Никаких других фильмов Пичула, кроме «Маленькой Веры», я не видел, за его карьерой не следил: лишь после его смерти узнал, что он — коренной мариуполец, снимал сатирических «Кукол» на еще свободном НТВ, а потом сам мутировал в убежденного путиниста.
С «Маленькой Верой» история не столько художественная, сколько антицензурная, то есть политическая: еще бы, первая интимная сцена в кинематографии СССР. Я, впрочем, больше поразился откровенности социальной оптики. Казалось, будто кто-то наконец нашел путь наружу и показал в соответствующем масштабе необозримую кучу мусора, в которой мы жили. Это выглядело обжигающе новым. Отсюда и приз ФИПРЕСИ в Венеции, и 55 миллионов зрителей. «Маленькая Вера» открыла шлюзы. После нее крутить эротику и резать правду-матку на советском экране стало хорошим тоном.
Просматривая этот фильм сейчас, понимаешь, насколько он плохо сделан. Камера дрожит. Монтаж провальный. Знаменитая сцена выглядит до смешного целомудренной. Обычнейшее кино перестроечных восьмидесятых, далеко не шедевр.
Тем не менее, кое-что в нем меня, украинского/постсоветского зрителя 2015 года, задевает.
Действие происходит, напомню, в Мариуполе. В эпизоде на пляже во время ливня брат Веры восклицает: «О, ты смотри, град!» Однако дело не только в таких зловещих совпадениях.
Фильм начинается и завершается панорамой бесконечных заводов. Герои живут от работы до холодильника и от холодильника до рюмки, постоянно кричат, ссорятся, дерутся (актеры, справедливости ради, поразительно естественны). Время отмеряется проездами тепловоза под окнами. Лучшие развлечения — массовый мордобой вместо дискотеки или секс на металлической койке среди мух в убогом общежитии. При этом все здесь — и стар, и млад — конформисты, все приспосабливаются к обстоятельствам. Немного выбивается из ряда только Вера с ее никому не нужной любовью к красавцу Сергею. Это не «чернуха», это больше — ощущение колоссальной энтропии, разъедающей достоинство, надежду, да и любовь тоже — потому что уже Сергей спрашивает: «Где моя бритва?» — точь-в-точь как отец Веры, чем вызывает у последней приступ не слишком веселого смеха.
Поэтому, кстати, сегодня тяжело избавиться от мысли, что центральный персонаж — не Вера, а ее отец, Николай Семенович Маринин, крикливый шофер КАМАЗа, не имеющий уважения ни от жены, ни от собственных детей. Дочь укладывала его спать в детстве, играя, и укладывает уже будучи взрослой — потому что капризен, эгоистичен и беспомощен, как ребенок. Веру он, кажется, любит искренне, но в остальных реакциях Маринин-старший с его истерикой, менторством и вспышками дикой агрессии — чистое воплощение серого вялотекущего несчастья, в котором утопает его семья. И когда наросшая на его сознании короста бессмысленных дней вступает в прямой конфликт с тем человеческим, что в нем еще осталось, он не выдерживает, погибает.
Вера — героиня 1988-го. Ее отец — и это болезненный парадокс — герой дня сегодняшнего. Ведь через четверть века Мариуполь, Донецк, Луганск так и остались пропитанными водкой и дымами заводов заповедниками безысходности. И когда умелые манипуляторы указали неудачникам Донбасса источник их обреченности, дав в руки не какой-то там кухонный ножик, а настоящий автомат, то тысячи Николаев Семеновичей пошли мстить за все. Потому что тоже мне грамотные нашлись. Потому что я вас кормлю, а вы? Потому что я вам что, лицом не вышел? Стрелять. Целиться в стену бедности и тоски, а попадать в тех, кто захотел жить по собственной воле.
Стрелять, стрелять, стрелять. О, смотри, град. В январе.
Василий Пичул. Режиссер одного фильма. Провидец поневоле.
