Выслушав Алексея Степановича, я обратился к нему с такими словами: «Только что я услышал от вас жуткий рассказ об одной из многомиллионных трагедий голодовки 1933-го. Вы были ее свидетелем и жертвой. Вас не нужно убеждать в том, что это была ужасная трагедия. Вы рассказали мне о многих близких ваших родственниках и односельчанах, которых лишил жизни этот страшный голод. Так скажите же мне, пожалуйста, кто главный виновник этой трагедии? Вы жили в стране, называвшейся Советский Союз, кто руководил этой страной? Коммунистическая партия. Кто возглавлял партию? Сталин. На ком лежит вина за эту трагедию? На Сталине и его тоталитарной государственной машине? Так как же вы, не могу понять этого, можете боготворить этого монстра, который является главным виновником того, что умерли ваши родственники, соседи, миллионы и миллионы людей? И вот сейчас мы сидим с вами в вашей мастерской и говорим — только благодаря тому, что так мудро поступил ваш отец, а те, кто отбирал у вас зерно, оказались не последними мерзавцами и оставили вам фасоль... Если бы они забрали ее, вы же сами говорите, вся ваша семья умерла бы. И не сидели бы мы с вами в этой мастерской, не говорили бы, ваш отец, которого бы просто не было, не дошел бы с победой до Германии... Объясните мне, потому что я этого не могу понять, как вы можете боготворить Сталина?»
Тишина, которая мне показалась вечностью, на самом деле продолжалась всего несколько минут. Дедушка молчал. Неизвестно, какие мысли роились в его голове. Молчал и я. Ждал его ответа. Наконец, он произнес всего одну фразу: «И все-таки — я за Сталина».
Я не ответил ему ничего. Мне стало жаль этого человека, хорошего человека, который прожил тяжелую жизнь, на долю которого выпали ужасные лихолетья. Всю жизнь он трудился на заводе. С женой они вырастили детей, построили дом, имели прекрасный сад. В то время его жена тяжело болела.
Доказывать ему, что его раболепная преданность Сталину — своеобразный грех перед памятью тех людей, которые умерли на его глазах в ужасном 1933-м, было делом напрасным. Тогда я думал, что люди, сознание которых является продуктом сталинской эпохи, со временем уйдут в небытие естественным путем, и явление, именуемое сталинизмом, исчезнет навсегда. Но россияне своим голосованием опровергли это...
После его ответа снова наступило продолжительное молчание. Первым заговорил я. Не помню о чем, но это уже была другая тема. Мы еще несколько раз встречались с ним, но к этому разговору больше не возвращались.
Недавно я узнал, что уже несколько лет, как Алексей Степанович покинул этот мир, а рамы, которые он сделал на нашу лоджию, до сих пор стоят, как и во многих других квартирах нашего дома, и мне не хочется менять их на пластиковые. Часто вспоминаю этого мужчину и эту трагическую историю, которая для него лично закончилась благополучно.
К сожалению, я не спросил у него, а был ли таким же убежденным «сталинистом» его отец, который своей природной мудростью сначала спас свою семью от собственного государства, делавшего все возможное, чтобы эта семья исчезла, а потом пошел на фронт, чтобы во второй раз защитить ее — уже от нацистов, и стать освободителем порабощенной Европы?..
Недавно на весь мир прозвучала трогательная история о мешке муки, спасшем от голодной смерти семерых деток и их мать. Об этом драматичном событии поведал предстоятель Русской православной церкви патриарх Кирилл в своей речи во время возложения цветов к памятнику жертвам Голодомора в Киеве. «Этот мешок муки спас мою семью и дал возможность родиться мне», — сказал он.
Оказалось, что его отец и родные тоже пережили эту трагедию. События происходили в Поволжье. Его дедушку, священника православной церкви, во время голодовки арестовали, а бабушка осталась с семью детками на руках.
Когда в семье уже было нечего есть и, казалось, она обречена, случилось то, что патриарх назвал чудом. Однажды ночью какой-то человек принес к их дверям мешок муки и, постучав в окно, сообщил женщине об этом.
