Дался этот трюфель, прицепился, как пиявка. В глаза-то и не видела, а появилась страсть о нем все узнавать да вынюхивать, все выспрашивать да дознаваться. Чего это собственно, размышляла, вокруг него столько накручено, с какой такой заморочки магнатов всех мастей вводит он с легкостью в свой формат на правах особой клубной принадлежности: пробовали и где, черный или белый, в каком рецепте да как подавали, с особым ритуалом или с классической скромностью (что еще дороже), взлетел ли после этого на 101-й этаж в собственных глазах... Прессингует, наверное, владельцев тугой копеечки некий пробел, если еще не отведал, или понимают: шлейф, флер часто заманчивей самого тела. Грибного, естественно.
Сегодня держать высокий градус в этом вопросе абсолютно не актуально и даже звучит вызывающе. Кому он нужен, этот трюфель, если большинству приходится жить ежиком — как увидишь утром новые цены, такое впечатление, что всю ночь ценники эти то и делали, что крутились перед зеркалом, примеряя новые цифры. Вот и выставляешь иголки, вроде кого-то испугать задумал. Только кто таких боится, да и мысль, сформированная властными умами, не висит в тишине, а очень даже слышна: выкручиваетесь же — значит жить можно.
Имея вечную страсть к старым газетам, как-то очень обрадовалась, получив в подарок подшивку «Врачебной газеты» 1913 года. И до чего же захватило меня погружение в ту жизнь! Читая, почувствовала, что совсем другой была она в богатом, высмеянном школьной историей 1913 году. Истории болезней, которые публиковались в этой клинической и бытовой газете для врачей в качестве иллюстраций, читаются, как маленький роман. Тут и эпитеты для пущей наглядности, и точные сравнения, и какая-то неспешность, нескованность врача, желание увидеть человека в целом, а короткой аннотацией к конкретному заболеванию как-бы положить начало новому разговору. Позволю себе процитировать одно солдатское меню (нынешним защитникам, читать вредно для здоровья), которое подверглось санитарной проверке: «взято 125 проб колбасного товара 25 сортов: чайной, сала бокового, ветчины, солонины, свиной копченой грудинки, сосисок, сарделек, прескопфа, полендвицы...». Товар взят из солдатских лавок, второразрядных мясных, которыми пользовались служивые. Далее идут чисто медицинские выводы, что в переводе значит — употребляйте пищу свежей.
Помню, в 1990-е, когда с прилавков исчезло все, читала этот перечень, как детективную историю. Впрочем, нынче, вроде став мудрее, понимаешь: если даже есть все, а исчезают только деньги — восприятие нереальности остается. Дистанция — вот она, тут как тут.
Вот и у меня случилась аномалия при возвращении в реал — вдруг увлеклась личной жизнью трюфеля и стала его биографом-самозванцем скромного домашнего масштаба. Нет, не для того, чтобы приобщиться к миру быстрых денег (туда, кстати, никто и не пустит), — а просто чтобы владеть вопросом. Так, для застольной эрудиции. Ведь многие и путешествуют по миру заочно, и подчас знают значительно больше порхалок. Зимнюю тусклость можно стирать по-разному — и так тоже.
Чуть-чуть из досье. Этого короля среди грибов не собирают, на него только охотятся, так как требуется учуять запах, идущий из-под земли. Раньше была уверена, что для такого вынюхивания годятся только специально подготовленные собаки. Такие, конечно, есть, но они стоят подчас дороже нестыдного автомобиля. Интересно, что порода для трюфельной собаки не столь и важна — сойдет самая обычная дворняжка, но со сверхтонким чутьем, с умением определить дорогу к цели, полностью сконцентрировавшись на задаче. Уж дворняжки-то умеют это лучше всех — они жизнь знают не понаслышке.
К тому же, опытные трюфельные охотники не стремятся взять в помощники кобелька. Мальчишки и их отцы, знаете, не надежны и весной, и осенью. Вдруг в ночном лесу учуют что-то этакое, неуловимое, многократно заманчивей евроносного трюфеля — и рванут во все четыре лапы. Другое дело — сука. Она от хозяина не уйдет, пока не услышит от него благодарности, пока своим носом не обеспечит желанную поляну. Правда, утверждают знатоки, и с суками, знаете, случается...
Кстати, свиньям льстят, когда приписывают им монополию на ориентировку в трюфельном лесу. Да, нюх у них острее, но, найдя гриб, хрюшки не спешат его отдавать, а могут тотчас съесть, совершенно не интересуясь, во сколько евро обошелся ее ранний завтрак или поздний ужин. Ведь эти евро ей ни к чему — плохо пахнут.
Один опытный шеф-повар из ресторана, где подают трюфеля, несколько расширил мои знания. Узнала, что существуют черные и белые трюфели. Черный — летний деликатес, а белый — осенний. При этом знатоки разделились: белый считают более ароматным, поэтому те, кто платит, платят за запах. Черный тоже имеет аромат, но не такой сильный и не такой волнующий, зато в нем есть плотность и насыщенность вкуса.
Трюфели давно стали объектом страсти богатых гурманов, товаром на аукционах, частью изысканной коллекции. В одном амбициозном итальянском офисе, рассказывают, уже много лет берегут килограммовый трюфель в стеклянном сосуде. И потомкам будет что оставить, да и самоуважение собственное есть чем поднять.
Интересно, что нам можно было бы запечатать в стеклянном сосуде? Наверное, лучшие в мире цены на самые скромные продукты. Естественно, такое не взбудоражит фантазию, но поколение next сможет понять, как жилось в далекую зиму 2010-го.
Может, скоро появится и такая услуга — разговор по телефону о недоступных деликатесах. Говорят, возбуждает.
Правда, это извращение.
