Благодаря выдающемуся таланту французского романиста украинскому читателю хорошо знакомы сюжеты французской истории, связанные с именем королевы Франции Анны Австрийской и верных слуг ее мужа Людовика ХIII королевских мушкетеров, которые среди прочего, по информации Александра Дюма-отца, прославились и подвигом возвращения бриллиантовых подвесок королевы, неосмотрительно подаренных ею своему любовнику, фавориту английских монархов Якова I и Карла I герцогу Джорджу Бекингему.
Многочисленные же народные предания о славных победах украинского казачества на крайнем востоке тогдашней Европы, причем в те же времена, когда жили и действовали в западной ее части знаменитые мушкетеры Людовика ХIII и его сына и преемника Людовика ХIV, убеждают в том, что только из-за отсутствия внимания талантливых мастеров слова к приключениям наших далеких предков у Европы нет возможности сравнить их подвиги с деяниями д’Артаньяна и его товарищей. Примеры же многочисленных, иногда, казалось бы, совсем невероятных приключений украинского казачества заполняют анналы бурной истории европейского континента. Содержатся в них упоминания и о совместных ратных подвигах запорожцев и королевских мушкетеров под Дюнкерком, и о планах широкого привлечения первых на службу к француженке-королеве — кстати, современнице Анны Австрийской — Марии Луизе Гонзаге.
Но прежде чем рассказывать об этих масштабных планах, очевидно, стоит упомянуть о самой королеве. Тем паче, что ее наполненная событиями личная жизнь и придворное интриганство заслуживают не меньшего внимания, чем, скажем, красочно описанные Дюма приключения королевы Анны.
Мария Луиза Гонзага де Наварра родилась в 1611 году в семье правителя Мантуи князя Карла I. Рано оставшись без отца, принцесса уже в молодости продемонстрировала немалое честолюбие и способность к холодному и, мягко говоря, далеко не весьма моральному расчету. Чтобы получить в свое распоряжение все родительское наследство, Мария Луиза отдала двух своих несовершеннолетних сестер на воспитание в монастырь, питая надежду оставить их в монастырских стенах навсегда. Сама же тем временем перебралась в Париж, в свой родовой дворец, расположенный в непосредственной близости от Лувра, чтобы иметь возможность играть при дворе французского короля Людовика ХIII заметную роль.
У молодой принцессы был врожденный талант к придворным интригам, в раскручивании которых она удачно манипулировала более или менее влиятельными вельможами из окружения короля. Бурные романы с герцогом Гастоном Орлеанским, маркизом де Гешвером, графом Лангероном следовали один за другим, заставляя двор постоянно упоминать Марию Луизу в светских новостях. Однако, бесспорно, наибольший резонанс получил ее любовный роман с фаворитом короля, молодым красавчиком Анри де Сен-Маром, сыном маршала Эффиа. Сен-Мар выполнял самые конфиденциальные поручения Людовика ХIII, пользовался почти полным доверием кардинала Ришелье и поэтому представлялся Марии Луизе наиболее выгодной партией для брака. Едва ли не единственным недостатком претендента было его низкое происхождение — он был только дворянином короля, не имевшим громких титулов. Однако Мария Луиза, учитывая приближенность избранника к монарху, надеялась быстро исправить положение. Сен-Мару было поставлено условие: свадьба состоится только в том случае, если он получит титул герцога или коннетабля.
Окрыленный такой перспективой юноша (Сен- Мару в то время едва исполнилось двадцать, а Марии Луизе — тридцать) обратился за помощью к своему покровителю Ришелье. Но ответ того оказался для него настоящим шоком: «Не забывайте, что вы всего лишь простой дворянин, отмеченный милостью короля, и мне непонятно, как вы могли рассчитывать на такой брак. Если герцогиня Мария действительно думает о таком замужестве, то она еще более безрассудна, нежели вы!» — гневно отчитывал кардинал своего протеже.
Нанесенная Ришелье сердечная рана подтолкнула Сен-Мара к участию в мятеже против всесильного кардинала, к которому присоединились также герцог Гастон Орлеанский и герцог Булонский. Заговорщики рассчитывали на военную поддержку Испании. А платой за мужество Сен- Мара должна была стать не только рука Марии Гонзаги, но и место, которое занимал при дворе кардинал Ришелье. На самом же деле 12 сентября 1642 г. 22-летний претендент занял место не на вершине политического Олимпа Франции в качестве первого министра короля, а на эшафоте.
