Фотокорреспондент независимого издания «БелГазета» Вадим Замировский работал в центре Минска во время воскресного митинга оппозиции, разогнанного по приказу Лукашенко с беспрецедентной жестокостью. Мы связались с нашим коллегой и попросили рассказать о произошедшем.
— Когда вы пришли на место событий?
— К началу акции. В 19.30 часть митингующих, около 2 000 участников, во главе с одним из независимых кандидатов — Рымашевским — собралась на вокзале и двинулась колонной на Октябрьскую площадь. В 20.00 все колонны соединились на Октябрьской площади, с этого, можно сказать, начался митинг.
— По вашей оценке, сколько людей было в пиковые моменты?
— Около 30 000.
— Какое настроение царило среди демонстрантов?
— Когда один из претендентов, Статкевич, высказался в том духе, что по результатам независимых экзит-полов Лукашенко набрал 30%, поэтому мы идем, чтобы сказать ему, что пора уходить, люди вышли на проспект. Дело в том, что Центральный проспект в Минске имеет небольшой наклон, и те, кто шли впереди и сзади, могли видеть, сколько народа вышло в целом. Здесь сработала такая реакция — те, кто стоял в стороне, увидев, что так много протестует, присоединялись. Вот это был пиковый момент, у людей действительно появилась вера в то, что что-то может произойти.
— Когда пришли на площадь Независимости, знали, что делать?
— Очевидно, что конкретного проработанного плана, что делать дальше, у лидеров митинга не было. Сначала подошли к одному месту, поставили звукоусилительную технику — без нее вообще ничего не было слышно — потом решили переместиться. Люди начали теряться. Даже когда наладили громкоговорители, далеко не все слышали, что нужно делать. Дальнейшие события на площади были совершенно спонтанными.
— Мороз сыграл свою роль в том, что люди начали расходиться еще до начала столкновений с ОМОНом?
— Основной фактор — люди не имели информации и чувствовали, что у лидеров нет конкретного плана действий. Они постоянно совещались между собой, просто не знали, что делать. Мороз был не настолько сильный, кроме того, люди согрелись, пока шли от площади до площади, были еще воодушевлены, но уже через полчаса из-за неопределенности, о которой я сказал, народ начал расходиться.
— Знаменитое битье стекол — это провокация или необдуманные действия кого-то из манифестантов?
— Допускаю, что среди тех, кто пытался прорваться в Дом правительства, были и провокаторы, и митингующие, поддавшиеся на провокацию. И те, и другие. Тут, опять-таки, ошибка руководства митингом. Они решили так: идем сейчас к Дому правительства, с конкретной целью, обратились бы — поддержите нас, но кто-то из толпы понял это по-своему. Либо вообще не нужно было туда идти, либо нужно было давать четкие указания: мы хотим штурмовать, давайте штурмовать. Было как-то так сказано двояко: кто-то начал пытаться прорваться туда, а кто-то стоял и смотрел на все это.
— Помните, когда появился ОМОН?
— Сначала они вышли из Дома правительства, при этом пострадали несколько журналистов, которые стояли на ступеньках при входе. Они продержали оцепление, сместились, в этот момент толпа ринулась опять, пытаясь прорваться внутрь. Здесь как раз у многих возникло подозрение, что это провокация: иного объяснения тому, что ОМОН вдруг отошел и открыл доступ внутрь здания, не было. Потом, видимо, дождавшись подкрепления и получив моральное право — мол, смотрите, они первые начали, а мы защищаемся, — перешли к активным действиям. Им ничего не стоило стянуть огромные силы ОМОНа и начать задержания — они разбили толпу на сектора и начали всех загонять в автозаки.
— Кадры того, как это происходило, ужасают...
— Много журналистов, и я в том числе, были арестованы. Поэтому я не видел всю картину. Но избиения были. Люди падали под ноги ОМОНу. Человек получал несколько ударов дубинкой по голове, по нему топтались несколько шеренг ОМОНа — людей просто уносили после этого.
— Как задержали вас?
— Получилось так, что когда я снимал аресты и погрузку в автозаки, в одну секунду шеренги ОМОНа перестроились, я оказался отрезанным. Многое тут зависит от личного фактора. С одним ОМОНовцем я в процессе работы поговорил совершенно нормально, а другой посчитал нужным арестовать меня вместе со всеми. Они в таких случаях бьют и арестовывают всех, плевать, журналист ты или нет. Меня затолкали в автозак, конечно, немного перепало, как и всем, кого они туда запихивают, где-то минут через 15 нас повезли на изолятор временного содержания на Окрестина.
— Сильно перепало при задержании?
— Нет. Я много раз работал на акциях протеста, поэтому знаю, как нужно сгруппироваться, чтобы не получить серьезных травм, так что отделался легкими ушибами.
— Много времени провели в автозаке?
— Два часа. Ждали своей очереди.
— Как вела себя милиция по отношению к задержанным?
— По-свински. Относились, как к зекам, мягко говоря. Они почему-то люто ненавидят оппозицию, причем даже на человеческом уровне это заметно: они рады, когда появляется возможность поиздеваться и применить физическую силу.
— Много ли людей задержали с вами?
— Всего нас в автозаке находилось 74 человека. Мы были набиты там, как селедка в бочке, люди теряли сознание, пытались кормить друг друга снегом, чтобы как-то привести в чувство. Наконец, пресс-офицер, приехавший специально, чтобы разбираться с журналистами, вывел меня из автобуса первым — и еще где-то час выясняли, каким образом меня можно освободить. Было поставлено условие: я отдаю флешку с материалом — меня освобождают. Если не отдаю — тогда иду вместе со всеми на суд.
— Вы отдали флешку — и что потом?
— Видимо, какой-то начальник распорядился, и меня выпустили.
— Флешку вернули?
— Да.
— Что с материалом?
— Скажем так — пропал.
— Просто стерли все?
— Да. Но часть фотографий мне удалось восстановить.
— Почему власти удалось победить и в этот раз?
— Когда собирается такое количество людей, ими нужно уметь управлять. А организация была очень плохая. Организация — это как раз и шанс для того, чтобы что-то произошло. Мне кажется, проблема в том, что кандидаты в президенты, которые собрали такое количество людей, просто не стремились к власти, не стремились к победе и к переменам.
— Каково лично ваше настроение после всего произошедшего?
— Мне как журналисту очень жаль материала, а по-человечески — не удивительно, потому что я не ожидал, что что-то изменится. И все же я верю, что в Беларуси перемены обязательно произойдут, я вижу, что белорусская культура развивается, появляется все больше молодых активных людей, которым не наплевать на свою страну. Но, по моим личным прогнозам, о серьезных переменах можно будет говорить лет через десять в лучшем случае.