Услышав эту историю по телевидению, подумал, что наконец-то на этом историческом месте, неподалеку от Киево-Печерской лавры, патриарх произнесет те слова, которые осенью прошлого года не сказал его предшественник Алексий II.
Но то, что патриарх говорил дальше, — лучше бы не слышать. Куда подевалось красноречие Кирилла, которым он блестяще владеет. Кроме констатации факта, что это был действительно голод, патриарх Кирилл ничего нового не сказал.
Да и нельзя согласиться с теми несколькими фразами, которые прозвучали из уст предстоятеля РПЦ, мне, человеку, знающему об этой трагедии не со страниц газеток, обслуживающих узкий круг глубоко верующих господ из Партии регионов, которые во время визита патриарха так картинно показывали электорату свою набожность. Создавалось такое впечатление, будто они стоят ближе к Богу, чем сам патриарх, а их партия — каноничнее самой РПЦ.
О голоде патриарх сказал следующее: «...голод — страшный голод, порожденный совершенно конкретными причинами и углубленный еще и природными катаклизмами, — привел к тому, что огромное число людей погибло в Украине, в Поволжье, на Северном Кавказе, Южном Урале, в Западной Сибири, в Казахстане».
Патриарх утверждает, что «голод порожден совершенно конкретными политическими причинами, усугубленными еще и природными катаклизмами». Нет! Первоисточником этой трагедии была злая воля и человеконенавистничество конкретного лица, а именно: великого вождя всех времен и народов товарища Сталина, которое трансформировалось через его ближайшее окружение по всей вертикали советских управленческих структур и дало безумный импульс ненависти к своему ближнему или, в лучшем случае, к равнодушному исполнению этого преступления.
Что же касается природных катаклизмов, о которых говорит патриарх, то эти слова вызывают не удивление, а возмущение. Природным катаклизмом был только один фактор — ВКП(б) во главе с Иосифом Сталиным. Других мифических катаклизмов на территории, где была организована голодовка, не было. Да, действительно лето 1932 года было неблагоприятным для сельского хозяйства, а урожай значительно меньше среднего статистического года, но урожай был, и его полностью в колхозах конфисковало государство. И тот мешок муки, который неизвестный человек подарил семье патриарха Кирилла, понятно, не из Аргентины или Соединенных Штатов привезли, а забрали у крестьян, которые его вырастили.
Говоря о Голодоморе, патриарх подчеркивает: «Это общая беда всего нашего народа, который в то время жил в одной стране».
Если следовать логике этих слов, то это «была общая беда» и бабушки, и отца патриарха, и Иосифа Сталина, и его приспешников, сделавших все, чтобы в будущем Володя Гундяев не пришел в этот мир. Ведь и родные патриарха, и Сталин принадлежали к одному народу.
Нет — это была не беда, а страшная трагедия, равной которой по жестокости и цинизму до того свет не видывал. Это была трагедия десятков миллионов людей, которых преступный сталинский режим безжалостно обрек на смерть.
Это была трагедия и моей семьи, и моих бабушек — Марии и Устины, и моей матери Надежды, и моего отца Василия, и моих теть — Галины и Клавдии, и моих дядь — Андрея, Григория, Ивана, Семена, и моих дедов — Платона и Никандра, которых не удалось выморить голодом в 1933-м, так в 1938-м их жизни поглотил мрак сталинской ночи.
Моим родным ценой невероятных усилий удалось сохранить жизни своим сыновьям, чтобы во время военного лихолетья, пришедшего к нам по вине двух античеловечных режимов — сталинского и гитлеровского, старшие — Андрей, Григорий и Иван, стали в ряды освободителей Европы. Андрей погиб в Прибалтике, чтобы в послевоенное время вместо города Кенигсберга появился Калининград.
Если бы это была общенародная беда, то и в Ленинграде, на родине патриарха, и нынешних руководителей России, и в первопрестольной, где за кремлевскими стенами сидел «мудрый вождь», и по всему СССР, как в голодном
1921-м, когда Ленин, как утверждают его биографы, отдал свою золотую гимназическую медаль в фонд помощи голодающим, собирали бы средства, чтобы предотвратить эту трагедию. Этого не делалось. Эта трагедия замалчивалась и тогда, и много десятилетий спустя.
