Есть актеры, которые, словно молния, врываются на сцену и экран. Ярко стартовав, они не умеют справиться с обрушившейся популярностью и часто так и остаются заложниками одной роли. Марина Неелова к вершинам успеха шла постепенно. Ее актерская звезда с годами не тускнеет, а становится все ярче. Каждая работа в театре и в кино самобытна, интересна и неординарна. Поклонники таланта Нееловой даже не заметили, как их любимица из девочки-подростка превратилась в элегантную женщину. Переход к возрастным ролям не стал для актрисы болезненным. Самые большие творческие победы Марины Мстиславовны рождались в «Современнике», с которым она не расстается уже четверть века и чьи гастроли в Киеве стали, без сомнения, самым ярким впечатлением минувшего театрального сезона.
Актриса — потрясающая рассказчица. О своих партнерах она может говорить часами. Ее рассказы —маленькие новеллы о ее прошлом и настоящем.
НАЧАЛО
— Я впервые пришла в театр когда мне исполнилось пять лет. Это был балет «Щелкунчик» в Мариинке. Испытала восторг от музыки и «настоящего» снега, пачек балерин, запаха занавеса, света и шума, настраиваемых инструментов. Именно тогда появилась мечта о театре. Я хотела танцевать и думала, что когда-то это обязательно произойдет. В финале, когда было море аплодисментов и цветов, я поняла, что это высшее ощущение счастья. После этого все тапочки были стоптаны. Я в любую свободную минуту кружилась, представляя себя балериной. Через много лет на гастролях в Америке мы показывали «Крутой маршрут» и «Три сестры» — трагические, тяжелые спектакли. Их публика к такому театру не привыкла. Они иначе воспитаны, выросли на мюзиклах и шоу, но когда мы сумели завладеть их вниманием, заставили сострадать героям, то услышав овации в финале, вспомнила детские ощущения, когда впервые переступила порог Мариинки. Закрыла на секунду глаза и сказала сама себе, что счастлива. Я действительно «стала балериной».
В детстве я, как и многие девочки, увлекались коллекционированием фотографий артистов. В киоске, из огромного выбора тогдашних знаменитостей, я попросила маму купить мне фото Василия Меркурьева. Актер меня потряс своими картинами «Верные друзья», «Глинка», «Повесть о настоящем человеке». Многие годы была тайно влюблена в Василия Васильевича и каждую ночь перед сном целовала его фото. Мечтала стать актрисой. Хотя никаких данных для этого у меня не было. Я всю жизнь остаюсь худышкой, не красавица, кроме того маленького роста с тонкими ногами, а из- за своих больших губ буквально комплексовала. Сдала документы в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии, надеясь на чудо. В ту пору курс набирал мой кумир — Василий Меркурьев. Я понимала, что мне нужно чем-то удивить приемную комиссию, и поэтому свой монолог из «Войны и мира» фактически прокричала. Первый тур прошла, а второй был под большим вопросом: ведь это пластика, пение и танцы. К моему ужасу, нас всех заставили одеть купальники. Возле меня стояла девушка с данными топ-модели и я ее просила отойти в сторону, понимая как невыигрышно мы смотримся вместе. Нам задали этюд мытья окон. Все не напрягаясь водили руками, а я изображала, что мою витрину и металась по всей сцене. Двигалась словно обезьяна и именно этим развеселила комиссию. Меня приняли в институт на правах кандидата с условием, что отчислят при первой же неудовлетворительной оценке.
На первых занятиях мы изображали животных. Я долго сочиняла этюд о мухе, а свою сокурсницу попросила сыграть паука. Это можно назвать моей первой драматической ролью. Когда мы свой труд показали преподавателю, то услышали, что мышка очень похожа, а кошку нужно еще доработать. Свое неумение петь я завуалировала речитативом. Много занималась с концертмейстером. Он мои вокализы называл напевом. Меркурьев на занятия влетал такой красивый и огромный. Василий Васильевич играл за всех, буквально бурлил на сцене, много импровизировал. Повторить его было просто невозможно. Мы пытались расшифровать не то, как он делает, а что он имеет в виду. Годы учебы я считаю самыми счастливыми. Ведь это время, когда есть право на ошибку. Преподаватели доброжелательны. Это не зрители, которым каждый раз нужно доказывать, что ты действительно лучше. На госэкзамене я, запутавшись в юбке с кринолином, некрасиво шлепнулась в зал. Юбка задралась на голову. Лежу и думаю: «Это конец». Зато волнение сразу ушло. Я вскарабкалась на сцену, понимая, что это мое последнее в жизни выступление. И стала так легко и свободно играть, словно и не было конфуза. А зрители в конце спектакля даже подумали, что мои пассажи — это режиссерские находки.
