В этом месяце семьдесят лет назад премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен подписал в Мюнхене документ, позволивший Германии захватить крупную часть Чехословакии. Впоследствии так называемое Мюнхенское соглашение стало восприниматься как малодушное предательство по отношению к государству, названному Чемберленом «далекой страной, нам мало известной». В то время, однако, так думали далеко не все.
В действительности многие европейцы, на личном опыте столкнувшиеся с ужасными последствиями войны, разделяли убежденность Чемберлена в том, что Великобритания еще не была готова к войне с нацистской Германией и что дипломатия и компромисс были более безопасными альтернативами. Но несмотря на это, Чемберлен вошел в историю как трус, и на его политику «умиротворения» нацистской Германии часто возлагается вина за последующую кампанию Гитлера по завоеванию остальной Европы.
Возможно, Чемберлен заблуждался, и Великобритания и Франция могли остановить Германию. Мюнхен, 1938 г. — один из редких случаев в истории демократий, когда осмотрительная дипломатия обернулась ошибкой. Тому времени не хватало романтического героя, готового проливать кровь и поставить на карту судьбу своей нации во имя продолжения битвы «любой ценой», по выражению Уинстона Черчилля.
Знаменитое предостережение Джорджа Сантаяны гласит, что «тот, кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его снова». Однако история преподает множество уроков, многие из которых противоречивы, и никогда не повторяется в точности. Иногда слишком большое внимание, уделяемое прошлому, может ввести нас в серьезное заблуждение. Так что же именно вынес мир из примера Мюнхена 1938 г.?
Пожалуй, западные европейцы после Второй мировой войны пришли к выводам, более близким тому, что думал Чемберлен в 1938 г., чем убеждениям Черчилля. Опыт двух катастрофических войн заставил европейцев создать организации, которые исключили бы необходимость вооруженных конфликтов. Отныне дипломатия, компромисс и общая независимость должны были стать нормой, а романтический национализм, основанный на военной доблести, — уйти в прошлое.
Из пепла войны родилась новая Европа, и, наравне с ней, новая Япония, которая обзавелась пацифистской конституцией (написанной идеалистически настроенными американцами, но благодарно принятой большинством японцев). Национализм (если не считать футбольных стадионов) уступил место чопорной самоудовлетворенности по поводу нахождения более цивилизованного, дипломатичного и мирного способа улаживания распрей между народами.
Мир, безусловно, был сохранен, но только благодаря Соединенным Штатам, которые все еще придерживались довоенных взглядов на национальную и международную безопасность.
В Штатах Мюнхен получил совершенно иное значение. Здесь он питал черчиллевские иллюзии многих «воинствующих президентов», мечтающих войти в историю в качестве героических защитников свободы. Пример Мюнхена неоднократно служил вдохновением — на борьбу с коммунизмом, свержение Саддама Хусейна, препятствование Ирану и ведение «войны с терроризмом».
Подобная противоречивость восприятий привела к своеобразному напряжению между США и их демократическими союзниками. Европейцы и японцы полагаются на американскую военную мощь в вопросах своей безопасности, однако методы ее применения часто вызывают у них неодобрение. Слишком большая зависимость, в свою очередь, привела к инфантилизму: европейцы и японцы, словно вечные подростки, жаждут защиты великого американского отца, в то же время испытывая по поводу его действий глубокое негодование.
Несомненно, Соединенные Штаты, подобно всем великим державам, пускались в безрассудные войны и злоупотребляли своей силой, особенно по отношению к странам в собственном полушарии. Однако даже если оставить в покое призраки Мюнхена, существуют случаи, когда применение вооруженных сил является единственным способом борьбы с тираном. Европейцы не желали противостоять массовым убийцам в Сербии, и американцы (преодолев изначальное нежелание) должны были взять грязную работу на себя. Решение американцев выгнать убийц Саддама Хусейна из Кувейта вызвало волну громких протестов в Германии, заявившей, что она никогда не пойдет на «кровопролитие ради нефти».
С другой стороны, европейская дипломатия добилась некоторых внушительных успехов. Перспектива вступления в ЕС способствовала укреплению демократии в Центральной и Восточной Европе, а также в Турции. Некоторые из этих демократических государств вступили в НАТО, в то время как остальные к этому очень стремятся. Однако, в отличие от ЕС, НАТО — военная организация. Здесь кроется старая проблема Чемберлена: готовы ли европейцы воевать в интересах своих союзников?
В период холодной войны, когда европейцы полагались на защиту НАТО и США против советской агрессии, этот вопрос не представлял серьезной дилеммы. Теперь Грузия и Украина ожидают, что Америка и Европа будут проливать кровь, защищая их от России.
Выбор прост: если европейцы готовы бороться за Грузию или Украину, то этим странам должна быть предоставлена возможность вступить в НАТО. Если нет, то нет. Но вместо того, чтобы делать выбор, такие ведущие страны Европы как, например, Германия, колебались, сперва размахивая членством в НАТО как сочной морковкой, а потом взяв это предложение назад, предоставив американцам пускаться в героические разглагольствования и избегая принятия необходимых мер.
Все это делает западное союзничество непоследовательным и, несмотря на его обширные богатства и военную мощь Америки, до странности бессильным. Европейским демократиям пора принять решение: оставаться зависимыми от защиты США и перестать жаловаться — или обрести способность защищать Европу, как бы они ее ни определяли, самостоятельно.
Первая возможность сейчас, в дни заката господства Америки, может вскоре оказаться недоступной. Вторая будет связана с затратами и риском. С учетом множества внутренних разногласий в ЕС, европейцы, возможно, продолжат колебаться до тех пор, пока серьезный кризис не принудит их к действиям, для которых, однако, на тот момент уже может быть поздно.
Иен БУРУМА является профессором кафедры прав человека в Бард-колледже. Его новейшая книга называется «Убийство в Амстердаме: смерть Тео ван Гога и границы толерантности».
