Недавнее прошлое все еще с нами. Оно проявляется в нашем нежелании наполнить другим содержанием привычные с советских времен термины, в нашей неспособности поменять местами «очевидные» причинно- следственные связи и, как результат, в исторически искаженном мировосприятии. Говоря о нас, я имею в виду прежде всего себя самого. Приходится осознавать время от времени, что укоренившаяся с вузовского возраста аксиома является иллюзией. Мало утешения, что ты первым увидел иллюзорность этой аксиомы.
За последние полтора десятилетия смысл моей научной жизни заключался не только в установлении новых закономерностей отечественной истории ХХ ст., но и в отбрасывании ошибочных стереотипов, сформированных коммунистическим воспитанием. Нужно было выстраивать новое видение истории Украины. Идеи, в том числе ошибочные, имеют способность к самовоспроизведению. Нечего и надеяться на то, что символы и иллюзии коммунистической картины мира отпадут сами собой, словно струп на зажившей ране. Поэтому свое видение отечественной истории я стремлюсь воссоздать в школьных и вузовских учебниках. Именно поэтому я постоянно печатаю свои материалы в газете «День», которая серьезно относится к воспитанию историей.
НЕОБХОДИМОСТЬ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ
За четыре месяца прошлого года «День» напечатал серию моих статей под общим названием «Технология независимости: уроки прошлого столетия» (№ 92, 97, 102, 139, 144, 149, 151). Учитывая большой размер каждой статьи, получилась целая книга. В позапрошлом году в трех номерах «Українського iсторичного журналу» появилась другая серия статей под названием «Утвердження незалежної України: перше десятиліття». Замысел газетной публикации заключался в сопоставлении исторического опыта советской и постсоветской эпох.
К сожалению, развернутый (на газетный лист) отзыв я получил только от своего постоянного оппонента — профессора Ивана Хмиля. «Коммунист» напечатал его инвективы, сводившиеся к одному: аморально писать сегодня не так, как писал раньше. Условно можно считать отзывом и предложение Украинского исторического общества с резиденцией в Кенте (Огайо, США) организовать издание и распространение книги в Северной Америке. Перевод рукописи уже завершен, и я надеюсь вскоре увидеть англоязычный вариант своей книги. На украинском языке она вышла, как и подавляющее большинство наших институтских изданий, тиражом в 100 экземпляров.
Однако меня интересует обратная связь с читателями, пусть даже в критическом тоне. Сформулированы ли мои мысли так, чтобы они могли восприниматься? Правильно ли я сам понимаю поставленную проблему?
Существует определенная технология научного поиска. Новые тезисы обосновываются фактическим материалом и доказываются, как правило, в монографиях. Когда они высказываются на газетных страницах, то нужно особенно стараться, чтобы тебя поняли. Обычно газетная площадь не оставляет места для всестороннего обоснования тезисов. Приходится рассчитывать на то, что читатели оценят новое видение обычной проблемы, мобилизуя свой собственный жизненный опыт. Но нужно интерактивное общение, диалог между автором и читателями. Диалог, к сожалению, не состоялся.
7 ноября 2000 года я выступил в газете «День» с необычной версией октябрьского переворота. Через два года стал видеть это событие в несколько ином ракурсе, ибо сказался опыт работы над упомянутыми монографиями. Версия октябрьского переворота почти не изменилась, но появилась возможность глубже вписать ее в исторический контекст. Поэтому 7 ноября 2002 года «День» напечатал еще одну статью, посвященную инвентаризации революций 1917 года в Украине. Вот на эту статью пришел развернутый отзыв киевлянина Александра Карпца. Его критический материал «Символы и иллюзии» «День» напечатал через месяц (№ 226).
