На прошлой неделе я имел удовольствие сопровождать президента Европейского парламента на инаугурацию «Восточного партнерства» в Праге. Когда 7 мая начался саммит, многие сомневались, что «Восточное партнерство» будет иметь продолжение в будущем. Для начала, явка была намного ниже ожидаемой — отправленный в отставку премьер-министр Мирек Тополанек не был в состоянии обеспечить присутствие главных политических фигур Европы, таких как президент Франции и премьер-министры Великобритании, Португалии, Италии и Испании. К облегчению некоторых и разочарованию других, господин Лукашенко прислал замену — своего заместителя Владимира Семашко. Проблем с пиаром удалось избежать.
Для меня подозрительное отсутствие политических «тяжеловесов» Европы не было главной проблемой. Я намного больше был обеспокоен общим отсутствием политической воли разрушить новый железный занавес и создать основу для длительной интеграции с бывшим советским блоком.
Ожидалось, что детище Польши и Швеции, Восточное Партнерство, усилит политические и экономические связи между Европейским Союзом и постсоветскими странами — Украиной, Грузией, Беларусью, Арменией, Азербайджаном и Молдовой, а также укрепит в этих странах демократию и свободный рынок. Сторонники инициативы хотели бы видеть это как краеугольный камень для членства в ЕС для тех, кто отвечает критериям вступления. Однако объединенная Европа глубоко разделена во мнениях по этому вопросу.
Можно легко понять скептицизм, с которым Германия, Франция и Нидерланды рассматривают недавнее обязательство белорусского правительства способствовать демократии, верховенству закона, хорошему управлению и уважению к правам человека, однако их нежелание дать «зеленый свет» Украине довольно удивительно. По моему мнению, Украина уже заслужила моральное право присоединиться к ЕС. Я рад, что подобную позицию занимает мое правительство.
Другим яблоком раздора стала либерализация визового режима. Очевидно, вопрос безвизового передвижения будет решен в «долгосрочной перспективе и в зависимости от конкретного случая». Такой подход не особо способствует тому, чтобы убедить наших восточных партнеров, что Европа серьезно относится к открытости и соответствию своим идеалам. Что наиболее тревожно: это может придать правдоподобность утверждениям России, что «Восточное партнерство» — едва ли партнерство равных.
Россия, со своей стороны, конечно, приветствует исключение принципа территориальной целостности (выдвинутый Грузией и Азербайджаном) из заключительного текста Декларации «Восточного партнерства», но она продолжает рассматривать всю концепцию «Восточного партнерства» с беспокойством и недоверием. Удовлетворение разнообразных ожиданий всех сторон этой инициативы без раздражения Москвы, которая уже серьезно расстроена вторжением Европы в ее прежнею сферу интересов, будет деликатным балансированием. Весь проект столь же силен, как его самое слабое звено.
Распространено беспокойство относительно того, что дальнейшие разногласия среди отцов-основателей «Восточного партнерства», в сочетание с недостаточной решительностью и отсутствием видения, могут подвергнуть эту идею опасности. Как только первоначальный энтузиазм исчезнет, шведско-польская инициатива может оказаться в значительной степени символической. Саммит на прошлой неделе едва ли был свидетельством единства и решительности. Предложит ли новый Европейский парламент лучшее лидерство — остается открытым вопросом.
Однако я оптимистичен относительно будущего «Восточного партнерства». Я видел, как оно рождалось, и я полагаю, что также увижу, как оно растет. Колеса приведены в движение, дует ветер перемен. Нет пути назад.
