Вот что украинцы действительно умеют хорошо — так это отмечать (чуть ли не праздновать) свои поражения, оплакивать героев, устраивать дни траура, вспоминать невинных жертв и тому подобное. А еще — изливать душу в песнях обо всех возможных бедах. Это не случайно. Философ-эмигрант Александр Кульчицкий по этому поводу замечал: «Доминанта поражения и бесполезных усилий, вытекающая из некоторых наших исторических начинаний, могла, бесспорно, со временем придавать украинской национальной психике окраску фатального пессимизма». С легкой руки другого философа, Николая Шлемкевича, стали употреблять сакраментальное выражение «потерянный украинский человек». Это, на мой взгляд, очень точная формула. Ведь на протяжении ХХ века украинский человек в разных его типологических проявлениях, кажется, только то и делал, что периодически находил себя и, будто испугавшись собственного обличья в зеркале, тотчас пытался потерять обретенное. Потерять, чтобы потом сознательно или подсознательно сожалеть об утраченном, бороться за него снова (под вывеской «возрождения») — и, конечно, начинать все сначала.
Но не пора ли прекратить пугаться самих себя и воспевать поражения?
Тем более что украинская история последнего столетия дает и совсем другие примеры. И этих примеров несравненно больше, и они несравненно более весомые. В конце концов, главный из них — это само независимое Украинское государство. Ведь сто лет назад абсолютное большинство деятелей национального движения не шли в своих стремлениях дальше автономий в составе Российского и Австро-Венгерского государств.
Однако и сегодня, как только организуется что-то патриотическое, так сразу же затягивается песня (в прямом и переносном значениях) о том, что, мол, «уже років триста як козак в неволі», что нечему радоваться. А когда молодежь требует чего-то другого, героическо-энергичного, ей отвечают, что она ничего еще не способна понять... Наверное, неслучайно у одного из общественных активистов недавно вылетели слова об «обязательном ритуале пения жалобных песен (которые, без сомнения, когда-то звучали уместно в лагерях интернированных) даже на протестных акциях».
Во время оранжевой революции казалось, что этот ритуал уже начинает отходить. Ведь тогда на Майдане звучали другие песни — если и не наступательно-оптимистические, то стоическо-героические. Но закрепить эту тенденцию не удалось. Прежде всего здесь, конечно, сыграли свою роль политический и личностный факторы. Но и символично-психологический фактор, на мой взгляд, оказался не менее весомым. Ведь, в отличие от освободительной борьбы 1917 — 1921 гг., после которой (несмотря на все поражения) существование Украины стало свершившимся фактом национальной и международной жизни, Майдан был запрограммирован на другое, не на «уже», а на «еще». Вот это «еще» и отразилось в дальнейших событиях...
О чем идет речь? Перенесемся в ноябрьскую Одессу 1917 года, в те дни, когда ІІІ Универсал Центральной Рады провозгласил Украинскую Народную Республику. В честь этого события состоялся военный парад, описанный газетой «Рідний курінь» (язык заметки сохранен): «В горі гордо майорять блакитно-жовті прапори. Недалеко грає музика — то вояки поспішають на свято, щоб тут, прилюдно поклястися життям за кращу долю України... Сотня за сотнею проходить і займає своє місце. Біля пам’ятника Катерині ІІ розміщується славний 1-й Гайдамацький курінь. Починається парад... «Здорові, пани козаки!» — вітає генерал. «Здоров був, пан генерал!» — з любов’ю, довір’ям та щирістю несеться в повітрі. А над усім ллються дивні мелодії «Вже воскресла Україна», та «Марсельєзи». Універсал читається окремо, кожній частині. Уважно, з напруженням, ловлячи кожне слово слухають козаки, моряки та громадяни... Згадалося минуле нашого народу, згадалась його доля, розвій і занепад... А на площі, в осередку, вкрита ряднами й брезентами стояла вона, виновниця політичного занепаду українців — Катерина ІІ. Мов каячись і криючись від того, що колись зробила...»
Если вы не обратили внимания на одну красноречивую деталь, то еще одна выдержка из газеты того времени, только уже не одесской, а львовской. «Українське слово» так рассказывало о 10 февраля 1918 года, когда стало известно о подписании мирного соглашения УНР с Центральными государствами: «У цей недільний полудень на площі Ринок зібрались тисячі українців: залізничники з оркестром, шкільна молодь, стрільці, члени «Сокола» з городоцького передмістя... З балкону «Просвіти» їх привітав посол Кость Левицький, зазначивши, «що саме наша молода держава перша простягнула руку до згоди, перша здержала криваву війну». Відтак громовицею пронеслись здравиці на честь Центральної Ради і Ради народних міністрів, залунало «Вже воскресла Україна...» і похід рушив вулицею Коперника, повз пошту, до Музичного інституту ім. Лисенка... Знову відбувся мітинг. Із балкону виступив досвідчений посол Лонгин Цегельський:
— Се не случай, що наша держава заключує нині мир, бо через цілу історію українського народу тягнеться нитка згідливості, культури та терпимості. Навіть ті сусіди, що нам тут не хочуть признати ніяких прав, ті дістають в Українській Республіці широку автономію...