Морили голодом село. Городские жители, рабочие и служащие, работавшие на производстве и в учреждениях, с голоду не умирали. В том же Киеве, как рассказывал мой учитель Петр Антонович Карпенко, уроженец Триполья, которого в 15-летнем возрасте родственник пристроил рубить дрова в фешенебельном ресторане и этим спас ему жизнь, на улицах люди, пришедшие из сел, умирали от голода, а в это время советская номенклатура позволяла себе изысканные французские блюда, стоимость которых в 30 раз превышала цену тарелки супа в обычной столовой.
Рабочий класс не умирал от голода — эта сталинская «привилегия» распространялась исключительно на крестьян. Подчеркиваю еще раз: такого ужасного голода не было бы, если бы коммунистические прихвостни не конфисковали все, что едой звалось. Очевидцы рассказывали мне, что в селах Черниговщины забирали картошку, и люди ели клевер. Если бы голодающим на селе давали хотя бы минимальный блокадный паек — такой трагедии не было бы.
Странно прозвучали слова патриарха Кирилла, которыми он фактически завершил тему Голодомора: «Поэтому нет ничего удивительного, что мы молимся о безвинных жертвах, мы вспоминаем тех, кто погиб».
Кто в России должен ежедневно вспоминать о Голодоморе 1933-го — так это патриарх. Ему нужно помнить, что в жизни его отца был неизвестный мужчина и мешок муки, а также о том, что существует всемирный закон сохранения материи: если в одном месте что-то появилось, то в другом — исчезло. Этот мешок-спаситель дал возможность в будущем родиться мальчику Владимиру. Но если этот мешок появился в семье Гундяевых, то его не получила другая семья голодающих, и эта семья, как носитель генетического кода исчезла для мира, и в послевоенные годы не родился малыш, которого бы родители назвали Владимиром, Иваном, Петром или другим именем, и он не вырос, не познал радость жизни, не стал земледельцем, учителем, врачом, инженером, или... священником. В том, что он и миллионы других детей не родились, а должны были родиться, виновата человеконенавистническая сталинская система, устроившая этот геноцид.
И именно такие слова должен был сказать миру со святых киевских холмов во время этого мероприятия патриарх, а не вздор о «голоде, порожденном совершенно конкретными политическими причинами...»
И как бы ни пытались отрицать нынешние российские государственные мужи факт геноцида, для всего человечества это злодеяние является очевидным. Их потуги приуменьшить преступления сталинской системы останутся на их совести, если она у них есть.
Участник «Общественного диалога: Москва —Киев», состоявшегося весной этого года при участии демократической интеллигенции обеих стран, директор Центра по изучению России Российского университета дружбы народов, ТДК «Россия» Игорь Чубайс в своем выступлении сказал: «Таким образом, хочу заметить, что информационную войну о Голодоморе Украина проиграла России, а ее нельзя проигрывать, ей необходимо поднять знамя победы, а не поражения».
Нет, уважаемый господин Чубайс! Вы ошибаетесь! Наша страна ничего не проиграла, потому что мы не ведем ни информационных, ни молочных, ни газовых, ни кавказских, ни других войн. Набор этих нецивилизованных мер, к сожалению, в «арсенале» руководителей вашего государства. Проиграли эту, как вы выразились, «информационную войну» президент и премьер-министр Российской Федерации, ваши СМИ и ваша страна. И это неопровержимый факт, что бы ни говорили ваши высокопоставленные должностные лица и какие бы решения ни принимали чиновники, назначенные ими в «Комиссию при президенте по противодействию попыткам фальсифицировать историю во вред России», но после 23 августа, когда Европейский Союз отдал дань памяти жертвам нацистской и сталинской человеконенавистнических систем, слова, сказанные президентом Дмитрием Медведевым: «навязывание международному сообществу националистических окрашенных трактовок массового голода в СССР 1932—1933 годов как «геноцида украинского народа», свидетельствуют о том, что ментальность россиян не изменилась за последние несколько столетий и остается такой же, как и во времена царствования Ивана IV, Петра I и Екатерины II.
