Популярный артист, режиссер, чтец, поэт, писатель — в Киеве не очень частый гость. Но стоит публике увидеть его имя в афише — аншлаги на спектаклях и концертах обеспечены.
Недавно Сергей Юрьевич отмечал день рождения. Дата не юбилейная (Юрскому исполнилось 72 года), но, несмотря на почтенный возраст, актер отдыхать не собирается, он много и активно выступает. Как однажды он пошутил: «Чтобы не надоедать домашним своим занудством, порчу настроение другим, оберегая свою семью». Размышления мастера сцены и экрана всегда интересны. Читателям «Дня» предлагаются актерские монологи, его мысли вслух, которые Юрский часто начинает со слов «на мой взгляд»...
ВЗГЛЯД ПЕРВЫЙ
— «Фабрика звезд» — вещь не такая уж безобидная, — считает С. Юрский. — Я бы даже сказал агрессивная, уничтожающая профессию актера. «Звезды на льду», «Танцы со звездами» — все эти телепрограммы сделаны по американскому подобию. Во имя чего известные люди тратят полгода на то, что не свойственно их профессии? Если ажиотаж таких проектов будет у телезрителей продолжаться, то у нас есть все шансы, что вскоре ради пиара появятся, например, «Полостные операции со звездами» и прочие шоу...
ВЗГДЯД ВТОРОЙ
— Сегодня театр технологизируется, и, к сожалению, убирается душа, слово, а сочетать душу и технику — невозможно! Нельзя служить двум богам. Мне такой театр не нужен. Но я не могу совсем его бросить — на склоне моих лет это было бы предательством по отношению к театру, драматургии, к актерской профессии. Еще совсем недавно считалось большим достижением, когда актеры становились людьми с высшим образованием. Теперь это не нужно. Такое ощущение, что театр, связанный с литературой сегодня уходит куда-то в бездну. На мой взгляд, если по старинке ставить уже нельзя, то нужно хотя бы не издеваться над классикой ( что довольно часто предлагает нам современное искусство) — в этом моя задача.
ВЗГЛЯД ТРЕТИЙ
— Сейчас профессии режиссера и актера отмирают. Мы должны признать, что старое — рухнуло и возврата к нему нет... Студийный дух, который был у Станиславского, Вахтангова, дух артели, коллектива, где все доверяли друг другу, — увы, возродить уже нельзя. Мне кажется, что режиссура — как лидерство в театре, как психология труппы, как ощущение общей формы и воспитания актеров — зародилась только с конца ХIХ века: французы, немцы и, конечно, Станиславский и Немирович-Данченко. Но постепенно режиссура переродилась в изобретательство. И это отражает крушение слова. Люди оглушены громкой музыкой, мотором, ритмом. А слово не успевает за этими темпами. Но ведь на сцене интересна жизнь человеческого духа, а не зарисовки, картинки. Вот именно это утрачено... Ныне профессия режиссера заменяется менеджером, который решает, что будет продаваться, а что нет. Это «тянет» за собой проблему «звезд», дутых проектов, фабрик. Но я убежден: исчезновение духа, полная попытка механизировать театр, изъять божественный смысл из театрального искусства, превратить его в ритуал без всякой веры, изобретать какие-то мнимые условности бесовского толка (например, сейчас многие режиссеры ринулись ставить булгаковского «Мастера и Маргариту» только потому, что там есть бал у Сатаны) и это ужасно... Поэтому задача тех, кто сегодня приходит в профессию режиссера и актера, задавать себе вопрос: во имя чего я этим занимаюсь, не уничтожаю ли я свою душу? В этих профессиях, в идеале, — душа должна возрастать. В этом вопросе для меня главный ориентир — «Система Станиславского» в изложении Михаила Чехова. Он именно эту сторону подчеркивает. Станиславского много знают, о нем много говорят, но, к сожалению, его мало слушают. Сегодняшним актерам и режиссерам Станиславский не интересен. Что ж, имеют право... За окном ХХI век. Но все равно — надо действовать так, как велит душа, чтоб ее не потерять.
