В своих мемуарах он напишет: «... Я не думаю, что чужая жизнь может быть примером для других. Каждый прокладывает свой собственный путь... Если то, что я рассказал, сможет служить кому-то материалом для размышлений, я буду считать, что работал недаром». Нынче, по истечении многих лет, особенно четко понятно, что работал он недаром, а его жизнь — урок всем, для кого правда и порядочность — не абстрактные понятия.
Григоренко родился 16 октября 1907 года в селе Борисовка Приморского района Запорожской области. Рос без матери, которая умерла, когда ему было три года. Потом было обучение в Ногайском реальном училище. Весной 1918 года Григоренко вместе с братом Иваном пытались вступить в Бердянске в Красную гвардию, приписав себе годы. Однако отец очень быстро разыскал сыновей. Ивану, которому было только 15 лет и который очень хотел воевать, он сказал: «Ты еще слишком молод и еще успеешь навоеваться за свою жизнь». Эти слова можно адресовать и Петру, который учился впоследствии на инженерно-строительном факультете Харьковского технологического института.
Именно тогда случился эпизод, который подтолкнул Григоренко к постепенному пониманию сути системы, которая объявляла себя самой гуманной и самой справедливой. Дело в том, что летом 1930 года студент Григоренко был в группе уполномоченных ЦК КП(б)У, которые уезжали на сбор урожая. И вот тогда их инструктировал генсек ЦК КП(б)У Станислав Косиор. На всю жизнь будущему правозащитнику запомнился этот инструктаж. «Мужик, — поучал Косиор, — перешел на новую тактику. Он отказывается собирать урожай. Он хочет, чтобы погиб хлеб, чтобы можно было костлявой рукой голода задавить Советскую власть. Однако враг просчитается. Мы его самого принудим узнать, что такое голод. Ваше задание — сорвать кулацкую тактику саботажа сбора урожая. Собрать все до зернышка и собранное немедленно вывозить на хлебосдачу». На Григоренко эта речь лидера КП(б)У произвела тогда ужасное впечатление. Возможно, поэтому он так и стал комсомольско-партийным активистом. Вместо этого решил стать военным. Это решение стимулировала комиссия, которая приехала прямо в институт и начала отбирать студентов для обучения в Военно-технической академии в Ленинграде. Кстати, то, что он будет военным, в свое время Григоренко нагадала цыганка. Так оно и получилось.
И вот в 1931-м Григоренко — слушатель военно-инженерного факультета. Потом на базе этого факультета создали Военно-инженерную академию в Москве, которую Григоренко в 1934-м закончил. Его оставляли в академии в адъюнктуре. Но он проявил характер и не у кого-то там, а у самого заместителя наркома обороны Михаила Тухачевского добился назначения начальником штаба отдельного саперного батальона 4-го стрелкового корпуса. Учился — честно отработай! Тухачевскому импонировала такая решительная позиция Григоренко. Кстати, когда последний уже собирался выходить из кабинета знаменитого военачальника, Тухачевский неожиданно остановил его и произнес: «Запомните, что одетая на вас форма и все, что с ней связано, — это пожизненно». Дело в том, что выпускники фортификационного факультета, который Григоренко закончил, обычно назначались на оборонное строительство, а Тухачевский дал необычное для упомянутого факультета назначение.
Однако на обучение Григоренко еще вернулся. С 1937-го Григоренко учился в Академии генштаба в Москве. В начале 1938 года к нему приехал из Запорожья брат Иван, который только за день до этого был освобожден из Запорожской следственной тюрьмы НКВД. Там он увидел невероятное количество «врагов народа», увидел, как из них выбивали признание, в каких ужасных условиях содержали. Самого Ивана не допрашивали (по требованию следователя он только написал автобиографию, а потом и свои отзывы на подчиненных и начальников по работе). Иван понял, что его наглядно учат: вот что будет с ним, если он откажется сотрудничать с НКВД. Тогда он сел на поезд и поехал к брату в Москву.
Братья договорились, что будут переписываться каждую неделю, при этом будут писать друг другу специально сокращенными словами, своеобразным шифром. Иван уехал, а Петр решил искать правду — не поверите! — у генерального прокурора СССР Андрея Вишинского. И таки попал на прием к «Ягуаровичу» (так в народе называли Вишинского, который по отчеству на самом деле был Януарьевич). Григоренко рассказал о коллизиях, связанных с братом Иваном. «Теперь, — вспоминал потом Григоренко, — я уже знаю, что это был за человек, какую страшную роль сыграл он в сталинском терроре. Но тогда, я должен честно в этом сознаться, я уехал от него под впечатлением значимости этой личности».