Подтверждением этих слов является тот факт, что в общенациональном проекте, проходившем в 2008 году на одном из телеканалов: «Имя России», первые 12 позиций заняли деятели, которых можно охарактеризовать самым любимым словом россиян из всего словарного богатства русского языка — монархизм. И неважно, какой формы этот монархизм — «исконно имперский» или «советский»! Потому что «мессианское избранничество, многовековая гордыня «русской идеи», «тоска по хозяину», как видим, навсегда засели в сознании россиян.
Квазиидея — «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать» и до сегодняшнего дня не покидает российские умы. И эта химера достигла своего апогея во времена существования СССР. После его распада, казалось бы, российские политики должны осознать абсурдность этих мечтаний, но они продолжают верить в эту бессмыслицу.
Удивляет то, что народ поддерживает эти идеи. Из 12 имен выдающихся россиян — восемь олицетворяют собой имперскую идеологию: Иван IV, Петр I, Екатерина II, Александр II, Суворов, Столыпин, Ленин и Сталин. Бросается в глаза то, что среди этих 12 достойников российский социум не назвал ни одного деятеля демократической ориентации. Создается впечатление, что такие личности не присутствуют на авансцене российской истории. Однако, хоть их и не много, а все же они есть.
Интересно было бы знать, какое количество жертв на совести этих столпов имперской идеологии? Современная европейская демократия построена на костях коронованных лиц и десятков миллионов жертв только двух последних мировых войн. Европейцы, в отличие от россиян, сделали выводы из своей трагической истории. Они не называют своих тиранов лучшими представителями нации и не гордятся ими.
Наблюдая за рейтинговым голосованием проекта «Имя России», бесспорно, хотелось поскорее узнать, кого же выберут среди многих и многих достойных соотечественников россияне, как их выбор совпадет с твоим личным. Когда же определились явные фавориты, а в дальнейшем решалось только, какое место займет та или иная историческая личность, по правде говоря, мне стало стыдно за сегодняшнее российское общество. Положительно воспринимались только четыре личности: Александр Невский, Александр Пушкин, Федор Достоевский, Дмитрий Менделеев.
У каждого человека есть свой личный, бесспорно, субъективный рейтинг исторических личностей среди того или иного народа, эпохи, истории человечества. Среди большого количества выдающихся и почитаемых мной россиян с наибольшим уважением отношусь к Николаю Ивановичу Вавилову, Антону Павловичу Чехову, Юрию Алексеевичу Гагарину, Андрею Дмитриевичу Сахарову, Александру Сергеевичу Пушкину. Эти имена знает весь мир.
Вавилов — это имя для меня стоит в одном ряду с великим сыном индийского народа Махатмой Ганди, который олицетворяет наивысшие принципы человечности Азиатского континента, где ее так сегодня не хватает, и Альбертом Швейцером — самым большим гуманистом за все время существования европейской цивилизации.
О Николае Ивановиче Вавилове и его трагической судьбе услышал еще подростком от своего отца. Произошло это в середине 60-х годов прошлого века. Мой отец, учитель биологии, учился на курсах повышения квалификации при Луганском педагогическом институте, который он окончил в 1950-х годах.
В то время, после долгих скитаний по безграничным просторам земли советской, там работал профессор Семен Максимилианович Дионесов, который был учеником выдающихся физиологов И. П. Павлова и Л. А. Орбели. В послевоенные годы профессор Дионесов попал в жернова сталинской карательной машины, был отстранен от академической научной работы и выслан из Ленинграда на периферию в азиатскую часть СССР, где работал в вузах, а во время «оттепели», дарованной Никитой Сергеевичем, приехал в Луганск и работал в институтах этого города.
На своих лекциях Дионесов рассказывал о работе с И. П. Павловым, о 15-м Международном конгрессе физиологов, который проходил в Советском Союзе в 1935 году и секретарем которого он был. Поведал он и о Н. И. Вавилове, его подвижническом научном пути и трагической кончине от голода в тюрьме.