— Слава!.. — виступ посла заглушувало радісне багатоголосся львів’ян. Після відспівання «Вже воскресла Україна», «Ми гайдамаки», «Не пора» мітинг закінчивсь.
Полагаю, тройного повторения того, на что следует обратить внимание, достаточно: не «Ще не вмерла...», а «Вже воскресла Україна...».
И примеров такого рода в газетах того времени и более поздних воспоминаниях о событиях тех лет можно найти множество. Вплоть до такой интересной детали, которую отметил наш современник, доцент Львовской музыкальной академии им. Н. Лысенко Александр Зелинский: после провозглашения независимого Украинского государства во Львове в 1918 году старшие деятели Украинского национального совета запели по привычке «Ще не вмерла Україна», а младшие — «Вже воскресла Україна».
Иными словами, действующий официальный текст государственного гимна Украины — это то, что не объединяет, а разъединяет нас с украинской же государственнической традицией; но это даже не главное: он демобилизует и расхолаживает народ, бросает его в пропасть догосударственного и неполноценно-национального существования. Кажется, это хорошо понимали и чувствовали те, кто в 1917 году явочным путем изменил текст гимна. Кто именно это был? По крайней мере, не политик. Возможно, инициативу проявил Василий Емец, создатель и дирижер Капеллы кобзарей, член Центральной управы союза «Просвіт»? По крайней мере, его музыкальный коллектив одним из первых запел «Вже воскресла Україна» — ну, и дальше соответственно: «Вже нам, браття українці, усміхнулась доля... Гинуть наші воріженьки... Бо пануєм вже ми, браття, у своїй сторонці...».
Но так или иначе, жалобных песен во время массовых акций тогда, в отличие от сегодняшнего дня, не пели, хотя времена были несоизмеримо более сложные. Свидетельствует Юрий Липа, писатель, политик, теоретик украинской государственности:
«Се площа в Кам’янці — столиці Дев’ятнадцятого. Комісарська площа в передосіннім сутінковім дню. Так низько пропливають хмари. На площі перед сірим будинком, на дні площі, як у велетенській мушлі — купка пісчинок — невеликий відділ кавалерії. Неспокійні — коні. Це відсіч (остання!) Кам’янця проти ворогів, що близько. Чути слова промови «Для слави, для чести»... Се відповідає командир надтріснутим високим голосом і раптом — потім — тут розпихаючи всі почуття ввірвалася і з’єднала мелодія «Вже воскресла Україна». Як загравою злиті нею були всі. Гімн грано інакше, як звичайно: — його грано на відсіч гарячково, шалено, запановуючо, і одночасно говорив командир, вимахуючи руками. І одночасно говорили сурми, дерлися сурми, і торохкотів барабан. Їх, барабанів, певно було кілька, але, здавалося, гримів один. Величезний звук, що ріс, жемчужився перлою в мушлі площі, що ріс і розпливався золотистою хмарою, золотим небом просторився над блакитною, цілою сталевоблакитною Україною мелодія страшна, барабан Відсічі... То не мелодія, то кроки велетня розгніваного, що його посміли аж досі ошукувати. Мелодія страшного Суду України, гімн Чести і Державности... Не сміють маршу державности забути Українці, — пропалені мають бути до глибини їх душі тим маршем».
А тут нам предлагают (или мы себе навязываем?) совсем другое: «А вже років триста як козак в неволі» и сокрушенную констатацию: «Ще не вмерла...»
Специалисты-психотерапевты, кстати, настаивают: в текстах по аутотренингу не должны содержаться отрицательные утверждения — только позитивные сигналы, только сплошное «так и не иначе». Установка «я не болен» не сработает, сколько ее мысленно ни повторяй, а вот «я здоров» — способна помочь.
Возвращаясь от психотерапии к политике, замечу — собственно, это то, с чего и должна была бы начать настоящая оппозиция: в то время, когда власть распевает «Марш госслужащих», где слово «Родина» написано с маленькой буквы, символично противопоставить этому переделанный и утвержденный народом (а не комиссией из поэтов-нардепов) во время освободительной борьбы оптимистично-утвердительный национальный гимн. Возможно, именно это стало бы той песчинкой, которая застопорила бы механизм той машины поражений, начала бы снимать с украинской национальной психики тот сакраментальный налет фатального пессимизма. Возможно, именно этого знака не хватило тогда на Майдане, чтобы продолжить бескровную революцию дальше, до победы новых идей и новых людей, а не до избрания Виктора Ющенко. Возможно...
По крайней мере, именно сейчас пора восстановить хотя бы одно разорванное звено украинской демократической традиции и полной грудью сказать себе и миру, невзирая на все невзгоды сегодняшнего дня: «Вже воскресла Україна!»
А канонический текст Чубинского останется историкам литературы.
