Известный телеведущий Дмитрий КОРЧИНСКИЙ всегда подчеркнуто открыто высказывает свои взгляды. Обычно они рассчитаны на эпатирование общественного мнения. Но главное преимущество самого пана Дмитрия состоит в том, что он, как кажется, и не настаивает на том, чтобы все соглашались с ним.
— Публичный коктейль из левацких, националистических, анархических и еще Бог знает каких взглядов и символов, из украинских имперских аппетитов или национальной солидарности трудящихся периодически провозглашает Дмитрий Корчинский. Что же вы предлагаете обществу?
— Я ничего никому не предлагаю. Я против агитации народа. Считаю, что мы живем в эпоху неофеодализма и восстание масс закончилось. И весь этот, как вы назвали, коктейль является суммой этических ценностей феодализма. Все прекрасное в человеческих отношениях родилось именно в феодальную эпоху. Лозунг моей жизни: «Вперед к победе развитого феодализма!»
— А кто же тогда будет феодалами? — Правильные пацаны, т.е. люди, которые не боятся. Трудящемуся люду они объясняют — мы не будем за вас работать, но мы будем за вас умирать. За свое право на материальные ценности и власть мы будем платить собственной кровью. Безопасность, война, культура и политика — это наше. Сегодня мы вернулись из эпохи восстания масс к такой феодальной философии. 95% населения пашут и не замечают, что на башне сменилось знамя. И не надо. Это наше дело — пяти процентов — менять знамена и определять стратегию, и умирать за это.
— Руководимая вами организация называет себя христианской, православной. Но «Братство» как-то трудно связать с общественным представлением о христианских ценностях любви и спасения слабого человека. Скорее «братчики» культивируют силу, напоминают воинов крестовых походов. Эпатаж и противоречия?
— Православие — религия сильных. Мы представляем христианство благопристойным, постным и занудным. На самом деле — это всегда революция. Христиане возникли как тоталитарная секта, пошли в радикальное отрицание. Например, разорвали семейные связи. Христос говорил: «Кто любит отца и мать больше Меня, тот не достоин Меня». Общественное отрицание, непризнание власти. Христиане первых веков были радикалами, «крутыми парнями». Такими же они оставались и во времена крестовых походов, и во времена Святого Владимира, и в семнадцатом веке. Христос принес нам не мир, но меч.
— По вашим словам выходит, «Братство» — это радикальная секта?
— Мы не секта, потому что последние всегда претендуют на роль церкви. Мы организация, которая признает церковь. Безусловно, церковь больна сегодня. Но ведь мы не отказываемся от мамы, когда она болеет. Мы пытаемся ее вылечить. «Братство» — это союз, братство от исторической украинской традиции. Мы даже встречи проводим по четвергам, потому что в воскресенье люди должны быть в церкви.
— Но вы также участвуете в реальной политике?
— Да. Мы сегодня выступаем с агитацией за войну в Ираке. Нас арестовывают. Оказывается, у нас выступать в поддержку Хусейна можно, а против — нельзя. Тем более, что для государственных интересов удешевление нефти, как следствие войны в Ираке, выгодно.
— Вы рассматриваете «Братство» как часть гражданского общества?
— Нет. Как часть феодального, которое еще нужно построить. Гражданское общество — это часть демократии.
— А почему Вы так не любите демократию как общественный строй? Подобные пощечины «власти народа» вы, кстати, часто пропагандируете с телеэкрана.
— Я считаю, что наиболее ценной является личность. Демократия — это совершенная безличностная диктатура. При тоталитаризме одни личности подавляют других, а демократия подавляет всех. Демократия в Украине консервирует наши слабости, потому что предполагает определенную общественную стабильность. Нам не следует стабилизировать неудачи, а необходим рывок. Должны быть люди, которые возьмут на себя ответственность за все. Ну, расстреляют немного «демократов», но сделают рывок вперед для нации.
— Пропаганда ваших взглядов часто предполагает кровь и жертвы. Сталинизм осуществил индустриальный рывок, но и жертв хватило. Аналогии напрашиваются сами собой...
— Я действительно часто говорю о жертвах, потому что я — христианин. Жертвенность является центральной идеей христианства. Но не свечки, а способность к самопожертвованию. У нас еще даже не началась христианская революция.
— А как относительно тех, кто задумывает революции, кто проводит, и прохвостов, которые пользуются ее результатами?
— Я предлагаю вашим читателям присоединиться к революции на третьем этапе.
— Но из идеолога революции, аналитика, националиста, оппозиционера Корчинский превратился в шоумена развлекательной программы телеканала «1+1». Амбиции не зажало?
— Нет. Свое вдохновение я черпаю в одиннадцатом веке, а жить приходится в двадцать первом. А в XXI событие состоялось только в том случае, если его покажет телевидение. Нет сегодня методов политического действия вне него. Любой человек, который хочет влиять на общество в культуре или политике, должен показывать себя в телевизоре.
— А какая тогда разница между Корчинским и Кашпировским?
— Отвечу словами Дали: «разница между мной и сумасшедшим состоит в том, что я не сумасшедший».
— Почему «революционер» Корчинский смирился с идеологической и политической цензурой, являющейся частью отечественного телевидения?