И представьте себе: «значимая личность» помогла. В Запорожье приехала из Москвы комиссия, следователей, осуществлявших пытки, освободили, начали освобождать и тех арестованных, с которыми Иван встретился в тюрьме. «Я, — вспоминал Григоренко, — был доволен и окончательно «убедился», что партия своеволия не допустит...» Тогда он не догадывался, что его ходатайство совпало с приходом к власти Лаврентия Берии, который начал «выметать» из органов НКВД тех, кто «нечисто» работал.
Кстати, тогда донести на Григоренко хотела его собственная жена, увидевшая переписку его с братом. А писали они друг другу, как уже говорилось, специально сокращенными словами. Женщина решила, что это какой-то шифр и рано утром собралась на Лубянку, чтобы сообщить о «шпионаже» собственного мужа. Услышав, как она выходит из квартиры, Григоренко остановил ее и с трудом уговорил выслушать, рассказал, что на самом деле это не «шпионский» шифр, а сообщение брату о том, что он пережил. Жена плакала, просила прощения. «Я, — напишет в мемуарах Григоренко — ее не осуждал. Понятно, что я сам не побежал бы в НКВД доносить на близкого человека, но ведь партия ставила в пример Павлика Морозова. Следовательно, я был неполноценным коммунистом. Жена моя оказалась более крепкой». Впоследствии они разведутся, Григоренко женится на Зинаиде Егоровой.
Григоренко был участником боев на реке Халхин-Гол в 1939-м. Во время войны с Германией он командовал стрелковой дивизией, был дважды ранен. В начале этой войны он, как тогда выражались, допустил «неправильные» высказывания, то есть реалистически оценил ситуацию. Это было зафиксировано и из-за этого всю войну он воевал на генеральских должностях, но оставался подполковником. Только в начале февраля 1945-го он получит звание генерала. Но, несмотря на это, его «неправильные» высказывания ему еще припомнят. Кстати, во время войны судьба свела Григоренко с Леонидом Брежневым. Они не понравились друг другу, возможно потому, что Григоренко очень быстро понял, что на самом деле представляет собой будущий генсек.
С 1945-го Григоренко преподавал в Военной академии имени Фрунзе. Именно тогда и случился эпизод, который перевернул всю его жизнь. В воспоминаниях он напишет: «Это был самый ужасный момент моей жизни. Но это был и мой звездный час». Так, 7 сентября 1961-го, в день рождения сына Андрея, Григоренко должен был выступать на партийной конференции Ленинского района Москвы, на которую был делегирован парторганизацией академии. Обсуждался проект новой Программы партии, которая, кроме всего прочего, предусматривала построение коммунизма в СССР за 20 лет. Было бы такое себе ординарное генеральское выступление — с общим одобрением и некоторыми предложениями. Но генерал оказался нестандартный. Григоренко начал критиковать политику Никиты Хрущева, предупредил, что назревает новый культ личности Хрущева, что в партии процветают карьеризм, беспринципность и другие отрицательные явления, о которых не заведено говорить вслух. Прямо во время конференции делегаты (ясное дело, по указаниям начальства) осудили выступление Григоренко.
Но что делать после этого со странным генералом? Решено для начала отправить его подальше от Москвы. В первой половине января 1962 года Григоренко переводят на Дальний Восток на должность начальника оперативного отдела штаба армии в Уссурийск. Григоренко не был бы военным, если бы не нанес удара в ответ: 7 ноября 1963-го он создает «Союз борьбы за возрождение ленинизма». «Союз» распространяет листовки. Организацию разоблачили. В 1964-м Григоренко лишили звания, наград, пенсии, арестовали. 14 августа его этапируют в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу. Все это было еще в эпоху Никиты Хрущева. Но вот в октябре 1964- го Хрущева сместили с должности первого секретаря ЦК КПСС. Эту должность занял Леонид Брежнев, с которым — и об этом уже упоминалось — еще во время войны судьба свела Григоренко. 14 апреля 1965-го военная коллегия определила снять с него принудительное лечение. Так вот когда Брежневу принесли документы об освобождении Григоренко, «дорогой Леонид Ильич» спросил, а где, собственно говоря, бывший генерал. Узнав, что он уже освобожден из больницы, сказал: «Зря поторопились». Однако в «дурку» (или психиатрическую больницу) Григоренко еще попадет.
Тем временем, вышедши из больницы, он начал работать грузчиком. Тогда же установил связи с русскими правозащитниками, а также с украинскими — Генрихом Алтуняном, Леонидом Плющом, Николаем Руденко, Вячеславом Чорновилом, Ниной Строкатой и другими. Важной страницей его биографии стала борьба за права крымских татар, о чем татары хорошо помнят. В 1969 году Григоренко арестуют именно за это. Он в свое времени познакомился с русским писателем Алексеем Костериним, который привлек его внимание к трагедии этого народа.