Как научиться сочетать то, что ты делаешь с «во имя чего»? Искусство без души, без откровенного человеческого разговора — это когда все разъято по частям. Но театр всегда был направлен на поиск цельного человека: со всеми его грехами, надеждами, и все же не утратившего желания преодолеть разочарование. Великие драматурги не раз пытались это показать. Без этого театр мучителен и уничтожает человека. Извините меня за такой пессимизм...
ВЗГЛЯД ЧЕТВЕРТЫЙ
— Неудачно сыграть роль — это одно, а заключить контракт на 300 серий телефильма — другое. Приведу такую статистику: в прошлом году в России было снято 240 сериалов. То есть работа у актеров, художников, сценаристов, режиссеров, кинооператоров вроде как есть. Но это — не выбор, а соблазн. Преимущественно ту работу, которую демонстрируют в сериалах трудно назвать актерской работой. У нашего поколения был выбор, хотя и невелик и очень запрограммированный сверху. Но он все-таки был. Я считаю, что соблазн опасен, потому что ты готов увязнуть и — сей птичке пропасть.
Если раньше актер работал в репертуарном театре и у него было свободное время, то он мог читать, писать т. е. — выбирать. А сейчас: предложили сняться в «бесконечном» сериале и актеру уже некогда дышать, что-то выбирать, играть в театре. Остается только радоваться тому, что ты попал «в телеобойму» и не сидишь без работы. Больше — ничего. Это не относится к высокому кино, которое продолжают снимать Кира Муратова, Марлен Хуциев. Но таких мастеров крупицы.
ВЗГЛЯД ПЯТЫЙ
— Самый ценный комплимент за всю свою жизнь я услышал на гастролях в Одессе. Ко мне в гримерку рвался какой-то человек, а охрана его не пускала. Он с одесским акцентом недоумевал: «Та шо такое, я ему просто пожму руку!» Я попросил охрану пропустить. Одессит зашел: «Товарищ Юрский, можно пожать вам руку?» И объяснил всем, что делает это за то, что я никогда не снимался в «лишних фильмах». Поклонился и вышел... Согласитесь, такой комплимент дорогого стоит.
ВЗГЛЯД ШЕСТОЙ
— Я много работал за рубежом, в частности в Японии. Меня приглашали как представителя психологического театра, чтобы поставил Ибсена. В Японии театр не настолько технологизирован, как в странах бывшего СССР. Чтобы отдохнуть от сумасшедшего ритма жизни японцы тянутся к русской школе игры, к осмыслению драматургии. Представьте, они не любят самурайских пьес, которые ставятся быстро и идут с суфлером. Им в театре неинтересны технологии — они наблюдают психологию. Что бы потом, купив сцену, играть спектакли (в Японии ни один театр не имеет свою сцену, если только это не крупный универмаг или концерн). Система работы очень жесткая: составляется договор минимум на три года и сразу оговаривается число когда состоится премьера и что спектакль пройдет 12 раз (на большее рискнуть нельзя). Потом можно поехать еще в провинцию, но это при условии, если постановка будет успешной, а в прессе восторженные отзывы. Зная, что популярный японский актер Судзуки Мидзуко блестяще играет в пьесе «Скупой» Мольера. Я спросил, где можно посмотреть этот спектакль? И получил ответ: «Мы уже закончили играть, теперь сцена куплена. Приходите... через пять лет». В Японии театр и актеры — бедные, а страна — богатая. Большинство актеров не могут себе позволить заниматься только актерской профессией. Поэтому они работают официантами, билетерами, т. е. на любой работе, чтобы заработать деньги. Знаете, меня удивило то, что в Японии зарплаты большие, но там все безумно дорого. Театром занимаются те, кто не мыслит без этого жизни. Актеры стараются собрать деньги, чтобы иметь возможность присутствовать на репетициях приезжего режиссера, который может чему-то научить их. Японцы говорят: «Мы ненавидим нашу систему, она вся направлена против искусства»...
