В Ингушетии — вдруг — бои. При закончившейся еще в первый президентский срок, по официальным данным, «контртеррористической» операции. Все те же давно убитые чеченские партизаны. Никто не слушает ни историков, ни правозащитников, ни западных гуманитарных волонтеров, побывавших в Чечне. Так хоть бы кино посмотрели. Идет же сейчас «Последний самурай» с Томом Крузом.
Нам непонятно, во имя чего чеченцы сидят в холодных горах, в неуютных пещерах, за что они воюют, вместо того чтобы играть в футбол от России в Кубке УЕФА, обменять сепаратизм на дотации, стать как все. Во имя чего такие жертвы, такое самоубийство? Еще Пушкин советовал приучить чеченцев пить чай из самовара. Бытует мнение, что Джохара Дудаева можно было купить высоким постом в армии. Однако чеченцы — не единственный народ, чье стремление к свободе кажется иррациональным.
Прогрессоры и прогрессисты, перешагивая через устаревшую, антикварную, непрогрессивную жизнь, редко задумываются о том, что там слабо пищит под колесами. Мы искренне радовались за японцев, которые с определенного момента стали совсем такие же, как мы: никаких тебе мечей и кимоно, никакого бусидо; железные дороги, «хонды», костюмы с галстуками; армии нет, одни войска самообороны; рыночная экономика, рацио, второе место в мире... Японцы хорошо живут, к тому же они теперь вполне безобидны и никого не убивают и не завоевывают.
А в фильме «Последний самурай», больше американском, чем японском, в фильме-покаянии, фильме-рефлексии, мы знакомимся с теми, кто этого счастья японцам не желал и кто хотел остаться в эпохе Эдо. Посмотрев этот фильм, можно понять Юкио Мисиму и хоть как-то представить себе, почему Япония без всякой видимой выгоды влезла во Вторую мировую войну.
Жил-был хороший американский парень, простой, белозубый, храбрый армейский капитан. Воевал против индейцев и даже написал об этих занятных варварах книгу. Но парень был с божьей искрой, с совестью, с талантом и даром сопереживания. Он не смог переступить не просто через убитых заодно с воинами женщин и детей, но через какие-то иные, непонятные ему, но драгоценные для индейцев идеалы.
Что двигало индейцами? Ведь не одно же желание жить в прериях и в лесах, обитать в вигвамах, снимать скальпы и мучить пленников у столба пыток. Конечно, городская, техногенная, небоскребная и аэрокосмическая цивилизация должна была победить. Но Томы Сойеры и Геки Финны из американских городков еще целый век будут играть в индейцев, «Гайавата» в транскрипции Лонгфелло станет бестселлером, и ее будут заучивать школьники, а «честное индейское» станет самой надежной клятвой.
Несколько поколений подростков, убегая из дома, будут стремиться на «индейскую территорию». Где ее искать, точно к концу XIX века не будет знать никто; зато будет известно, что там настоящая свобода. «Если вы знаете — где-то есть город, город. Если вы помните — он не для всех, не для всех» (Кукин). Индейцы из резерваций переедут в вестерны, без их перьев и красок не обойдется ни один праздник. День Благодарения — это ведь тоже их торжество. И маис, и тыква, и фасоль — это тоже их дары, их вклад в общий американский котел.
И недаром американцы создадут для «коренных народов» льготные, почти тепличные условия в деловом XX веке: бесплатное образование (высшее тоже); бесплатное медицинское обслуживание; никаких налогов на бизнесы и ремесла, даже на казино — и то, налогов нет! Американцы тоже осознали, уже в массовом порядке, что что-то они недослышали и недопоняли.
Перепаханное, заасфальтированное прошлое континента дает знать о себе в каждом глотке воздуха, в каждом благоуханном озере, в каждом каньоне. «Вы, кто любите природу — сумрак леса, шепот листьев, в блеске солнечном долины, бурный ливень и метели, и стремительные реки в неприступных дебрях бора».
А наш белозубый капитан не выдержал и запил, а потом попал в переплет: его наняли инструктором по обучению современному бою продвинутых японских солдат, которые в модернизирующейся и вестернизирующейся Японии должны подавить мятеж феодалов-ретроградов, которые не хотят ездить по железной дороге, а хотят «по своей глупой воле пожить». Так Том Круз, дитя технотронной эры (да и герой его в том же вкусе), знакомится с самураями. Оказывается, кроме цивилизации есть еще и неспешная культура тысячелетия: честь, долг, эстетика жертвы и служения, красота традиции, которой плевать на время, на современность, на реальность. Храм предков, построенный десять поколений назад, скудная еда, прадедушкино кимоно, исторический меч, которому 500 лет, а вместо развлечений и украшений — цветение сакуры и умение сочинять хокку и танку.
Большой стиль людей, для которых честь дороже жизни, а позор смывается только своей кровью в процессе совершения «сепуку», или харакири. И наш американец влюбляется в своих врагов (и во врагов прогресса, нападающих на «железку»!). Черт с ними, с железными дорогами! Он становится самураем и соратником мятежника и мешает юному императору заключить договор с США и совсем уж модернизироваться... А древний священный, неразумный и реакционный огонь будет тлеть над пеплом, пламя вспыхнет в 1904 году, и снова восстанут из праха самураи, и, отрубив себе палец, будут кровью расписываться на императорском указе типа «ни шагу назад!», и станут привязывать себя к торпедам...
Вот что они искали в 40-е: свое прошлое, путь бусидо. Они хотели попасть назад, из цивилизации в древнюю культуру, и приносили в жертву себя и других; а по дороге совершили военные преступления...
Хиросима, Нагасаки и Токийский трибунал положили предел поиску и жестко и грубо вернули страну в XX век. Ценой опять-таки военного преступления. Но Юкио Мисима, гений и мечтатель, откопал древнюю легенду и, не понятый никем, попытался оживить ее своей кровью. А индейцы за что сражались? За свой кодекс, за свою легенду, за свой бусидо. А гражданская война в США? Не за право же иметь рабов бились четыре года южные штаты? За свой неспешный, беспечный, аристократический стиль, без конкуренции, без нервотрепки, без корысти, когда деньги даны от рождения, а джентльмен думает только о высоких материях... Прогресс — это что-то вроде танка, и даже если он трижды справедлив, у него под гусеницами хрустят подчас ценности, которые заменить будет нечем. Прогресс не может свернуть и объехать, пощадить и сохранить, он прет напролом, по живому. Так надо, так должно быть.
Фильм «Последний самурай» — это искупление. Американцы поняли, что растоптали, и положили на это место фильм, как венок. Никто не обязан сдаваться прошлому, но даже на поле боя с ним надо склонить головы перед отстаивающими его ценой жизни. Как встали на колени продвинутые японские солдаты, расстреляв из орудий и пулеметов последних самураев, вооруженных мечами да луками. «Возложите на Время венки. В этом вечном огне — мы сгорели. Из жасмина, из белой сирени на огонь возложите венки» (А. Вознесенский).
Рано или поздно, если мы не прекратим эту войну, нам придется снимать фильм «Последний чеченец».
Боюсь, что этот фильм будет отмечен не только в Каннах, но и в Международном трибунале.
Валерия НОВОДВОРСКАЯ, лидер партии «Демократический Союз России»