— Это не только в сфере телепроизводства. Чем выше человек поднимается, тем больше ограничений он на себя берет. Космонавт в открытом космосе, где он ближе всего к звездам, где абсолютная свобода и нет даже земного притяжения, ограничен узким аппаратом и скафандром. Это теснее любой тюремной камеры. Чем больше возможностей ты получаешь, тем менее свободным себя чувствуешь. Всегда есть выбор: или ползать по земле, где тебя ничто не сдерживает, а ты ничего не можешь сделать, или — вырваться вверх, где множество ограничений, но также большие возможности для действия. В Украине очень много любителей бороться за свободу слова, но очень мало любителей пользоваться ею. Я пытаюсь пользоваться, но координирую все с интересами канала. ТВ — это коллективное дело. Я не корректирую программы по абстрактной цензуре, а согласовываю с интересами людей, с которыми мы работаем.
— Ваш партнер по программе «Двойное доказательство» — эстет и либерал. Вы же провозглашаете лозунги и призывы к действию, которые часто противоречат и общественной морали, и нормам Конституции и действующего законодательства. Почему на Корчинского за это никто не подает в суд?
— Я остаюсь на позиции Прудона, который говорил: «Любая собственность — это кража, а любая конституция — это ложь». И Конституция, и Уголовный кодекс нам сильно мешают, и чем быстрее они будут отброшены, тем лучше. А не арестовывают потому, что я не угрожаю имущественным интересам властных группировок. Сегодня большие абстракции, или идеологические постулаты не воспринимаются этими людьми как угроза. И это очень печально.
— Унсовцы за события 9 марта до сих пор за решеткой. Членов «Братства» вылавливают, задерживают после уличных стычек и отпускают. Вас, как идеолога братства, вообще не задерживает милиция, или органы. Почему такой выборочный подход?
— Унсовцы сидят по двум причинам: потому, что они дураки и потому, что власть глупая. На их месте должны были бы быть мы. Когда мы на первых этапах «кассетного» скандала сотрудничали с оппозицией, установка была такая: давайте вы будете тюремным мясом, а мы, взрослые и умные дяди, будем делать политику. Я тогда им предложил наоборот. А вот унсовцы согласились. Тогда я акцентировал им два пункта. Во-первых, когда вас потянут в «мусарню» — никто вам передачки не принесет, ордена не даст. Это ваш личный подвиг, за который будете сидеть самостоятельно. Во-вторых, драка с милицией — это всегда уголовное преступление. Я не против уголовных преступлений, но их надо совершать грамотно: блокировать оперативную камеру, морду прикрывать от съемки, хотя бы платком, по окончании убегать. В беспорядках соучаствовало много людей, а задержали всего двадцать тех, у кого не сработал инстинкт самосохранения.
А власть глупая потому, что в развитых обществах существует негласная договоренность: вы не садите — мы не стреляем. Власть, которая арестовывает людей за массовые беспорядки, провоцирует людей. Они уже не будут выходить на улицу, а будут стрелять из-за угла. Власть не дает высказать протест цивилизованными методами, как это было 9 марта 2001-го. На Западе зеленые или феминистки вытворяют и не такое, и их не сажают. Там усвоили уроки 60-х, когда после запрета на протесты молодежь взрывала универмаги и полицейские участки.
— Ваша поза постороннего и обиженного объясняется тем, что вы не стали лидером оппозиции?
— Я хотел бы стать лидером всей оппозиции. Но тогда, в 2001-м, уже после первых выступлений, я сказал себе и не только: лучше быть у Кучмы гардеробщиком, чем вождем у такой оппозиции. На первом выступлении можно было сделать рывок. Милиция была растеряна, Администрация перепугана. Тогда власть не догадывалась, что после предания огласке «кассет» режим может удержаться. Я призывал идти штурмом на Администрацию, а они — на Верховную Раду. А при чем тут Рада?! С таким же успехом толпа могла пойти на базар. Я говорю «на штурм», а они — «сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации». Люди вышли свергать режим, а они — «покой»! Я симпатизирую сегодня многим людям из оппозиции, но считаю, что они поступают неправильно.
— Люди говорят, смелые заявления Корчинского — оттого, что он имеет индульгенцию власти, или спецслужб...
— Обо всех действующих политиках в Украине рассказывают четыре вещи: сотрудничает со спецслужбами, украл деньги, еврей, гомосексуалист. Все это я слышал и о себе. К сожалению, уже давно революции никто в мире не финансирует.
— А с террористом вас не отождествляют?
— Слава Богу, в Украине не надо прибегать к террору. Проблемы, стоящие перед нами, могут быть решены без террора. Вся грязная работа сделана Иосифом Сталиным. Он так всех зашугал, что лет 50 никого шугать не надо. Всего можно достичь европейскими методами. Я мечтаю о хотя бы одном настоящем профсоюзе, одном настоящем религиозном братстве. В Европе профсоюзы — совершенное орудие для битья собственных правительств по голове. У нас — просто бюрократические структуры. И власть у нас очень слабая. В стране нет людей, которые бы симпатизировали центральной власти, хотя последняя имеет большие пропагандистские возможности.
