На празднование 100-летия со дня рождения Михаила Шолохова в станицу Вешенская Ростовской области пригласили и украинцев. И не только потому, что мать писателя родом с Черниговщины и рос он в стихии украинского языка и песни. Тесные связи с казацкой станицей поддерживает киевская школа № 207: усилиями учительницы Марии Литвак там создана комната-музей писателя. Среди членов делегации также были: ученый Сергей Гальченко, писатель и журналист Анатолий Скрипник, по дороге к нам присоединилась внучка Михаила Шолохова Татьяна, проживающая в Ялте.
Представьте себе тихую песню реки, над ней зелень задумчивых деревьев ... И вдруг просто на воде возникают массивные колонны, одновременно вспыхивают полтора десятка огромных люстр: Колонный зал Дома советов. Приехала Москва.
Это не какое-то сюрреалистическое видение, а режиссерский замысел Бориса Краснова — оформление сцены к 100-летию Михаила Шолохова на тихом Дону. Столичный размах — и в роскошном фейерверке: целых полчаса вешенцы и многочисленные гости, задрав головы, смотрели, как прямо над ними сотней узоров (как лет юбиляру) расцветало небо, а потом, оглушенные взрывами, кашляя от густого дыма, счастливо поглядывали друг на друга: Москва! И, перейдя изысканный центр, шли домой по разбитым, неасфальтированным дорогам...
На высший государственный уровень поднял празднование Владимир Путин, собственной персоной прибыв в станицу. Российские телеканалы показали картинку: жена внука писателя, директора Государственного музея-заповедника М.А . Шолохова Александра Шолохова угощает президента донскими пирогами. Хотя на самом деле эти «донские пироги» пекла протокольная служба президента (не надкусывать же охране каждый пирожок?), но главное — картинка: Путин высоко ценит творческое наследие советского классика.
Это в то время, как из учебных программ русских школ (как, кстати, и украинских) творчество М. Шолохова исключают...
На больших экранах на берегу Дона прокручивались отрывки из фильмов по произведениям писателя, вспоминали все: и нобелевский «Тихий Дон», и «Поднятую целину», «Судьбу человека», «Они сражались за Родину»... Вокруг меня зрители сладко ностальгировали о «том» времени — времени красивых картинок и правильных книг. И казалось, ничто действительно не изменилось...
Россия подходит к организации таких мероприятий профессионально, ни на миг не забывая об идеологической основе культуры. Смотря на широкий выбор высококачественных юбилейных книг на Шолоховскую тематику, краеведческих изданий, непрерывные концерты народных коллективов, выступления местных и столичных культурных деятелей, представителей власти, переполненные улицы (больше ста тысяч гостей!), длинные очереди в музей М. Шолохова, я невольно сравнивала этот праздник с нашими — вот, скажем, Шевченковских дней...
Вспомнились слова Лины Костенко из известной статьи «Гуманитарная аура нации, или Дефект главного зеркала»: в то время как мы все «встаем с колен» и расчесываем раны, Россия «раз и навсегда определилась для себя в ореоле своего величия. И какая бы самая точная оптика ни отражала в этом государстве его упадок, деградацию, — все равно, в главном зеркале фокусируется величие. Хотя все знают, что это вовсе и не зеркало, а давно уже нарисованный свой желаемый образ. Фактически это мифологема на экспорт. Но без этой мифологемы Россия себя не мыслит. Только на фактаже своих реалий она ощущала бы большой дискомфорт. А эта мифологема комплиментарная, она легко входит в сознание. Она вливается в систему общественных наук и стимулирует другие мифологемы типа «старший брат» или «колыбель братских народов», из которой появились три близнеца, среди них один почему-то намного старше и как раз тот, который появился на свет не первый».
...Праздник превратил станицу в ту, казацкую. Улицы пьянели от песен и звонкого стука каблучков под красочными подолами казачек. Словно из- под земли выросли курени. Там все, как и тогда: плетенные плетни, столы с караваями, запеченными поросятами, «ухой по-миллеровски»... Словно нечаянно вывешенная национальная одежда, оставлено оружие... Из всего этого возникает самобытный мир донского казачества с неизменным присутствием «Тихого Дона» — словно страницы ожили. И уже не разберешь: это они вдохновили гениальное произведение или роман создал их, нынешних? Знали бы они себя так без него?.. И не то чтобы автор их воспевал, как-то украшал: там дышит жизнь — такая, как есть. Просто они явлены в слове — и словно созданы во второй раз. Запечатленные на пленках бытия...
За этой картинкой народной самобытности предстает трагедия — наверное, больше всех наших. Допуская на казацких землях относительную вольницу, империя получала взамен фактически дармовое пушечное мясо: ими подавляли восстания, покоряли Сибирь и Кавказ... В «Тихом Доне» очень четко показана эта трагедия: человека вырывают из космоса его жизни и бросают убивать других. Война без чувств — ни личной ненависти, ни патриотизма (казаки в пределах империи чувствовали себя очень автономно, считая себя отдельной нацией). Такая, знаете ли, «порнография» боя: «Озверев от страха, казаки и немцы кололи и рубили по чем попало: по спинам, по рукам, по лошадям и оружию… Обеспамятевшие лошади налетали и бестолково сшибались». В романе есть красноречивый эпизод: в вагон с казаками заглянул пьяненький железнодорожник, и, перебросившись с ними несколькими словами, вдруг сказал: «Милая ты моя… говядинка! — И долго укоризненно качал головой».
…В Доме культуры выступали народные коллективы из Украины, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Чукотского автономного округа... А на станичной площади словно замер в воздухе тополиный пух. И из-за него все казалось каким-то эфемерным, как во сне. Сдержанно с гордостью (форма обязывает!) похаживали статные мужчины и парни в разнообразных казацких одеждах. Можно было увидеть и совсем маленьких — а уже в фуражке...
На все это — и в то же время как будто сквозь — смотрели огромные лики святых. Это выставка икон, которые пишет ногой чеченский мальчик-инвалид.