Все годы учебы в институте я мечтала о театре, но на меня никто не присылал заявку. Пришлось идти работать на «Ленфильм». Для себя я решила: вот снимусь в какой- нибудь картине, сразу прославлюсь и меня увидят режиссеры «Современника», пригласят к себе. Наивные мысли. Хотя после картины Ильи Авербаха «Монолог» критики заметили мое драматическое дарование. По прошествии многих лет за эту работу мне не стыдно. Перед переездом в Москву мне поступило предложение работать в БДТ. Но в то время я уже прошла пробы в театр им. Моссовета и решила обосноваться в столице — все-таки ближе к «Современнику». В ту пору Анатолий Эфрос ставил пьесу Радзинского «Турбаза». Все роли были распределены, а мне, как дебютантке, дали несколько эпизодов. В зале сидели все моссоветовские знаменитости: Сошальская, Плят, Марков. Они привыкли к школе Завадского, когда сначала читается пьеса, потом делают этюды, а Анатолий Васильевич, ломая устои, сразу предложил сыграть фрагмент. Все отказывались, а я поняла, что нужно как-то проявиться, ведь иначе долгие годы буду только и делать, что говорить: «Кушать подано». Саша Линьков буквально вытолкнул меня на сцену. Именно тогда решилась моя судьба, и я получила одну из главных ролей в этом спектакле. Плохо помню, что я вытворяла на сцене, но, похоже, убедила режиссера.
ОЛЕГ ДАЛЬ
— На втором курсе института я снялась в картине Надежды Кошеверовой «Старая, старая сказка», где впервые встретилась с Олегом Далем. В ту пору он был очень популярен. На него писался сценарий, а мне предстояли пробы. Я не очень удачно выступила. И когда Даль посмотрел пленку, то меня забраковал. Но Надежда Николаевна почему- то его не послушалась и утвердила меня на роль. Правда, перед началом съемок строго-настрого предупредила не влюбляться в Олега Ивановича. Помню наш первый съемочный день. Даль такой красивый: с темными вьющимися волосами, пронзительными голубыми глазами, высокий и стройный. Я забыла о всех предупреждениях и влюбилась в него с первого взгляда. Олег оказался таким нежным и внимательным партнером. Он мне так помог в моих первых киношагах, многое подсказывал, был замечательным рассказчиком, такой пластичный и музыкальный. Его любимая присказка: «Актер — это тайна. Он должен сделать свое темное дело и исчезнуть». Все, что он делал, было так талантливо. Именно влюбленность в Олега породила мою мечту работать рядом с ним в театре «Современник». Затем у нас была еще одна совместная работа в картине-притче «Тень».
АНДРЕЙ МИРОНОВ
— Впервые увидела его в коридоре студии «Ленфильма» и от неожиданности буквально вжалась в стену. Андрей был тонким, изящным, интересным человеком, не снобом. Когда нас представили друг другу, он поцеловал мне руку и сказал: «Андрей». Я растерялась и, представляясь, повторила: «Андрей». Он так заразительно засмеялся, что чувство неловкости сразу исчезло. Я благодарна судьбе за те мгновения радости, которые он мне подарил на съемочной площадке и в обычной жизни. Наблюдая, как работает Миронов, могу сказать, что он очень ответственно относился к любой детали, старался роль довести до совершенства. Любой пассаж, который казался легким на экране, подчас давался огромным трудом. Он делал массу импровизаций, выбирая лучший вариант. Был трудоголиком и своей энергией заряжал окружающих. Мог сделать 12 дублей, добиваясь своего. Никогда не работал в пол силы, а всегда на 200 процентов. Я не согласна с фразой, что незаменимых людей нет. Заменить Даля и Миронова невозможно. Они единственные в своем роде. И это прекрасно, что они остались не только в памяти, но и на пленке.
НИНА ДОРОШИНА
— В спектакле «Эшелон» я впервые столкнулась с режиссурой Галины Волчек. Там у меня небольшая роль Сани. Всего несколько фраз, но в финале я была должна сильно заплакать. По сюжету моя героиня постоянно находится в прострации. Благодаря данному обстоятельству я могла наблюдать за работой своих коллег. В постановке задействованы все актрисы нашего театра. Действие пьесы происходит в поезде, который везет рабочих в тыл на строительство завода. Идет война, взрывы, бомбежки. В одной теплушке едут 40 женщин. В пути с ними происходят разные драматические события. Мою мать играла Нина Михайловна Дорошина. Она актриса потрясающего дара. Очень жаль, что мало востребована в кино. Вы ее наверняка запомнили в картине «Любовь и голуби», где Дорошина очень колоритно играет жену главного героя. В театре меня потрясает, как она может включаться в роль буквально слету. В «Эшелоне», пока шел спектакль, она в полголоса рассказывала нам о фасоне своего нового платья. И вот на слове «выточка» вдруг начинает истошно вопить: «Убить надо было, убить!», простирает руки в зал, слезы брызжут ручьями, лицо краснеет. Я вижу, что Нине Михайловне плохо. Начинаю метаться: где найти валидол? Подбегаю к ней, а она мне не разжимая рта, шипит: «Оставь меня. Это я по роли». Я была ошеломлена таким переходом. Дорошина — великая актриса и так сыграть я никогда не смогу. Однажды стала свидетелем, как в вампиловской пьесе «Провинциальные анекдоты» партнер в одной из мизансцен размахивал бутылкой и случайно ее ударил по голове. Буквально на наших глазах стала расти шишка. Нина Михайловна чуть сморщила нос и, кряхтя, продолжала играть. Но ей было так больно, что она начала искать, где бы найти свежий воздух. Актриса, подойдя к нарисованному окну, начала махать руками и довела спектакль до конца. Потом уже ставили примочки, и она несколько дней ходила с синяком. Каждый раз, когда мы работаем на сцене, меня поражает ее темперамент и профессионализм. Работать с Дорошиной истинное наслаждение. Но я никогда не соглашусь с ней в паре играть одну роль. Нина Михайловна всегда будет лучше. И тот вариант, который она предложит, будет единственный и самый неповторимый.
