Но призвание театроведов еще и в том, чтобы, пропустив сквозь сито собственной души руду премьер, обратить внимание зрителя на крохи золота, частички серебра или комок пустой породы, тем самым облегчая ему выбор театральных впечатлений.
«КОЛЕСО» ДОКАТИЛОСЬ ДО МОЛЬЕРА
«Котилася торба з високого горба», а «Колесо» — с Андреевского спуска. И докатилось до Мольера. Что вполне естественно. Потому что комедии в этом мини- театре ставить любят и умеют, а с французской драматургией успешно справляются. Смеются над собой, над своими миниатюрными «пространствами», над своим прошлым («Шантрапа», «Страсти дома господина Г.-П.») и над вечными проблемами («Дама-призрак», «Генералы в юбках»). А теперь у них на сцене и Жан-Батист Поклен, известный миру под псевдонимом Мольер. «Мнимый больной», «La Malade Imaginaire», «Уявний хворий» — все это и есть последняя пьеса многострадального гения комедии, который, по- видимому, смеялся здесь над самим собой, смертельно больным, над своими беспомощными врачами (на что они смертельно обиделись, покинув умирающего без помощи), подбадривал себя мыслью, что все болезни — наваждение, фантом, мнимость. Так что именно в роли мнимого больного Аргана прямо на сцене и поймал актера-драматурга смертельный приступ, который фатально закончился через несколько дней…
Может, именно из-за этого на спектакле Театра «Колесо» лежит флер легкой грусти. Смешно «болеет» С. Колокольников в роли Аргана, постоянно бегая в клозет. Чрезвычайно смешно округляет свои красивые глазки М. Груничева (Анжелик, его дочь), на лезвии бритвы гарцует интриганка Белин, его вторая жена (В. Сова). Но снисходительно, словно из высших сфер, глянет на артистов и зрителей меланхоличный С. Ладесов (Мольер, фигура введена в спектакль режиссером Ириной Клищевской), зазвучит лирическая, прозрачная, легкая, как воспоминание, музыка М. Чембержи, застынут в позе полужеста исполнители… И улыбка слетит с ваших уст, неудобно как-то станет за готовность смеяться, когда здесь до смерти автора четыре шага. Идешь в театр к Мольеру за смехом и радостью, а тут вдруг и невесело как-то становится.
Артист В. Шестаков в резонерской роли Беральда, брата нашего героя, несет зрителю глубокую серьезность и загадочную мрачность, умело расчленяя прекрасную большую куклу — не саму ли мадам Комедию?
Не настроенный на драму зритель теряется и стесняется, потому что не держал в голове (а было ли оно там?) воспоминание о трагическом финале Мольера. Ожидался допинг простой жизнерадостности, веселой шутки и остроумного розыгрыша, то есть высокой комедии, а получилось что-то сложное и загадочное. Контраст мощно жизнелюбивого текста Мольера, который творил, писал, жил «всем смертям назло», и меланхоличного контрапункта спектакля в известной степени дезориентирует и актеров, и зрителей. Возможно, это противоречие кроется в разновекторности сценического действия и музыкальной основы спектакля. Лишенные упругих ритмов музыкальной поддержки, на что провоцирует сильная энергетика мольеровских перипетий и характеров, артисты часто «сбиваются с тона», разрываются между простым, фарсовым, «тональным» юмором Мольера и изысканной, философски насыщенной, «обертонной» музыкой Чембержи.
Все же спектакль «Колеса» стоит смотреть — он прозрачный, ясный, светлый и привлекательный.
ЧЕТЫРЕ ОШИБКИ МОЛОДОГО
Молодой театр на Прорезной улице осмелился раскрыть зрителям все свои тайны, сыграл «Спектакль о театре» и… ошибся. Первая ошибка заключалась в самом выборе пьесы. Жан Марсан, драматург, который был когда-то актером ведущих театров Франции, а значит, хорошо знал закулисный мир, написал некий дружеский шарж на театральный быт. Источником смеха в пьесе является узнаваемость прототипов ее героев — у французского зрителя возникают четкие ассоциации с его любимыми артистами. Это все равно, если бы мы узнавали пародию на Ступку, Роговцеву, Бенюка, Назарову, Хостикоева. Но украинскому рядовому зрителю, мягко говоря, мало известны имена Саша Гитри, Луи Барро, Марии Казарес и даже Ларошфуко. Значит, большой пласт смеха просто не возникает в киевском зале.