Однако трагический конец любовника не отбил у Марии Гонзаги тягу к романтическим приключениям и придворным интригам — которые, впрочем, в ее исполнении весьма тесно переплетались. Следующим громким приключением родовитой дамы стала бурная связь с молодым герцогом Энгиенским, принцем Людовиком Конде, признанным после победы над испанцами при Рокруа в Арденнах 1643 г. одним из лучших в то время европейских полководцев. Сен-Мар не шел ни в какое сравнение с принцем Конде. Он был первым после Орлеанской линии князем королевского дома. Учитывая малолетство Людовика ХIV, любое усиление влияния Конде чрезвычайно болезненно воспринималось тогдашним руководством Франции. А потому преемник кардинала Ришелье, первый министр, а по сути полноправный правитель Франции кардинал Мазарини с большим облегчением воспринял известие о сватовстве к Марии Луизе польского короля Владислава IV Вазы, надеясь таким образом отделаться хотя бы от интриг принцессы из Наварры.
5 ноября 1645 г. в Париже состоялась помолвка Владислава IV и Марии Луизы. Вскоре новобрачная прибыла в Варшаву. Однако супружеская жизнь с уже довольно зрелым королем (19 апреля 1645 г. ему исполнилось 50 лет) для французской принцессы началась с больших проблем. Вслед за ней из французской столицы на берега Вислы долетели слухи о невероятных амурных похождениях будущей жены одного из столпов христианства в Европе. До ушей набожного и к тому же весьма ревнивого жениха долетел не только длинный перечень ее любовников. Поговаривали и о рождении у Марии Луизы дочери, на отцовство которой претендовали несколько французских вельмож.
Под влиянием этих разговоров Владислав высказал твердое намерение разорвать брачный договор. Но здесь в дело вступили агенты Мазарини, и наконец 8 апреля 1646 г. в Варшаве таки состоялось венчание польского короля с наваррской принцессой. Трудно, разумеется, поверить в то, что Владислав простил ее или решил не обращать внимания на сплетни за его спиной. Но польский король в то время вынашивал замысел организации широкомасштабного крестового похода против османов, и поддержка его замысла Францией была более чем уместной. В таких условиях интересы государственные перевесили мотивы личные...
Недопущенная до сердца венценосного мужа, Мария Луиза нашла себе отраду в том, в чем тоже неплохо разбиралась — в придворных интригах, пытаясь подкупом или какими-то услугами переманить на свою сторону влиятельных вельмож Владислава IV. Кстати, с переездом в Варшаву она была вынуждена больше пользоваться своим вторым именем — Луиза, поскольку богобоязненный Владислав отговорил ее от использования имени Мария, которое, по его мнению, должно было остаться для чествования «Святейшей Госпожи», то есть Пречистой Девы Марии. Итак, с 1646 г. наваррская принцесса, а теперь королева Речи Посполитой стала Людвикой Гонзагой, только иногда подписывая свои письма двойным именем Людвики Марии.
Первые весомые плоды придворной игры, направленной на формирование при дворе собственной партии, королева собрала уже через два года после своего прибытия в Варшаву. 20 мая 1648 г. неожиданно умирает Владислав IV. Прозябать до конца своих дней в Польше, надеясь на мизерные подачки из уже совершенно запущенной королевской казны Речи Посполитой, или ни с чем вернуться на родину под наблюдение агентов Мазарини, который тогда достаточно уверенно руководил страной при малолетнем Людовике ХIV, — вот наиболее реальные перспективы, которые открывала перед королевой-вдовой кончина польского короля. Но в той невероятной круговерти событий и тяжелых потрясений, которые выпали на долю новой родины Людвики Марии в середине ХVII в., ей посчастливилось найти более приемлемую альтернативу, открывавшую путь к вершине власти.
Через своих приятелей и протеже королева- вдова при избрании преемника Владислава IV сумела провести через сейм и сенат постановление о своем браке с новоизбранным королем, которым стал младший брат покойного мужа Ян II Казимир. Доброжелатели королевы представили дело таким образом, что земским послам и сенаторам, собственно, ничего больше не оставалось, как согласиться на это: «Поскольку же разные случаи бывают, и королевская казна исчерпана, а если бы появилась новая королева, то Речь Посполита должна была бы позаботиться о расходах на посольство и ее приданое, так что добавились многочисленные обстоятельства, чтобы вдова, жена брата, заново коронованная, вступила в супружеские отношения».
