Я не люблю женский праздник, потому что в этот день всегда ужасно дорогие цветы, да и их выбор в смысле ассортимента беднее, чем обычно. И потому в этот день мне всегда было стыдно. В школьном детстве, когда по наущению классного наставника мы раскладывали на партах своих соучениц купленные в складчину дешевые сувениры. В юности, когда, чтобы не обидеть «нечуткостью» подружку, я слонялся по органически ненавистным мне и тогда совершенно пустым магазинам и по болотно-мимозным рынкам, чтобы хоть как-то соответствовать в ее глазах статусу нормального члена общества.
Общество, в котором мужчины, подстрекаемые в свое время неугомонной Кларой Цеткин и лишенными намека на сексуальность коммунистическими вождями, нашли себе ловкую отмазку от рыцарства: день массовой любви. Тираня своих жен непосильным бытом, любовниц — стопудовыми комплексами, матерей — вечной угрозой тюрьмы, а дочерей — сумы; взваливая на женские плечи молотки путейных рабочих, уродуя их ладони баранками тракторов, срывая их горло учительскими окриками, подчеркивая их второсортность бумажной пылью приемных перед своими кабинетами — и раз в году (раз! в году!) удосуживаясь сказать им за это большое коллективное спасибо.
8 Марта, в сущности, самый дикий и нелепый советский праздник. И все-таки — самый священный. Потому что только, возможно, в этот день наши мужчины, «душевно» посидев у собранного и украшенного все теми же их хлопотливыми и безответными подругами стола, произнеся дежурные тосты и комплименты, вручив обязательные букеты и подарки, ощущают укол стыда. Хотя бы за то, что сегодняшние цветы — единственные в году.
Может быть, иногда стоит дарить их в неурочные дни?
