Каждый выдающийся художник — если он действительно является таковым — отражает в своем творчестве некоторые (как минимум) переломные моменты исторической судьбы родного народа, не ограничиваясь, так сказать, «фотокопированием» действительности, а стремясь обобщить действительность, дать как можно более широкую панораму эпохи. Не был исключением и классик украинской литературы ХIХ века Иван Семенович Нечуй-Левицкий (1838—1918). В историю нашей культуры этот выдающийся писатель навсегда вошел как автор блестящих романов и повестей, в которых широко и полнокровно воссозданы едва ли не все измерения украинского общественного бытия, с исключительной яркостью показана жизнь крестьянства («Микола Джеря», «Кайдашева сім’я», «Бурлачка»), интеллигенции («Хмари»), духовенства («Афонський пройдисвіт», «Старосвітські батюшки та матушки»)... Изданное в 60-е годы ХХ века собрание произведений писателя (далеко не полное!) насчитывало 10 томов. Но дело не только в количественных параметрах. В творчестве Нечуя-Левицкого украинская нация, как в чудесном художественном зеркале, увидела себя (вспомните известные слова Ивана Франко, который называл Ивана Семеновича «колоссальным, всеобъемлющим оком Украины», «великим артистом зрения»).
Следовательно, как автор художественных произведений о современной жизни, которые по праву принадлежат «золотому фонду» украинской литературы, Нечуй-Левицкий действительно известен. Но наш разговор будет касаться той части его наследия (главным образом прозаической), которая посвящена истории Украины. Ее актуальность и познавательная и воспитательная ценность определяются тем, что писатель ставит «вечные», злободневные и в наши дни вопросы национально-государственного бытия: власть и народ, отношения «верхов» и «низов» общества, сущность украинской национальной идеи, верность Украине и предательство и т. п. И хотя главные из этих творений Нечуя-Левицкого (кстати, Нечуй — это творческий псевдоним писателя; настоящая его фамилия Иван Левицкий), в частности, исторический роман «Князь Єремія Вишневецький» и повесть «Гетьман Іван Виговський», были написаны более 100 лет назад, — уроки, которые мы сегодня можем из них извлечь, будут отнюдь не лишними.
Но сначала расскажем о том, как возник у молодого Ивана Левицкого интерес к родной истории. Первую «школу исторических знаний» будущий выдающийся художник прошел на Черкасщине у своего отца-священника. На склоне лет И. Нечуй вспоминал: «Бывало, когда едем с ним (отцом. — И.С. ) в Корсунь, то все, бывало, показывает нам Резаную Балку и могилы под Корсунем, где была битва Богдана Хмельницкого с поляками; показывал наливайковский путь, который поворачивает с Корсунской дороги на село Петрушки...». Действительно, Черкасская земля вся как будто дышит историей! В библиотеке Левицкого-старшего (жила вся его семья в городке Стеблов) были произведения известных историков: Дмитрия Бантыш-Каменского, Николая Маркевича, а также казацкие летописи Величко, Самовидца и Грабьянки. Не стоит забывать и об украинских народных думах и исторических песнях, которые так же, несомненно, не могли не оставить след в душе одаренного юноши.
Впоследствии, уже встав на тернистый путь украинского литератора, Нечуй-Левицкий отдает немало сил созданию популярных брошюр для народа, которые рассказали бы «простому», «необразованному» читателю о наиболее ярких страницах национальной истории («Татари і литва на Україні», «Перші київські князі», «Український гетьман Богдан Хмельницький і козаччина», «Українські гетьмани Іван Виговський і Юрій Хмельницький» и тому подобное). Популярная в 70-е годы ХIХ в. львовская газета «Правда», высоко оценивая художественный и научный уровень этих трудов, отмечала: «Вот здесь можно научиться, как надо писать исторические книжечки для народа, чтобы они не были ни родословной рюриковских князей, ни томительным описанием всяческих битв и приключений казацких».
Однако все это (включая такие вещи, как четырехактная оперетта «Маруся Богуславка», 1875, романтическая сказка «Запорожці», 1875, драма «В диму та полум’ї») было для писателя только своеобразным прологом к основным его историческим прозаическим произведениям: роману «Князь Єремія Вишневецький» (написанному в 1896—1897 гг., впервые напечатанному только в 1932 году отдельным изданием, вышедшим в Харькове) и повести — объемом практически не уступающей упомянутому роману — «Гетьман Іван Виговський», (опубликованной в Львове 1899 году; до 1991 года (!) в Советской Украине не печаталась — и совсем не по соображениям художественного качества). Итак, как видим, к написанию лучших образцов своей прозы, посвященной прошлому Украины, Нечуй-Левицкий приступил во всеоружии жизненного опыта и исторических знаний. Справедливой была в этой связи оценка Ивана Франко: «Для него (Нечуя-Левицкого. — И.С. ) важна возможность глубже заглянуть в душу общественности и правдивее описать ее». В упомянутых произведениях знаменитый украинский писатель обратился к исследованию существенных, прежде всего, этических основ народного бытия, стремился показать, как моральная деградация и упадок личности отражаются на исторической судьбе нации вообще и отдельных людей в частности.