ВЗГЛЯД СЕДЬМОЙ
— Часто меня спрашивают: исчезнет ли театр? Не знаю! Это будет зависеть от людей будущего. Их интересов, желания... Такие, как мой внук — это уже совсем другое поколение. Указывать им, поучать — будет очень трудно. Нашим отцам и дедам было легче нас учить. Мы были больше с ними связаны. На мой взгляд, уже сегодня театр видоизменяется, но он не исчезнет. Возможно будет мутировать так, что мы его не узнаем. Если раньше театр был обязательной частью жизни любого города (в столицах или в провинции), то сейчас он сдает позиции. Я считаю, что КВН — один из мутантов театра. Там присутствует непрерывный темп, смех, желание «уколоть», рассмешить, обаять. Но там ищут не истину, а — успех. И от этого зрелище выглядит иногда до безумия перенасыщенным. Хотя, там встречаются талантливые люди и шутки. Мне сегодня интересны только те театральные труппы, которые держатся как студии, где присутствует связка: учитель — ученик. В какой-то степени как Театр-студия Петра Фоменко в Москве и Льва Додина в Санкт-Петербурге. Но в целом, повторюсь, мы присутствуем при крушении репертуарного театра...
ВЗГЛЯД ВОСЬМОЙ
— О таланте. В этом вопросе не все так безнадежно. У нас были, есть и будут очень много талантов. Но признание таланта не есть достижение. Талант — инструмент, подобный молотку. Вопрос в том, куда будут забиты гвозди тем молотком. Можно ведь в гроб, а можно в стену, чтобы вывесить картину Рафаэля. Талант — это то, что живет глубоко в душе, как некая животворная точка, которая заставляет искать некий абсолют, который, в свою очередь, приближается к истине. Абсолют ощущения своего молодого возраста в этом мире, абсолют мнения о сегодняшнем дне, о своей любви. Не эротизации! Потому что эротизация каждой секунды своей жизни — это катастрофа, крушение. А вот когда эта животворная точка расправляет крылья, тогда — возможно все, в том числе и появление молодых курбасов, станиславских, чеховых...
Конечно, молодым сейчас трудно ознакомиться с истинным театральным духом, ведь они не имеют возможности общаться с этим вживую. Но дух дышит там, где хочет и потому искусство возникает там, где даже опереться не на что. Внезапно. Иногда — как протест против ширпотреба, который уже невыносимо больше видеть и слышать. Оно возникает как кривляние в ответ на гламур, который тоже захватывает своей вязкостью, псевдокрасотою и изысканной эротикой. Талантливое искусство возникает, как чистый взлет, как вдруг ясно пробившаяся мысль, которой так не хватает сегодня театру, кино, драматургии. Как чувство, которое не боится прямизны, стыда, опошления.
ВЗГЛЯД ДЕВЯТЫЙ
— Все думают, что я занялся словом потому, что в театре сейчас делать нечего. Нет, я занялся этим чтобы исправить свою дикцию. Я из цирковой семьи. Отец работал в цирке, я там вырос, имею закалку акробата. Некоторое время я поработал юристом, но был влюблен в театр и никогда не упускал его из виду. Когда меня приняли в Театральный институт, то с огромной радостью бросил все и посвятил себя только театру. Но цирку я обязан умением работать определенное количество времени (я выносливый). В цирке надо уметь все: воздушный полет, скакать на лошади. Акробаты, клоуны умеют довольно быстро рассмешить тысячи человек... Умение себя организовать здорово пригодилось когда я занялся режиссурой. Когда изучал Мольера, то узнал, что он даже самые большие спектакли делал за 40 репетиций. А во МХАТе Немирович-Данченко и Станиславский ставили «Село Степанчиково», то количество репетиций дошло до 160! Поэтому Станиславский сам себя снял с роли. Ему стало понятно, что так много репетиций — тупик. Режиссеры все перечеркнули и приступили по новой к постановке и за 40 репетиций сделали спектакль! Кстати, у японцев тоже со сроками сдачи спектаклей очень жестко. Другое дело, что есть у нас такие маститые кинорежиссеры, как Марлен Хуциев, который может себе позволить снимать фильм столько, сколько ему надо, хоть 10 лет... Но это все таки исключение, а не правило.
ВЗГЛЯД ДЕСЯТЫЙ
Для меня образец культурного интеллигентного человека — Антон Павлович Чехов. Вообще, культура, я считаю, — это самоограничение. Значит, нужно уметь ставить границы. Что бы начать заниматься искусством надо почувствовать эти границы. Иначе выпадет основа...