Все услышанное на лекциях отец пересказывал мне. Я был потрясен рассказом о трагической судьбе Николая Ивановича. С тех пор это имя является для меня величайшим символом всеохватывающей идеи гуманизма, идеи, которую так просто выразил Альберт Швейцер — благоговение перед жизнью.
Человек, поставивший перед собой неслыханную задачу — избавить человечество от призрака голода, человек, который объехал с научными экспедициями весь мир и создал теорию центров происхождения и разнообразия культурных растений, автор закона гомологических рядов в наследственной изменчивости — закона, который по праву считают одним из основных законов живой природы, создатель бесценной коллекции образцов растений, на время его ареста насчитывавшей 200 тыс. форм, ученый, понимавший, что именно в зерне кроется тайна всего живого на земле, потому что без зерна, этой альфы и омеги жизни нашей, развития человечества не будет, — такой человек умирает мученической смертью от голода в тюрьме Саратова. Город, где он работал в тяжелые годы Гражданской войны, где его выбрали профессором, где он выступил в 1920 году с докладом о гомологических рядах, — невероятно, но именно здесь он встретит свой судный день — в крае, который во время Голодомора потерял половину своего населения. Человек, который всю свою недолгую жизнь работал над проблемой спасения человечества от голода, — сам умирает от этого ужаса. Такое возможно только в стране, провозгласившей себя на весь мир оплотом прогресса и гуманизма...
Символично, что самый вкусный хлеб, который мне приходилось есть, был именно из Саратова. Ни до того, ни после, ничего подобного не приходилось пробовать.
Середина 1970-х... Апогей брежневского застоя. Мой старинный друг Сергей Романович Бурлаков был на Днях литературы, проходивших в городах Поволжья. Из Саратова, конечной точки его путешествия, он привез самолетом две больших буханки хлеба. Их вручали участникам литературного праздника. Помню, как мы с ним у него дома ели тот хлеб... Ели только хлеб, потому что такой хлеб грех есть с чем-то другим. Это был не хлеб, а какая-то неземная, космическая субстанция, имевшая невероятный вкус.
Кушая тот хлеб, мысленно вспоминал Николая Ивановича, которому пришлось перенести муки голодной смерти, которого преступная власть лишила, как и миллионы людей десятью годами раньше, сначала куска хлеба, а потом — жизни... С тех пор слова «хлеб» и «Вавилов» — для меня синонимы.
О большой силе духа Николая Ивановича говорят такие факты. В начале 1930-х годов ему предложили вступить в партию. Это предложение он отклонил, чем лишил себя возможности выезда на научные мероприятия за границу. Когда в довоенные годы лысенковцы организовали гонения на генетику и на Вавилова лично — он боролся. За год до своего ареста с трибуны он скажет пророческие слова: «Пойдем на костер, будем гореть, но от убеждений своих не откажемся».
Он выстоял до конца. Его арестовали во время пребывания на Украине. Это произошло 6 августа 1940 года в Черновцах. Потом суд. Смертный приговор, который заменили 20-летним тюремным заключением. Мученическая смерть.
Николай Иванович Вавилов и его сотрудники из Всесоюзного института растениеводства, которые во время блокады Ленинграда умирали с голоду, но ни одного зерна не взяли из бесценной коллекции, — они настоящее имя России и титаны духа.
После финала телепроекта «Имя России», узнав, кто является для россиян светочами их истории, захотелось, чтобы наша страна, которую их руководство ни во что не ставит, увековечила память Н. И. Вавилова.
Украина, до каких пор твои славные города будут носить имена сталинских приспешников, как Днепродзержинск и Кировоград? Украина, начни свое духовное освобождение от вековых имперских кандалов именно с переименования этих городов. Более достойного человека, чем Николай Вавилов, не вижу, потому что это имя знаковое, и принадлежит к мировой когорте титанов интеллекта и носителей общечеловеческой морали. Украина, сделай это, чтобы россияне осознали, что мы, украинцы, чтим великих сынов земли ихней.