Я благодарен оппоненту, хотя почти с каждым положением моей статьи он не согласен. Благодарен ему за то, что появилась возможность полемики на некоммунистической, то есть продуктивной основе. Грех ей не воспользоваться. Надеюсь, что А. Карпец не обидится, если его несогласие с моими суждениями я объясню непреодоленными стереотипами советской эпохи. Мы все вышли оттуда.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОСТУЛАТЫ
К выбору, систематизации и обобщению исторических фактов нужно подходить с определенным эталоном. В зависимости от эталона, то есть методологии, мы строим картину мира в ее развитии. Приблизится ли эта картина к реальной, или окажется искаженной — зависит от качества методологии.
Мы изучали в прошлом только одну методологию. Как и партия, она должна была быть одной-единственной. Только теперь появилась возможность сравнить ее с другими. Сравнение свидетельствует о всепоглощающем недостатке марксизма-ленинизма — псевдонаучности. Другие методологии могли быть несовершенными, но каждая из них помогала понять хотя бы одну грань реальной действительности. А марксизм- ленинизм назвать несовершенным нельзя. Над его развитием десятки лет трудились сотни научных коллективов. Однако заложенные в основу этого учения постулаты превращали тщательно отшлифованные тысячами исследователей выводы в псевдонаучный хлам. Марксистско-ленинские постулаты призывали создавать искусственное общество, основы которого противоречили человеческой природе.
Оппонент не согласен, когда я называю марксизм-ленинизм комплексом псевдонаук. Доказывая мою неправоту, он перечисляет несомненные и для меня преимущества марксизма как научного учения. Однако тут же заявляет, что В. Ленин очень исказил марксизм, а потому сочетание его с ленинизмом невозможно. В таком случае, утверждаю уже я, невозможно сочетание двух разных терминов в одном: марксизм-ленинизм. Сочетая, мы просто вынуждены говорить о марксистско-ленинских псевдонауках.
Не согласен А. Карпец и с моим утверждением об искусственности разделения исторического процесса на общественно-экономические формации. Он согласен признать только то, что смена их не настолько очевидна. Если верить Ветхому Завету, пишет он, то в доримском Израиле (до боли знакомая «дооктябрьская Украина»!) соседствовали рабство, феодализм и наемный капиталистический труд. Отсюда формулируется вывод: история движется, как минимум, по спирали, а реально намного сложнее — с топтанием на месте, возвратом назад и другими «зигзагами судьбы».
На мой взгляд, спирали и зигзаги следует оставить математикам. Главным признаком исторического процесса является его непрерывность. Структурировать исторические факты можно и нужно по определенным критериям. К. Маркс применил минимальное количество критериев социально-экономического ряда, а А. Тойнби, например, — не меньше двух десятков. Чем отличается марксова формация от ленинской? У Маркса это только экономическая категория, у Ленина — общецивилизационная.
У Маркса формации были продуктом естественноисторического развития — совершенно разного в различных странах. В письме в редакцию журнала «Отечественные записки» (ноябрь 1877 года) он отбивался от тех, кому непременно нужно было «превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, какими бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, — для того, чтобы прийти наконец к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с наибольшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека» (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т.19, с.120).
У Ленина, при умышленном совмещении терминологии с марксовой, исторический процесс также рассматривался как естественный. Эта естественность должна была служить доказательством и обоснованием железной неотвратимости прихода «светлого будущего» в виде коммунизма. Однако на этапе перехода к социализму и коммунизму естественноисторический характер развития внезапно исчерпывался. Ленин вводил неизвестное Марксу понятие «социалистического и коммунистического строительства». Оно могло осуществляться даже в любой слаборазвитой стране при условии «братской помощи» со стороны более развитых стран.
В Советском Союзе формационный подход к истории был закреплен в упрощенном и вульгаризированном виде. Длительность существования общественно-экономических формаций стали датировать с точностью до суток. Считалось, в частности, что капитализм начался в России с подписания царского указа об отмене крепостного права, а социализм — с провозглашения советской власти. В центре всемирной истории советские ученые ставили Европу, а в центре европейской — Россию. Вся история человечества в интерпретации ленинизма якобы подтверждала неизбежность социалистической революции в России и последующей победы коммунизма в планетарном масштабе.