29 апреля 1969 года Юрий Андропов, тогдашний шеф КГБ, послал специальное письмо в ЦК КПСС с планом развертывания сети психиатрических больниц и предложениями об их использовании для защиты государственного и общественного строя. Интересно, что именно в этот день Григоренко передал в сеть самиздата свое открытое письмо Андропову. В письме было обстоятельно описано, чем на самом деле занимается КГБ: слежка за демократически настроенными людьми, перлюстрация корреспонденции, тайные и открытые обыски у тех, кто критикует действия власти, подслушивание телефонных разговоров, распространение клеветнических измышлений о конкретных людях через прессу и систему партийной пропаганды, организация специальных провокаций, фабрикация дел на людей, стоящих в оппозиции к власти. Все это Григоренко проиллюстрировал на конкретных примерах, а на примере слежки за собой показал, сколько в тогдашних рублях стоит слежка.
2 мая 1969-го в Ташкенте, куда Григоренко выехал как общественный защитник на судебный процесс против деятелей крымскотатарского движения, его арестовали. 7 мая его арестовывают вторично. Снова допросы, а экспертиза в Москве признает его психически больным: 27 февраля 1970 года Григоренко отправляют в специальную психиатрическую больницу. Кстати, правозащитная деятельность отца советской водородной бомбы академика Андрея Сахарова начнется именно в 1969-м и именно с защиты генерала Григоренко. А в 1971 году врач-психиатр Семен Глузман, который работал тогда в Житомирской области, осуществил заочную экспертизу по делу Григоренко, доказывая незаконность примененных против него методов психиатрического лечения. Через московских диссидентов он получил необходимые документы и написал вывод (как Семен Фишелевич сознался мне, он тогда сам до конца не понимал возможных последствий этих своих действий). А последствия не заставили себя ждать: в том же году Глузман был арестован и осужден на 7 лет лагерей и 3 года ссылки.
26 июня 1974 года Григоренко освободили. Он оставил записки о своем пребывании в психиатрической больнице на протяжении 6,5 лет. Правозащитник, в частности, писал: «Идея психиатрических специальных больниц сама по себе ничего плохого не содержит, но если говорить о нашей специфической реализации этой идеи, то нет ничего более преступного, более античеловеческого.... Беда в том, что все это дело было полностью вне контроля общественности, предано в руки специально подобранного аппарата.
Врачи в психбольницах назначаются по особому подбору, при котором врачебная квалификация не играет главной роли, на первом месте другие качества, главное из которых — умение подчиняться, не проявлять своего медицинского «я».
В 1981-м в Нью-Йорке издали воспоминания Григоренко под названием «В подполье можно встретить только крыс», напечатанное в СССР в 1990-м. Название воспоминаний симптоматическое, ведь такие деятели, как Григоренко, в первую очередь сопротивлялись попыткам КГБ и всего советского режима загнать правозащитное движение в подполье, стремились отстаивать свои взгляды открыто, легально, как будто живут в действительно демократичном обществе, «где так вольно дышит человек». Особого значения это приобрело после того, как в августе 1975 года СССР подписал Хельсинские соглашения. Раньше СССР воздерживался при голосовании в ООН за Хартию прав человека. Ныне присоединение Кремля к Хартии создавало другую политико-правовую реальность, ведь признавалось значение прав человека, основных ее свобод, право человека знать эти права и обязанности и действовать в соответствии с ними.
Одним из результатов стало развертывание в СССР диссидентского движения (в мае 1976-го соратник Андрея Сахарова профессор Юрий Орлов создает Московскую общественную группу содействия выполнению Хельсинских соглашений, в ноябре 1976-го возникает украинская общественная группа, впоследствии — литовская, грузинская, армянская). Григоренко становится соучредителем украинской группы. Участники этих групп действуют так, как будто живут они в свободной стране, а главным методом борьбы становится соблюдение формально демократической советской конституции, Общей декларации прав человека, Хельсинских соглашений.
В 1977-м Григоренко заболел. Ему вместе с женой и сыном Олегом разрешили выехать в США для лечения. Через 3 месяца после отъезда было объявлено о лишении его советского гражданства. Умер он в США в феврале 1987 го, похоронен в Баунд Бруце в Нью-Джерси на украинском кладбище святого Андрея.
... А военным, как и предрекал Тухачевский, Григоренко все же остался: указом президента Российской Федерации Бориса Ельцина в 1993 году его восстановили в звании генерал майора. Посмертно. А вСимферополе нестандартному генералу установили памятник. Будет возможность — положите к нему цветы. Петр Григоренко на это заслуживает.