Вторая ошибка — иллюзия, будто украинские актеры мелодраматическо-бытового плана, привыкшие к комическим типам Стецька, Прони и Голохвастова, способны передать легкие, как ветерок, кружева французского хрустального юмора. Так и играют — «Зайцев» (даже афишу вывесили), «Оказались в дураках» и т.п.
Ошибка третья — поверхностное толкование образов действующих лиц и их отношений. Актеры играют текст, а не суть характера, которую произнесенные персонажем слова чаще всего скрывают. Еще француз Вольтер сказал, что слова нам даны именно для того, чтобы скрывать наши мысли. На том и держится уже несколько веков стиль французского юмора. Но режиссер Е. Курман разработкой настоящей сути поступков и реплик действующих лиц не отягощается, а проблему стиля вообще не берет в голову.
Вот и играют (хорошо играют!) актеры, брошенные режиссером на произвол судьбы, кто что сам ощущает, хочет и может. А. Швец — Ирину из «Трех сестер» А. Чехова, С. Бочарова — гибрид артисток Кручининой и Коринкиной из «Без вины виноватых» А. Островского, И. Щербак — Труффальдино из Бергамо, эксцентричную комедию-буфф, М. Кондратюк — Степочку из «Житейского моря» И. Карпенко- Карого, В. Гурская — попсовое любительство. Жаль артистов — они, кажется, способны на большее.
Между тем даже псевдонимы персонажей иронически-значимы. Директор театра — Гиз (известный герцог-протестант), драматург — Монтень (известный философ), прима-актриса — Тристан (герой эпоса), хорошенькая дебютантка — Ватто (художник эпохи рококо), самоотверженно страдающая жена драматурга — Жизель (легенда балета). Но режиссер и артисты глухи к этим подсказкам автора.
Ошибка главная — Ж. Марсан, по утверждению программки, «с большой нежностью относится к своим героям, потому что они трепетно и бескорыстно любят Театр». Возможно, драматург и действительно нежен к своим героям, светится к ним лукавой, доброй, понимающей улыбкой. Молодой же театр не улыбается — хохочет (притом напряженно), не иронизирует — насмехается, не прощает — разоблачает. А нам, зрителям, что прикажете? Любить этих сумасшедших, самим Богом освобожденных для творчества и нашей утехи, или радоваться самокритичному подтверждению театром классической сплетни о том, что за кулисами сплошной бардак, интриги и разврат? Но это «Публике смотреть запрещено» (второе название пьесы Ж. Марсана). И не нужно.
НА ПОДОЛЕ ПОСЕЛИЛСЯ «ДЯДЯ ВАНЯ»
Еще в прошлом мае спектакль по знаменитой пьесе А.Чехова в постановке В.Малахова должен был выйти к юбилеям гениального киевского сценографа Данилы Лидера и артиста Владимира Кузнецова. В свое время Лидер сотворил удивительный по мощности философской образности и выразительной простоте сценографический мир «Дяди Вани» в Театре им. И. Франко. Спектакль был знаменит, его долго играли, потом списали… и однажды В.Малахов наткнулся на задворках театра на эти выброшенные за ненадобностью гениальные декорации. Они все еще жили своей жизнью, эти пустые окна-стены, это темное старое дерево, обработанное самим художником. Тогда и родился замысел нового спектакля. Лидер был увлечен мыслью перенести эти декорации на маленькую сцену театра в Гостином дворе. Но спектакль по разным причинам не состоялся. В прошлом декабре ушел из жизни Данила Данилович. И вот теперь художник Антон Лобанов, ученик Мастера, осуществил прекрасный замысел.