Поэтому, как видим, главным и весьма убедительным аргументом для шляхты и магнатерии выступали соображения финансовые — чтобы бракосочетанием монарха не причинить вреда собственным кошелькам. Что же касается реакции широких общественных слоев на это невиданное постановление, то здесь чувствовались страх и осуждение. Большинство воспринимало бракосочетание новоизбранного короля с женой брата как кровосмешение. Наиболее решительно из тех, кто имел право общественного голоса, выступил перемысльский католический епископ Павел Пясецкий, голос которого, однако, не получил должной поддержки других авторитетов Речи Посполитой. А потому, когда для формального успокоения собственной совести не хватало весомых аргументов и прецедентов, то каждый с успехом мог бы подписаться под заявлением канцлера Радзивилла: «Я, правду говоря, всегда был против этого [бракосочетания], но если уж не мог ему помешать, бросил таких несколько слов: «Поскольку вижу, что и духовные руководители нашей совести соглашаются на королевское предложение, думаю, что и мне, мирянину, надлежит оставить сомнения...»
Брачный союз Людвики Марии Гонзаги и Яна II Казимира был заключен 1 марта 1649 г., и его гарантом выступил французский король Людовик ХIV Бурбон. Но мог ли прославленный Король- Солнце (как его впоследствии величали не только во Франции, но и во всей Европе) гарантировать своей соплеменнице семейное счастье с Яном II Казимиром? По отзывам современников, новый король был довольно красив, был не настолько зашорен в своих взглядах на жизнь, как его соперник в борьбе за королевскую корону, родной брат Кароль Фердинанд. Но зато характер у него был весьма неуравновешенный, и он был весьма падок на чужих жен. Да и вообще Ян II Казимир был одной из самых трагических фигур на польском престоле. Уже современники толковали его вычеканенные на монетах-тинфах инициалы «I.C.R.», то есть «Ян Казимир Король», как «Initim Calamitatis Regni», что переводится как «начало несчастий королевства».
На самом деле же начало упадка одного из самых мощных государств Европы конца XVI — начала XVII в. было положено казацким восстанием в Украине, которое возглавил гетман Богдан Хмельницкий, кстати, завербованный еще в 1646 г. королем Владиславом IV для участия в походе на турок. Следующая волна несчастий Речи Посполитой началась уже с привлечения Хмельницким к войне с поляками Московского государства в январе 1654 г. Под впечатлением успехов московских и казацких войск на территории Великого княжества Литовского во второй половине 1654 — в начале 1655 гг., когда перед царем капитулировала большая часть литовских городов, в том числе и сама столица Вильно, войну Яну Казимиру объявляет воинственный представитель шведской ветви династии Вазов — Карл Х Густав. Известный украинскому читателю прежде всего по исторической прозе Генриха Сенкевича, экранизированной режиссером Ежи Гофманом, так называемый шведский Потоп стал одним из самых трагических потрясений Польского государства, которое только выпадало на его долю. Только за несколько месяцев шведская армия оккупировала почти все польские земли. Шляхта и магнаты отрекались от власти Яна II Казимира и добровольно приносили присягу Карлу Х. Польский король и королева и их двор вынуждены были спасаться бегством из страны.
Именно во время этого бегства, когда Ян Казимир изрядно пал духом и вынашивал планы добровольной абдукации, то есть отречения от королевской короны, возрастает влияние на государственные дела его амбициозной и достаточно волевой жены, не терявшей присутствия духа даже в самые угрожающие моменты своей жизни.
Чтобы не быть заложницей воли своего неуравновешенного мужа и не утратить при его отречении власть (надежд на брак с очередным королем Речи Посполитой Людвика Гонзага уже, очевидно, не питала), в голове у королевы зарождается гениальный план относительно возведения на польский престол своего протеже, который бы стал для нее гарантом сохранения реального властного влияния. По замыслу королевы, следующим польским монархом обязательно должен был стать зять одной из ее младших сестер, которая, несмотря на старания Луизы Марии, все же покинула стены монастыря и вышла замуж за надрейнского палатина Эдварда. Именно она, простив польской королеве ее интриги, связанные с помещением своих младших сестер за монастырские стены, в начале 1655 г., в самые тяжелые времена лишений венценосного семейства за пределами своей страны, отправила Людвике Марии такую необходимую ей материальную помощь. Растроганная королева тогда лихорадочно обдумывала планы гарантирования себе покоя на будущее и решила возвести мужа своей племянницы — палатинки Анны Анриетты Джулии — на польский престол.
