Подходит к концу юбилейный год выдающейся актрисы. Легенда украинской сцены отметила бы 160 лет со дня рождения. Какая седая древность! Как давно она жила и творила! Давно? Я родилась всего через шесть лет после ее смерти. Мой дед, вступая на путь театрального искусства, мог видеть ее в расцвете сил на сцене театра общества «Руська бесіда» во Львове. 160 — это всего две жизни по 80 лет. А сколько эпох вместило это время! Российскую империю, две мировые войны, советский тоталитаризм, украинскую независимость... Трудно представить отдельного человека в конкретных обстоятельствах этого водоворота. Именно поэтому во вступительном слове к юбилейному спектаклю Львовского театра имени гениальной актрисы я и говорила о Марии Константиновне Заньковецкой не как о гении сцены, а как о живой женщине, которая талантливо варила борщ, вязала крючком изысканные воротнички, вышивала, любила, писала письма — жила повседневной жизнью.
Женщина во времена молодости Заньковецкой была собственностью мужчин. Отец не пускал Маню на сцену, несмотря на признание ее неординарного юного таланта авторитетными учителями (пансионов, господа, пансионов — гимназий для девушек не было, зачем им учиться). Да и негоже дворянке быть актрисой (вот и спряталась впоследствии Мария за псевдоним в честь родного села Заньки). Ее рано выдали замуж, вроде бы удачно, за артиллерийского офицера. Самостоятельно куда-то выехать (без письменного разрешения мужа) женщина тогда не могла. Заньковецкой пришлось много унижаться перед мужем, чтобы отпускал ее в театр Кропивницкого, когда природа таки потянула ее на сцену. В конечном итоге дошло и до развода. Вещь редкая и унизительная в конце ХІХ века. Вина была переложена на жену с наложением церковной епитимьи и запрета вступать в новый брак. А мы спрашиваем, почему у Марии Заньковецкой не было детей. Снимаем медицинские проблемы, не копаемся в интимных вопросах. Но если бы Мария Константиновна родила от любимого Николая Садовского, ее дети (по законам того времени) были бы бастардами, лишенными каких-либо прав, обреченными на «дно» общества. Вот и заботилась Заньковецкая всю жизнь о чужих детях — племянниках, сыне того же Садовского, детях друзей.
Она познала безумную любов — светлую, одухотворенную, горькую, тяжелую, сложную. Не будем копаться и в этом. Главное — она была, высокая, всеобъемлющая, не каждому выпадает такое познать. Она и творчество озаряла.
Начиная с Наталки, родом из Полтавы. А еще были Одарки, Оксаны, Азы, Софии... Но не было Антигоны, Дездемоны, леди Макбет, Луизы Миллер, Нины Заречной (есть мнение, что именно для нее написанной Антоном Чеховым). Почему? Не хотела? А о запрете тогдашнему украинскому театру играть переводы мировой классики забыли? Правда, звали Заньковецкую вместе с Садовским и Кропивницким на императорскую столичную сцену с ее высокими наградами, бенефисами, отпусками, пенсиями, уважением. А они, дураки этакие, остались служить родному национальному театру, странствующему, униженному властью, бедному, ограниченному цензурой, загнанному в мелодраму и комедию, сельский быт и любовные треугольники. «Хохлы и хохлушки» (так доброжелательно называли труппу Марка Кропивницкого на гастролях в Петербурге восторженные рецензенты) сделали из этого всего высокое искусство, средство национального самоутверждения не Малороссии, а Украины!
Львовский национальный театр им. М. Заньковецкой по мнению доктора искусствоведения Анны Веселовской, которая тоже принимала участие в юбилейном спектакле, является хранителем лучших традиций корифеев, той природы национального театра, которая является базовым фактором сценического искусства Украины. Программа юбилейного спектакля состояла из отрывков тех спектаклей, которые имели место в репертуаре львовского театра, а в ролях этих пьес когда-то звездой сияла Заньковецкая: «Наталка Полтавка», «Назар Стодоля», «Не судилось», «Сватання на Гончарівці», «Невольник» и другие. Талантливые молодые актрисы играли те же роли, хорошо играли, наряду с мастерами театра и студентами актерского отделения Львовского университета. А с большого портрета вверху Заньковецкая со снисходительной мягкой улыбкой Джоконды смотрела на своих творческих правнуков.
Зрителей в зале было много, хотя в тот вечер Львов наслаждался еще и футболом. С особенно внимательной тишиной были восприняты процитированные мною строки из письма Марии Константиновны к внучатой племяннице Ирине Волык. Написанные восемьдесят лет назад незадолго до смерти на русском языке, слова Заньковецкой звучат завещанием и наказом для нас, современников: «Родная моя Ируся. Твоя баба ветхая, долго жила, много пережила, и это переживание дает мне право сказать тебе следующее: старайся, чтобы твоя совесть была чиста, как капля ключевой воды, а душа твоя пусть отличается прямотой и искренностью. Будь снисходительна, прощай многое, избегай дерзости, чтобы не зазнаться. Трудись, не делай уступок лени, страсти и желаниям. Остерегайся всего того, что носит в себе зародыш зла. Помни, что жизнь светит недолго, она горит и угасает, а свет души — это звезда, сияющая вечно»!
