Припоминаю, как впервые «очно» познакомился с этой удивительной женщиной и блестящим литературоведом. Поводом стал телефонный звонок после выхода моей книжки «Код майбутнього» о философии творчества украинских шестидесятников. Пани Михайлина, к моему огромному удивлению, была одной из первых, кто прочитал эту книгу. Она сказала, что её беспокоит, что сегодня так много людей, в частности и профессиональных литературоведов и писателей, стремятся нивелировать наследие 60-х, считая, что всё написанное тогда идеологическим, малоинтересным.
Пани Михайлина никогда не была идеологически заангажированной, она стремилась к интеллектуальному дерзанью и была смелой в суждениях. Она не тушевалась перед временщиками. Героями её литературоведческого «романа» стали Васыль Стус и Вячеслав Чорновил. Как известно, Михайлина Коцюбинская была составителем многотомника произведений Васыля Стуса. В последнее время она работала над десятитомником произведений Вячеслава Чорновила. Но она ценила не только философию дела в литературе.
В детстве от моего деда профессора Владимира Дроздовского я часто слышал имя пани Михайлины (дед писал докторскую диссертацию по творчеству Мыхайла Коцюбинского, потому что путь в языковедческую науку ему был запрещён из-за расхождения с некоторыми «идеологическими» позициями советского языкознания и Института языкознания им. А. Потебни. Коцюбинский был той единственной попыткой спастись от атмосферы цинизма и яловой научности). Михайлина Коцюбинская смогла пронести сквозь пытки высокое имя своего дяди.
Боюсь высоких слов и красивостей, но, по моему убеждению, Михайлина Коцюбинская была человеком, ориентированным на тотальное понимание, если рядом с ней был также человек, знавший смысл слова «достоинство». Эта герменевтическая формула подходила к её герметической жизни, связанной с работой библиофага. Не случайно она работала в отделе рукописных фондов и текстологии Института литературы им. Т.Шевченко НАНУ (старший научный сотрудник с 1992 года). Текстология — для многих наука, связанная с абстрагированием от мира и мудрствованием-странствованием в миры книжек, покрытых пылью. Кажется, что это чрезвычайно неинтересная и монотонная работа для крайне усидчивых посредственностей.
В случае с пани Михайлиной это не так. Она была удивительным текстологом, педантичным, скрупулёзным, изысканным. Но работа в отделе рукописей и текстологии помогала ей оставаться в просторе думанья, сопереживания времени. Литературовед владела информацией о важнейших литературных новинках. Всегда, когда мы общались по телефону, пани Михайлина советовала мне несколько книжек, которые я в обязательном порядке должен был прочитать. Она не представляла своей жизни без информации, без новых книжных открытий, но также хотела, чтобы эти труды попадали в пространство понимания, были прочитаны другими литературоведами. Мысль не должна застревать во времени. Книжки и рукописи не живут в спецфондах, они существуют только в нашем восприятии. И для пани Михайлины крайне важно было создать пространство диалога. Хотя, как по мне, она всегда придерживалась в своих литературоведческих поисках важных морально-этических основ.
Михайлина Коцюбинская утверждала мысль о том, что литература — в первую очередь искусство слова. Припоминаю лекции пани Михайлины в Киево-Могилянской академии (почетным доктором которой она была). Она всегда начинала своё выступление с характеристики широкой культурно-исторической ситуации и изображения перспектив. Её речи имели нациеутверждающую, государственническую составляющую. Литература для М. Коцюбинской в нынешних условиях не может быть просто искусством, только пространством эстетики, хотя мы никогда не должны забывать, что эстетический принцип — в основе литературного произведения. Она говорила легко и спокойно, сдержанно, этически взвешенно. Она принадлежала тому времени, когда этика определяла человеческую деятельность, способ существования во времени.