В формационной теории, как ее понимал К. Маркс, есть рациональное зерно. Так же, как и в цивилизационной теории А.Тойнби. Обе основаны на отборе фактов по определенным критериям. Объединение марксистского и тойнбианского подходов к структурированию фактов при опоре на идею непрерывности исторического процесса дает возможность, на мой взгляд, изучать прошлое по нескольким взаимосвязанным измерениям. Каждое из них имеет собственную динамику — позитивную (прогресс) или негативную (регресс). Количество измерений произвольно, но они могут быть сведены к трем — техническому, экономическому и политическому.
По уровню развития техники ученые разделяют историю человечества на аграрное, индустриальное и постиндустриальное общества. Период доиндустриального общества наиболее продолжителен. Индустриальное общество начало формироваться под влиянием перехода от мануфактурного к фабрично- заводскому производству со второй четверти ХIХ ст. Переход к постиндустриальному обществу инициирован Второй мировой войной.
Экономическое измерение исторического процесса характеризуется степенью развития товарно-денежных отношений и рынка. В этом срезе исторического процесса (только в этом!) целесообразно говорить о рабстве, крепостничестве, феодализме или капитализме. Кстати, я не думаю, что в России когда-нибудь существовал феодализм. Крепостничество и феодализм — это взаимосвязанные, но разные явления.
Политическое измерение исторического процесса определяется движением от традиционного к гражданскому обществу. Трудно назвать это движение неотвратимым и однонаправленным. Мы, например, на столетие отстали от стран Запада. Во время гибели традиционного общества в огне революции мы отклонились от столбовой дороги, которая вела к гражданскому обществу. У нас появилась злокачественная мутация общественной трансформации — тоталитарный строй.
Если речь зашла о Российской революции, стоит прекратить разговор о методологии и вернуться к сути моей статьи, которая привлекла внимание А. Карпца. После изложения, пусть даже в схематическом виде, теоретических постулатов, на которых стою, читателям станет более понятна моя инвентаризация революций, произошедших в Украине в 1917 году.
ИНВЕНТАРИЗАЦИЯ РЕВОЛЮЦИЙ
Должен признать, что мою классификацию революций многие не принимают. Действительно, ее невозможно принять, находясь в оковах формационной теории. Не повторяя того, что было опубликовано газетой «День» 7 ноября 2002 года, хочу в полемике со своим оппонентом прояснить свою позицию. Не буду спорить о том, существует ли социализм на Западе. Ответ на этот вопрос зависит от того, какое содержание вкладывается в этот термин. Если воспринимать социализм как формацию, то он действительно не существует в капиталистических странах. Большее значение имеет отрицание моего другого утверждения: о том, что буржуазии органически присуща демократия, потому что она связана со свободным рыночным обменом. На этом нужно остановиться специально.
Подобное утверждение оппонент называет иллюзией и утверждает, что свободного товарообмена никогда не существовало. Ведь на рынок всегда влияют политические, религиозные, психологические и социальные факторы. Действительно, перечисленные и неперечисленные здесь факторы влияют на состояние рынка. Но покупка-продажа в своей основе является добровольным соглашением. В ином случае она называется по- другому. Кого не устраивает цена или качество, тот отказывается от предлагаемого товара. У монополиста приходится покупать по любой цене, но монополия является временным состоянием рынка. Свободное обращение товаров, капиталов и рабочей силы автоматически ликвидирует ее.
Традиционное общество основывалось на натуральном хозяйстве и из-за этого не могло быть демократическим. Только с развитием товарно-денежных отношений и рынка создались возможности демократической трансформации. Правда, при превращении натурального хозяйства в рыночное выгодами реализации товаров спешили воспользоваться все. В том числе и польские магнаты, закрепостившие в XVI — первой половине XVII в. украинских крестьян, чтобы иметь рабочую силу для производства зерна и его продажи на рынки Запада. В том числе и американские плантаторы, покупавшие в ХIХ ст. африканских рабов, чтобы производить хлопок на продажу. В целом, однако, развитие рынка демократизирует общественно-политическую жизнь. Если власть не содействовала рыночным реформам, буржуазия не останавливалась перед силовым решением проблемы. Альтернативой реформам стали революции.