Правда, в то время Анна не была замужем. Но это препятствие, очевидно, воспринималось Людвикой Гонзагой как одно из тех, которые легче всего преодолеть. Была бы невеста, мужа которой ожидал трон, а жениха для нее всегда можно найти. Сначала выбор королевы пал на представителя австрийского правящего дома Кароля Йосифа. Большим преимуществом того была его принадлежность к Габсбургам. А именно они выступали посредниками в процессе примирения польского короля со Швецией. Австрийкой была и мать Яна Казимира. Правда, ее невестку, Людвику Марию, в Вене все же воспринимали как чужую. Значительно ближе последней был Париж. И именно на родственнике представителей правящей династии Бурбонов — принце Анри Жюльене (сыне своего бывшего любовника «Великого» Конде) — и остановила свой выбор польская королева как на претенденте на руку и сердце Анны Анриетты Джулии и, что не менее важно, кандидате на польскую корону.
Зная непостоянство придворной жизни и не желая быть обманутой после смерти или отречения Яна II Казимира от трона, королева Людвика и ее окружение задумали беспроигрышный вариант, суть которого сводилась к введению в государственную жизнь Речи Посполитой принципа vivente rege, то есть избрания преемника престола при жизни и правлении его предшественника. Естественно, это предоставляло большие возможности королевской партии добиться возведения на престол не человека, который бы стал разменной монетой в предвыборной борьбе шляхты, а того претендента, который бы наиболее устраивал существующую власть.
Понятно, что введение vivente rege означало бы кардинальную реформу государственного строя польско-литовской республики. К тому же, реформу, которая существенно усиливала королевскую власть и серьезно ограничивала «золотые шляхетские вольности» — понятие, во второй половине XVI — XVII веке в Польше и за ее пределами ставшее нарицательным. А потому начинать такое дело можно было только при должной поддержке как внутри страны, так и за границей.
На внешнеполитической арене на роль весомого союзника претендовала, естественно, Франция. Это и не удивительно — учитывая, что возведение на польский престол Анри Жюльена, принца Конде, оторвало бы Речь Посполиту от союза с извечным соперником Бурбонов, австрийскими Габсбургами. Значительно сложнее было найти мощного союзника внутри страны, среди шляхты, которая больше всего боялась потерять хотя бы часть своих исключительных прав. И тогда в королевском дворце вызрел гениальный по простоте и масштабности план — перетягивание на свою сторону украинского казачества.
В Варшаве еще хорошо помнили, что восстание в Украине зимой 1648 г. вспыхнуло именно под лозунгом защиты сильной королевской власти в республике и ограничения всевластия «королевят» — своевольных и неподконтрольных в своих действиях магнатов и крупных шляхтичей. То, что за годы разворачивания освободительной борьбы лозунги существенно трансформировались — и для Богдана Хмельницкого и его окружения уже с первой половины 1649 г. речь шла об утверждении в Украине своего «казацкого панства», то есть собственного государства, — несколько меняло ситуацию, но в целом в приемлемых для короля и королевы рамках. Ведь в условиях введения нового уклада Речи Посполитой казачество было нужно им не только как военная сила, но и как мощный политический союзник. Сделать же из Войска Запорожского такого союзника можно было только, допустив казачество к участию в сеймах и выборах короля.
Как снег среди летней жары, упало весной 1658 г. на головы лидеров антикоролевской шляхетской оппозиции и представителя австрийских Габсбургов в Варшаве барона фон Лизолли сообщение о намерениях королевского двора допустить казачество к полноценной политической жизни республики. Однако, ощутив в себе после выдающихся военных побед и плодотворной политической работы по построению «собственного панства» немалую силу, украинское руководство на переговорах, которые завершились в сентябре 1658 г. под Гадячем заключением украинско-польской унии, потребовало закрепления за казацкой Украиной широких прав федеративной части Речи Посполитой — Великого княжества Русского, которое встало бы рядом с Королевством Польским и Великим княжеством Литовским.
Остро нуждаясь в поддержке украинской стороны, двор не только не выступал против этого, но и щедро жаловал земли в Украине и Беларуси казацким лидерам — Ивану Выговскому, Павлу Тетере, Ивану Нечаю, Ивану Груше, Григорию Гуляницкому, Даниле Выговскому, Григорию Лесницкому и другим влиятельным казакам. Довольно важную роль в отношениях с казачеством в это время играет и королева Людвика. Украинский гетман Иван Выговский, второй после него человек в Гетманате Юрий Немирич и другие старшины адресуют свои послания в Варшаву не только королю или великому коронному канцлеру, но и обязательно королеве. Весьма показательно в этом плане, что информацию об окончательной готовности руководства Войска Запорожского перейти под руку польской короны и начать войну с Москвой гетман Выговский сначала, 28 июля 1658 г., отправляет королеве Людвике, а уже на следующий день — Яну II Казимиру.
