Именно так можно прокомментировать первую книгу стихов автора из Киева, который прячется под немного странным псевдонимом Вано Крюгер. Издание с не менее странным названием «Нежная улыбка Берии» (изд-во Сергея Пантюка) на удивление четко, как для нашего полистилистического и постмодерного времени, выдержано в едином стиле, подходе к творчеству и действительности. Правда, не будем забывать: последовательность в литературе не всегда и не во всем является преимуществом.
На первый взгляд (особенно не подготовленный) книга поражает: стихотворения о Берии, китайских коммунистах, Люцифере, трупах, детской сексуальности. Для чего это? К счастью, Вано Крюгер не стремится кого-то по-настоящему удивить или эпатировать. Все это — лишь повод для его поэзии, легкий раздражитель, по сравнению с тем, что выливается на нас с экранов телевизоров, Интернета или дешевой литературы. Хотя такой повод, конечно, автоматически отрезает значительную часть читателей. Многие не захотят читать эти стихи из-за брутальных или негативных реалий. А кто-то — из-за по-своему стильных трэшевых иллюстраций.
Тот же, у кого оргии, «альтернативное религиоведение» и образ истощенного Артюра Рембо не вызовет уж слишком большого отвращения, может познакомиться с тем, как трактует разнообразные «цветы зла» новейшее поэтическое поколение (Вано Крюгера, вместе с такими молодыми авторами, как Карина Тумаева, Арсений Капелист и др., относят к «двухтысячидесятникам», то есть тем, чей печатный дебют пришелся на 2010-ые годы). Собственно, это один из самых характерных ходов книги: «дать слово» чему-то или кому-то, кто в традиционных представлениях образованной общественности ассоциируется со злом.
Типичным примером и, как по мне, лучшим произведением «Нежной улыбки Берии» является стихотворение, которое ее открывает, — «Утро Железного Феликса». Главным героем здесь является Феликс Дзержинский.
«Ранок/Світанок
Міцно стоїть
Фелікс Залізний
В дверях костьолу міста Любані —
На небокраї Нової Ери і Нової Влади
Жевріє вже
Символ вічної величі і невмирущої слави —
Навстіж відкриті чекістам
Ворота
Міста Варшави».
Подобную начальную диспозицию можно будет встретить и в других текстах, вот только персонажи будут другие — от Андропова до врача по имени Время. Дальше нас ожидает изображение инфернальных (по крайней мере, с драматизирующей стилистической окраской) поступков персонажа, либо уже законченных, либо только планируемых: организация рабочего восстания, борьба с католической церковью, осквернение распятия и т. п. Выраженные с пародийной идеальной торжественностью, они разрешаются достаточно неожиданно, а образ Феликса, соответственно, находит неожиданное измерение:
«В надрах Залізного Фелікса
Жевріє
Думка єдина,
Звернена не до орденів й вічної слави,
А,
Як і раніше в дитинстві,
До ксьондза-учителя з міста Варшави:
«Отче, як міг
Б-г померти від ран цвяхів і списа?
Як Він міг померти
Не в сутичці з ворогом, не від меча?
Як чобіт ЧК зміг роздушити Христа?
Отче, як міг Б-г померти?..»
Обстебанный идол агитпропа таким образом внезапно оказывается жутким и меланхоличным персонажем из бестиария «достоевщини», который тонет в отчаянии своей, как ему кажется, «победы». А традиция написания слова «Б-г» (почему-то ассоциируемая в аннотации Сашком Ушкаловым с написанием неприличных слов) добавляет «густоты». Кажется, к сведению читателей, очередная иллюстрация существенной, как по мне, тенденции современной поэзии: от иронии, амбивалентности до новой чувствительности и метафизичности.
Подобная атмосфера одновременной иронии и напряженности сопровождает и, например, стихотворение о сокращении рождаемости в коммунистическом Китае путем эвтаназии. Но в некоторых произведениях все это получается намного менее интересно и уместно. Бледной тенью названных вещей, к примеру, является текст «Альтернативная история Центрально-Восточной Европы». Создается впечатление, что автору не всегда есть что сказать.
Преобладание атмосферы над отдельной метафорой или приемом вообще выразительно характеризует эту книгу. Как и спокойное неакцентированное использование разных версификационных техник (неужели мы доживем до того времени, когда, скажем, верлибр сам по себе перестанет привлекать внимание?).
А в целом, наверное, эта последовательная и кое-где выразительно яркая поэтическая девиация имеет шансы остаться особенным и характерным событием в истории украинской литературы.
