Вчера в галерее «Митець» на Большой Васильковской открылась уже традиционная выставка, приуроченная ко дню Ксении. В ней, опять-таки по традиции, приняли участие четыре художницы — Оксана Миловзорова, Оксана Стратийчук- Бербека, Оксана Кирпенко и Оксана Ходаковская. По этому случаю большой поклонник их творчества писатель Андрей Курков провел с виновницами торжества вполне серьезный круглый стол. Правда, на не совсем обычную тематику. Андрей обнаружил, что работы художниц разные, но впервые в этом году в экспозиции прочитывается единая тема, к тому же эротическая. В связи с чем у модного писателя возник вопрос: может, само имя Оксана имеет в Украине какой- то особый эротический оттенок, отличающий это имя от других имен?
О.Миловзорова: — Эротичности в имени Оксана не больше, чем в других женских именах. Все зависит от личности. А вообще, на мой взгляд, в изобразительном искусстве крайне редко отображается, что думает об эротике художник-женщина, как она себе эту эротику представляет. Они либо созерцают себя, как субъект вдохновения, желания, либо сразу перескакивают на благородную тему материнства.
А.К.: — Но и ваша выставка относительно эротична. Тут кстати вспомнить один старый анекдот о сексуально озабоченном пациенте на приеме у психиатра. Врач показывает пациенту картинки из журналов: мебель, люстры, столы, а тот говорит, что он видит. Естественно, пациент везде видит акты и в конце обвиняет психиатра, что тот ему показывает сплошную порнографию. Ведь если посмотреть на работы Оксаны Стратийчук-Бербеки: в чем в этих картинах спрятана эротика? В ярких экзотических цветах? В попугаях? В вазах? Ведь на полотнах — просто красивый декадентский мир.
О.Стратийчук-Бербека: — Я сама не знала, где там эротика. Но пришла Оля Лагутенко и говорит: «тут ничего не надо придумывать — попугай является спутником бога Яхве и одним из главных эротических символов».
А.К.: — Я сам никогда не думал, что созерцателем эротики может выступать женщина. Обычно женщина выступает как объект, и только для мужских глаз. Помните, в начале позапрошлого века эротическими картинками считались фотографии красиво одетых дамочек со слегка оголенной лодыжкой. Что же такое вообще эротика с точки зрения женщины?
О.Кирпенко: — Эротика, к сожалению, давно была побеждена безвкусной порнографией и, конечно, сравнивать женщину в слегка приподнятом платье с нынешними откровенными фотографиями, не имеет смысла. Эротика — это скрытая или полускрытая изюминка. Просто обнаженная топ-модель такой изюминкой быть не может, особенно, если вот она вся перед вами, и ей больше нечего скрывать. И искать в ней или на ней больше нечего. А что касается «эротичности» художественных произведений — все зависит от нашего видения и вопроса: «Хотим мы в той или иной картине найти эротику, или не хотим». Эротика — вещь виртуальная, она везде, во всем, но не для всех. Спрятать ее легче, чем показать. Но при этом — это очень личное дело.
А.К.: — То есть мы вышли внезапно на тему не эротики самой, а эротического подтекста. И теперь ваша выставка мне представляется способом протеста против унижения эротики грубой визуальной фотопродукцией типа журналов «Плэйбой» или «Лель».
О.М.: — Я протестую только против того, что на тему эротики всегда выступают и высказываются одни мужчины. С какой стати они приватизировали эту тему? Они что, лучше понимают красоту? А ведь эротика не может не быть красивой. Нам давно уже пора высказаться самим. Вот в музыкальном творчестве или в литературе женщины смелее показывают свое отношение к эротике.
О.Ходаковская: — Я вообще не оперирую этими словами: эротика, порнография. Может, на подсознательном уровне что-то такое пробирается в мои работы, но сознательно я ничего эротичного не рисую.
А.К.: — Да, но ведь в литературе и вообще в истории так много обычных предметов и объектов становились эротическими символами. Вот на вашей картине изображены три фонтана с льющейся водой. В средневековье, когда вода была роскошью, фонтан тоже считался эротическим символом. Ну а цветы и растения — и подавно. Особенно такие хищные, какие изображены у вас на картинах.
О.М.: — Цветы ведь все равно ассоциируются с женщинами, а я хочу сказать, что и мужчины должны быть объектами эротического взгляда. Они сами должны на себя под таким взглядом посмотреть и подумать — а насколько они эротичны? А то им всегда подавай красивых стройных женщин с блеском в глазах и с роскошными волосами, а сами — толстые, бесформенные. А мы, женщины-художники, не лишены эстетического взгляда на тело мужчины, мы способны им любоваться, если оно того заслуживает. И если мужчины задумаются об этом — пускай тогда стараются соответствовать и нашим эстетическим требованиям.
А.К.: — Да, все мужчины хотят смотреть на красивые формы, лица, фигуры, а сами себя в зеркале, значит, не видят.
О.М.: — Да, их принцип — «люби меня таким, какой я есть!».
А.К.: — Но ведь эротика — это в конце концов внешнее. Внешнее влечение, импульс, передающийся увиденным. Какие мужчины не вызывают у вас этого импульса?
О.К.: — Внешне непривлекательные.
А.К.: — А вы можете сами оценить, скажем, случайного прохожего мужчину не предмет его эротичности?
О.К.: — Я за полное равенство. Мужчину можно рассматривать как эротический объект так же, как и женщину. Если он внешне привлекательный, то первичный интерес он у меня вызовет. То есть он проходит первую стадию отбора. На уровне биотоков. А дальше уже идет проверка на более глубоком интеллектуальном уровне. И если все о’кей — то можно и дальше двигаться.
А.К.: — А если красавчик-мачо с пустой головой?
О.К.: — Это неинтересно. Но на всякий товар есть свой покупатель.
А.К.: — Я рад, что вы ищете хороший товар. А пока что мы пришли к мысли о равенстве полов в отношении внешней реакции представителей одного пола на представителей другого и это уже торжество демократии. До «эротического» равенства мужчин и женщин общество не поднималось даже в доброе советское время двадцатых годов, когда тема свободной любви переходила в акции под названием «Долой стыд!».
О.С.-Б.: — Нет, наша выставка все-таки более благообразна. Меня больше интересует вопрос: «Как пишется эротический натюрморт?», чем опять же нежные линии тела.
О.Х.: — Просто девочки хотели нарисовать эротические произведения, а получилась выставка о любви вообще.
А.К.: — Значит, все-таки, эротика лучше выйдет у мужчин-фотографов, чем у девушек-художниц?
О.К.: — Нет, просто в мозгах людей слово «эротика» прочно связано с откровенными журнальными фотокартинками. Поэтому все, что создадим мы, для большинства зрителей окажется «софтом». Но наше общее мнение — в нашем эротическом «софте» больше эстетики и именно к этому надо стремиться. Потому, что наш «софт» интересен человеку вообще, без разделения: мужчина-созерцатель и женщина-объект.
А.К.: — То есть вы выступаете за повышение уровня загадочности в эротике?
О.М.: — Скорее за повышение уровня романтизма. Ведь порнография не может быть романтичной, а эротика — может!