И в романе о князе Вишневецком, и в повести, посвященной жизни гетмана Ивана Выговского, автор дает нам трагические, исторически глубоко мотивированные коллизии между моральным долгом, который должна ощущать в своем сердце каждая высокоразвитая личность, и реальным (в первую очередь — социальным) состоянием того или иного человека. Если в поле зрения художника попадает такая, действительно нерядовая, фигура, как знаменитый князь Еремия Вишневецкий (1612—1651), внук прославленного основателя Запорожской Сечи Дмитрия Байды- Вишневецкого, самый богатый магнат Речи Посполитой, талантливый полководец, исключительно честолюбивый и жестокий властитель, который стал лютым палачом своего народа и заслужил, кроме вполне оправданной ненависти, еще и страшное прозвище «Славянский Нерон» — то поле для художественных и историософских обобщений открывается действительно огромное.
Еремия Вишневецкий предстает перед нами преимущественно в те моменты, когда он должен делать решающий выбор — политический, духовный, личный. Поэтому важнейшими и для автора, и для читателя являются мотивы выбора этого человека, движущие силы его поступков. Еремия — исключительно яркая иллюстрация судьбы тех «обращенных в католичество» потомков прославленных украинских родов прошлого (условно говоря, ХIII—XVII веков), которые, как гневно, однако, справедливо отмечал Нечуй-Левицкий, «умеют только заботиться о своем состоянии, о своих удовольствиях и роскоши жизни и знают только культуру... роскоши и блеска великогосподской мировой жизни, да и только». Неизбежным следствием такой мировоззренческой искаженности Еремии Вишневецкого становится страшная пропасть между ним и когда-то родным ему народом — по его мнению, народом холопов, который следует огнем и мечом «цивилизовать», обратить силой оружия к «истинной», «христианской» культуре. Совсем не случайно в первой редакции у романа о Вишневецком был краткий и меткий подзаголовок: «Перевертень»! Амбиции, властолюбие и (не в последнюю очередь!) кастовая, сословная ослепленность делают Еремию самым заклятым врагом Украины, изменником памяти своего великого деда. И хотя значительная часть польских историков считала — и до сих пор считает — Вишневецкого едва ли не воплощением идеальных рыцарских достоинств, историческая правда, как убедительно показывает Нечуй-Левицкий, является совсем другой.
Жизнь и ранняя смерть Еремии Вишневецкого становится для писателя фоном для разговора о ценностных ориентирах верхушки тогдашнего общества (ярким представителем которой был именно этот герой) и «низов». «Ценности», которыми руководствуется Еремия, он сам раскрывает в таких словах: «Украина с гетманством, с казаками мне не по нраву. Я сам возьму свою булаву и ни перед кем не положу ее. Моя гетманская булава — это земли необъятные, множество денег, войско. Вот где моя сила! А с этим я добьюсь и славы, а может, и короны». Поэтому властолюбие и патриотизм абсолютно несовместимы. Вишневецкий сознательно идет служить польскому государству, хотя родом украинец, потому что мечтает о королевской короне (не без оснований!) — несмотря на то, что хорошо понимает строй Речи Посполитой как «рай для дворян, ад для крестьян». Ненависть, а не добрую память оставил в памяти нашего народа этот человек.
Еще более злободневным, действительно полезным для ясного понимания «родовых болезней» украинской государственности, которые трагически дают о себе знать на протяжении веков, является повесть Нечуя-Левицкого «Гетьман Іван Виговський». Главный ее герой — преемник Богдана Хмельницкого как гетмана и его многолетний ближайший сподвижник, одна из наиболее драматических фигур украинской истории ХVII века, человек талантливый, высокообразованный, ловкий дипломат, политик, который искренне желал добра Украине. Но и Иван Выговский также был плоть от плоти казацко-старшинской среды, той среды, которая собственные узкокастовые, сословные интересы, как правило, считала неизмеримо высшим приоритетом, чем будущее нации и страны. В повести это утверждается с предельной убедительностью — и не является ли это насущным уроком и для нас?
Конечно, массы (пусть необразованные, пусть склонные доверять социальной демагогии таких «вождей», как, например, Мартын Пушкарь) не воспринимают такую политику, они выступают за «равенство» и в то же время — очень интересная логическая связь! — за союз с Москвой, с «белым царем» Алексеем Михайловичем... Не в этом ли причина того, что потерпел катастрофическую неудачу действительно перспективный проект Ивана Выговского — знаменитый Гадячский трактат 1658 года? Ведь можно искренне считать народ «условной величиной» в политике и исходить из этого в практических действиях; но одержать любую сколько-нибудь продолжительную победу без поддержки народа абсолютно невозможно. Ценность же повести Нечуя-Левицкого лишний раз подтверждается тем, что «грабли Выговского» через 350 лет еще не покрылись ржавчиной; все новые и новые поколения наших рулевых упорно наступают на них...
И оборотни, наподобие Вишневецкого, и, к превеликому сожалению, гетманы-аристократы образца Выговского, неспособные понять свой народ, неизбежно оказываются в исторической пустоте, если не в пропасти. Оценку плодам их правления дал сам Иван Семенович Нечуй-Левицкий: это на самом деле были «слепые поводыри, за которыми Украина не плыла следом и отреклась от них, как от своих врагов, с их потомками и семенем». Наконец, оба произведения писателя — это, конечно, не развлекательное, приключенческое «чтиво», они тяжелым грузом ложатся на душу сознательного украинца — тем более, что исторические ошибки и политическая самоуверенная слепота что-то очень напоминают нам, сегодняшним. Но ведь для этого и пишутся выдающиеся произведения литературы!