ВАЛЕНТИН ГАФТ
— Он актер, ни на кого не похожий. Партнер, заставляющий держаться на высоком уровне, идти по острию ножа. От него всегда можно ожидать какой-то неожиданности. Гафт очень жесткий критик по отношению к себе и окружающим. Очень саркастичен, обладает невероятным чувством юмора. Может быть очень жестоким в жизни и невероятно нежным на сцене. Впервые с Валентином Иосифовичем мы встретились на спектакле «Записки Лопатина». Эта постановка по повести Константина Симонова «20 дней без войны» о мимолетной встрече двоих на войне, когда за четыре дня у героев вспыхнула самая большая любовь в их жизни. Я говорю текст, а Валя все время строит рожи и ужасно этим меня отвлекает. Рассказываю трагическое о жизни героини, об ее отце, дальше Гафт говорит текст: «Ну если это для Вас так тяжело, то не рассказывайте». Но моя героиня настаивает на желании выговориться. Мы раза четыре или пять репетировали эту сцену и никак не могли дойти до финала. Валя постоянно что-то менял, импровизировал и делал это талантливо. Своей словесной перепалкой мы затянули эпизод так, что уже Волчек не выдержала, дескать, когда это безобразие закончится. И когда Валя меня довел до белого каления, я вдруг не по роли замолкаю. Тут Гафт понимает, что пережал и начинает упрашивать и молить: расскажите да расскажите. Подобная ситуация у нас вышла на одном из спектаклей. Зрители с недоумением смотрели на наш странный диалог, а у меня было такое чувство не то, что не любовь сыграю, а удушу его на месте. Валя на сцене забывает, что если кто-то говорит, то партнера надо слушать. А он до такой степени самодостаточен, что если его не остановить, то спектакль превратиться в его монолог. В то время я работала в театре им. Моссовета и в «Современнике», параллельно снималась в нескольких фильмах. Ужасно уставала от загруженности и беготни. И на одной из репетиций «Лопатина» по сцене должна была лежать на раскладушке и сама не заметила, как попросту уснула. Галина Борисовна Волчек буквально обалдела от моей наглости. А я готова была сквозь землю провалиться от стыда. Гафт затем часто припоминал тот эпизод моей биографии.
Валя умеет играть все, но страшно не любит любовные сцены. В спектакле «Три сестры» я играла Машу, а он Вершинина. Мы отрепетировали все сцены, но поцелуй он оставил на генеральную репетицию. Волчек поставила ему задачу раздевать меня глазами. Он долго спорил, говорил, что не умеет. А потом предложил Галине Борисовне показать, как это делается. Она начала показывать, через пять минут я взмолилась, что хватит, я уже практически все сняла. Гафт на сцене наступает, провоцирует. В «Трех сестрах» сказать, что он меня любит, невозможно. Это как страдание. Его монолог «Великолепная, чудная женщина, люблю ваши волосы», он сопровождал какими-то протяжными интонациями. До роковой сцены поцелуя его глаза расширялись и я сама уже начала нервничать, как все это пройдет. Ждала с ужасом и нетерпением, ведь он такой огромный, его руки — как моя талия. И когда схватил он меня в объятия и поцеловал, у меня было ощущение, что я вижу его гланды, так как своим ртом захватил практически половину моего лица. Я почти упала в обморок. Терпела его издевательство несколько спектаклей. А потом почувствовала, что больше не выдержу. Начала придумывать, как бы обойти эту сцену. Зная, что Валя панически боится простуд, я начала демонстративно чихать за кулисами, и мы с ним договорились, что целоваться не будем. В финале я бегу к нему, обнимаю его за колени, он вырывается. По- моему, для Вали самый любимый момент пьесы, когда он говорит: «Заберите ее! Опоздаю!» и демонстративно уходит. Смотреть на него из зала — одно наслаждение. Но вместе работать — ужасно тяжело. Именно благодаря его непредсказуемости. Ведь Валентин Иосифович Гафт может одним взглядом, интонационно перевернуть настрой всего спектакля.