А. Карпец не воспринимает Российскую революцию 1917 года как целостное явление. С другой стороны, нельзя говорить, что он различает в событиях 1917 года две революции — Февральскую и Октябрьскую. Например, самой главной причиной Октябрьской революции он считает Первую мировую войну. Из этого, как и из некоторых других суждений, следует сделать вывод, что Октябрьская революция неосознанно «наплывает» у него на весь 1917 год.
Разделение революции на демократический и тоталитарный этапы А. Карпец считает схематическим. Однако в моей статье подобного разделения нет. Я утверждаю, что в Российской революции демократическое и советское начало взаимопереплетались, потому что между собой боролись разные социальные силы. Я утверждаю также, что в революции потерпело поражение не только демократическое начало (разгон Учредительного собрания), но и советское. Выиграл третий участник революционных событий — большевики-ленинцы, за которыми не стояла ни одна серьезная социальная сила. Они овладели советами и под прикрытием власти советов установили свою диктатуру. Чтобы овладеть советами, большевикам пришлось отказаться от своих лозунгов и взять на вооружения советские. Только со временем, после укрепления диктатуры, они начали претворять в жизнь свою коммунистическую программу, противоречившую коренным интересам подавляющего большинства населения страны.
Всматриваясь в события 1917 года, мы делаем характерную ошибку: случившееся ПОСЛЕ октябрьского переворота, воспринимаем как случившееся ВСЛЕДСТВИЕ этого переворота. Сколько раз приходилось слышать, что Октябрьская революция — это наиболее фундаментальное из всех известных истории преобразований народной жизни! Не стоит забывать, что большевики осуществили переворот под чужими, то есть советскими, лозунгами. Коммунистическая революция, начавшаяся в захваченной большевиками стране с весны 1918 года, не имела ничего общего с революцией 1917 года. Это типичная для России «реформа сверху», а революционный размах придавали ей хорошо поставленная пропаганда в сочетании с массовым террором.
В статье «Символы и иллюзии» утверждается: Ленин был единственным, кто предложил два понятных народной массе лозунга: МИР и ЗЕМЛЯ. Признаюсь, я даже был удивлен невниманием к ключевым положениям своей статьи. Ведь в ней на очевидных фактах показано, какой была позиция большевиков в отношении этих двух лозунгов до и после августа 1917 года. Уравнительное разделение земли между крестьянами — это одно, а совхозы с колхозами — это совсем другое, не правда ли? Сепаратный (другого не могло быть) мир с Германией и ее союзниками — это одно, а превращение войны империалистической в войну гражданскую — это совсем другое, не правда ли?
Мы знаем, что гражданская война — наиболее кровавая из всех, а она продолжалась годами после заключения мира с Германией. Мы знаем, что после проведения большевиками уравнительного разделения земли была осуществлена с помощью раскулачивания и уничтожения голодом миллионов крестьян сплошная коллективизация. Те, кто вынужден был потом работать в колхозах десятки лет, не стали богатыми и счастливыми. Но вследствие совсем непонятной аберрации зрения и слуха коммунисты остаются в представлении многих людей защитниками народных интересов. По-видимому, всем памятна телевизионная картинка с заседания Верховной Рады, когда депутаты с красными значками обступили трибуну, не давая возможности голосовать за принятие Земельного кодекса. Передачу земли в собственность хлеборобов они расценивали как антинародную норму.
Уважаемый оппонент не обвиняет меня в том, что я постоянно вношу нюансы в историческую картину мира, усвоенную нами с детства. Я ценю это превыше всего, потому что привык к другому уровню научной полемики. Думаю, что недалеко то время, когда все мы усвоим некоммунистическую азбуку понятий, чтобы не видеть прошлого в кривом зеркале и не дискутировать друг с другом по терминологическим вопросам. Настоящая картина мира в ее исторической глубине намного более сложна и более интересна, чем та, которую нам предлагали в прошлом.