Сцена Театра на Подоле вдоль и поперек перегорожена окнами- стенами старого помещичьего дома. «Старение» дереву придали руки самого Дан-Дана, они и сейчас излучают мягкое живое тепло. Недаром к ним так часто припадают артисты, поглаживая их, опираясь на углы и подоконники. Герои спектакля распахивают окна, как свою душу, и закрывают, отгораживаясь от мира. Астров (С.Бойко) и Елена Андреевна (А.Сергийко) в единственном прощальном порыве бросаются друг к другу с двух сторон закрытого окна и бьются об него, как бабочки о стекло.
Чуть поддымленное пространство зала, пронизанное лучами света (или надежды? Или сиянием личностей?), создает дымку воспоминаний, туман прошлого, душную безысходность и — как все декорации Лидера (и его учеников) — диктует актерам особый способ существования на сцене в образе, особый стиль игры.
О нем и речь. Некоторые современные режиссеры в погоне за временем все быстрее и быстрее гоняют артистов по сцене, предполагая, очевидно, что тем самым соответствуют бешенным темпоритмам современности. Да, один советский поэт готов был сам и нас звал «задрав штаны бежать за комсомолом». Но другой рекомендовал «остановиться, оглянуться». На практике метод «догонялок» ведет к поверхностности, приблизительности, «вообщизму». А загнанных лошадей пристреливают, помнится. Второй путь ведет к человеку, к разглядыванию его и пониманию, к глубинам его души, к подробностям характеров и взаимоотношений, т.е. к жизни.
Лидер как раз исповедовал философию великого в малом. Кувшин молока Тевье-молочника сливался у него с Млечным путем космоса. Этим же путем малых подробностей идут и актеры Театра на Подоле, ведомые режиссером Виталием Малаховым и движениями собственной души, достигая великого — трагедии впустую прожитых жизней, несостоявшихся личностей, невостребованности таланта, бесперспективности судеб, ненужности истовой работы в мире, где доминируют дутые авторитеты и под натиском невежества, корысти и нищеты гибнет природа, сам человек и его мир. Не о нас ли с вами все это?
Самое впечатляющее в спектакле — его неспешность. Самое интересное — те внутренние процессы, которые происходят в персонажах и которые актеры непрерывно проживают на наших глазах, донося их скрытый смысл. Особенно это удается центральному трио — Алле Сергийко (Елена Андреевна), Владимиру Кузнецову (дядя Ваня) и Сергею Бойко (Астров). Подлинность их сценической жизни поразительна. Это именно та «жизнь человеческого духа», та правда проживания и переживания, которой так славны наши актеры в мире. Это и есть основная ценность нашей театральной культуры, которую мы катастрофически теряем в погоне за современной модой, в поисках «новых форм». В этих поисках хорошо бы не забывать о собственной природе. Увлекаясь абстракционизмом и супрематизмом, не забывать о рисунке. На Подоле помнят.
И пусть еще в спектакле «Дядя Ваня» слишком громко (привычка к большой сцене) звучит няня Марина (С.Письман),еще не хватает молодой актрисе Е.Свирской (Соня) актерской техники, умения держать сквозное действие роли, еще слишком электричны «керосиновые» лампы, выдает себя пластмасса бокалов и несколько нарочито исполнен образно решенный финал с рампой выставленных на подоконник ламп — все это огрехи, которые «вработаются», обживутся со временем. Алмаз спектакля отшлифуется и станет бриллиантом театрального года, принципиальной победой отечественного искусства.
P.S. На что еще стоит обратить внимание? К репетициям «Дяди Вани» приступил Молодой театр (режиссер С. Мойсеев). На малой сцене Театра юного зрителя на Липках идет блестящий спектакль «Волки и…» по А. Островскому и вышел дипломный спектакль выпускного курса мастерской профессора Н. Рушковского «На дне» М. Горького, где студенты Киевского театрального института им. И. Карпенко-Карого играют с профессиональными актерами, воспитанниками Мэтра, что дает интересный эффект. Еще… следите за афишами, встретимся на спектаклях!