Шестидесятничество — время экзистенционных вопросов, время, когда выжить можно было только вместе, только держась друг за друга. И художники понимали какую-то особенную суть слова «братство», «солидарность». Это было время полной поддержки со стороны друзей и отчуждения со стороны власти. Своими духовными наставниками пани Михайлина в 60—70-х годах считала переводчика Г. Кочура и писателя Б. Антоненко-Давыдовича. Михайлина Коцюбинская понимала, насколько важно поддерживать друг друга, насколько важным может быть слово поддержки младшему современнику. И я благодарен пани Михайлине за те мудрые слова поддержки, которые я слышал от неё.
В последний раз мы общались в декабре 2010-го. Это был тот день, когда в Киеве выпал первый снег. Говорили о Конгрессе по компаративистике, который в прошлом году состоялся в Сеуле. Пани Михайлина поздравила меня с получением литературной премии им. А. Билецкого, которую она сама получила еще в 1993 году. Говорили о роли газет в формировании независимой, интеллектуально свободной нации. Говорили о газете «Слово Просвіти», о «Дне», об академическом журнале «Слово і час». Чувствовался колоссальный нерв понимания и поддержки. Пани Михайлина сказала, что чувствует, как уходит эпоха, уходит школа работников искусства, приложивших усилия к формированию независимой Украины. В прошлом году не стало Юрия Ильенко, не стало Сергея Крымского, ещё раньше покинул Украину Юрий Покальчук. В Институте литературы, сказала пани Михайлина, осталась незначительное количество тех, кто был у истоков интеллектуальной Украины, около истоков нового украинского литературоведения. Тогда, завершая разговор, я пожелал пани Михайлине прежде всего крепкого здоровья, чтобы Бог оберегал её и давал сил.
К сожалению, когда-то самое лучшее пожелание становится последним. Всё имеет свой предел и свой срок. Пани Михайлина, метафорически говоря, так и осталась в 2010 году, так как по китайскому календарю новый год ещё не начался. Она чувствовала, что уходит её эпоха, её время. Как всегда, посоветовала мне несколько книжек, которые я обязательно должен прочитать. Разговор завершался во времени, но она навсегда осталась в пространстве человеческой памяти. А дальше — тяжелый труд, чтобы никогда память не погасла. Именно память и ощущение этико-морального равновесия заставляли пани Михайлину работать в самое тяжелое время. И этот труд вернул к жизни Васыля Стуса в украинской культуре. «Сколько творческих радостей, высоких минут приближения к прекрасному, морально и талантливо завершённого, подарили мне годы работы над многотомным изданием произведений Стуса! Счастьем для себя считаю обращение в последние годы к своей «сродной» теме — эпистолярно-мемуарной, участие в издательской работе — обнародование полузабытых, а то и совсем неизвестных сокровищ украинского слова и мысли — знаков духовной зрелости и художественной самобытности. Выступления на вечерах и по радио с осмыслением достойного места в нашей культуре своих коллег и друзей шестидесятников, моя лепта в правдивую — наперекор как тенденциям славословья, так и попытке отрицать значение этого феномена — освещенную изнутри картину духовной жизни и культурного самоопределения Украины второй половины ХХ в.» (Коцюбинська М. «З книги споминів» // Кур’єр Кривбасу. — 2003, жовтень. — № 167).
Один из последних итоговых трудов Михайлины Коцюбинской — «Мої обрії», книга воспоминаний, книга наблюдений, книга-история. Простое, и в то же время, исчерпывающее название для такого труда. «Мої обрії» — то есть это то, чем я живу, что наполняет моё «Я», что делает жизнь неповторимой и наполненной. М. Коцюбинская прожила жизнь, достойную уважения. Путь взвешенный и спокойный, стоическое держание спины, невозможность согнуться под обстоятельствами, способность выйти из игры, когда жизнь вынуждает тебя быть рабом. Вспомним хотя бы выступление против массовых арестов в 1965 г. во время просмотра фильма С. Параджанова «Тени забытых предков». Рабская психология никогда не была приемлема для неё. Возможно, иногда этические границы собственной совести были слишком неприступными, такую высоту мог взять далеко не каждый. Но эта высота — не для себя, из неё должны выйти другие поколения, младшие голоса, от которых зависит судьба новых горизонтов.
Вечная память, пани Михайлина...