Француз по происхождению Пьер де Нуайе, который исполнял обязанности личного секретаря польской королевы и через которого велась вся ее переписка, в том числе и тайная, осенью 1658 г. с удивительной последовательностью, даже, можно сказать, систематичностью, записывал в свой дневник факты общения Людвики с украинским казачеством. Особую активность с украинской стороны в это время, кроме гетмана Выговского, проявлял также белорусский полковник Иван Нечай — младший брат легендарного полковника Данилы Нечая и зять гетмана Богдана Хмельницкого. Именно Нечай в ноябре 1658 г. обещал королеве выставить в поле против любого неприятеля, на которого она укажет, не меньше 20 тысяч воинов. Как информирует далее де Нуайе, личные контакты Людвики Марии с Выговским и Нечаем по каким-то каналам стали известны королевской оппозиции и «...это обеспокоило наших республиканцев, понимавших, что королева задумывает какие-то посягательства на их свободу». Вполне вероятно, что оппозиционеры догадывались, что при определенных обстоятельствах этими «неприятелями королевы» могут быть они сами, и украинские казаки таки выполняют свое обещание, которое дали Людвике.
Она же, верная своим привычкам и принципам ведения придворной борьбы, еще в начале сентября 1658 г. уступила И. Выговскому, П. Тетере и И. Нечаю имения, отписанные на ее имя в Украине, которые перед войной приносили ей ежегодный доход в размере 40 тысяч ливров.
Однако маневры королевы и Яна II Казимира, который все больше подпадал под влияние своей амбициозной жены, направленные на перетягивание на свою сторону украинского казачества, оппозиция быстро разгадала, оказав невероятное сопротивление ратификации Гадячского соглашения на вальном сейме в Варшаве весной 1659 г. Чтобы убедить шляхетских послов в своевременности завершения «казацкой войны», одной из самых крупных и трагических в польской истории, королевская партия согласилась на определенный пересмотр основ соглашений с целью нивелирования негативных последствий для шляхетского сословия республики, понятно, во вред казацким интересам. В конце концов, именно попытки шляхты ревизовать гадячские постановления путем ограничения казацких прав в сочетании с непринятием положений унии радикально настроенными казацкими лидерами и лишили Европу возможности понаблюдать за рождением новой федерации центрально-восточных народов.
Крах гадячской системы, а значит и идеи привлечения украинского казачества к политической жизни Речи Посполитой как важного союзника королевского двора, не означал отказ королевы от замысла по возведению на польский престол своего протеже, причем еще в правление Яна II Казимира. Ареной самого жесткого политического противостояния сторонников и противников введения vivente rege стали заседания сеймов в 1661 и 1662 годах. Причем после того, как осенью 1660 г. Войско Запорожское, возглавляемое гетманом Юрием Хмельницким, опять вернулось в подданство польского короля, борьба за проведение реформы государственного строя Речи Посполитой снова тесно увязывалась с допущением украинского казачества к активной политической жизни республики.
Накануне и во время проведения сейма 1661 г. на головы казацкой старшины упал целый шквал королевских щедрот. Универсалы на владение в Украине городами, городками, хуторами и землями получили Ю. Хмельницкий, И. Креховецкий, С. Опара, Г. Лесницкий, братья Петриковские, В. Выговский, братья Глосинские, П. Тетеря, Г. Гуляницкий, Елена Хмельницкая-Выговская и многие другие. Королевские универсалы, отправленные в Украину представителям администрации Речи Посполитой и шляхты, рекомендовали им вести себя с казачеством как можно толерантнее, не провоцируя конфликтные ситуации и не пытаясь отобрать у них земли и угодья, принадлежавшие им раньше.
На сейме король выступил с зажигательной речью, среди прочего склоняя шляхту к ратификации мирного соглашения с Войском Запорожским 1660 г. как залога процветания общей родины. Однако опытных сеймовых депутатов нельзя было обмануть словами о благосостоянии Речи Посполитой. Каждая сторона вкладывала в них свое собственное содержание. Для шляхты символом процветания республики были нерушимые шляхетские права и вольности. Король же в речи 4 июля 1661 г. убеждал присутствующих в том, что отказ от государственных реформ и введение vivente rege приведет не только к дальнейшему упадку отчизны, но и к разделу ее земель соседними государствами. В конечном итоге королевская партия в ходе сеймовых дебатов потерпела поражение. Такой же безуспешной оказалась и следующая попытка, предпринятая на экстраординарном сейме 1662 г.
Еще больше осложнилось положение венценосного семейства Речи Посполитой после сейма 1661 г., когда по стране начали создаваться так называемые военные конфедерации, выступавшие за немедленное погашение королевской казной задолженности воинам за предыдущие годы войны с Швецией и Московщиной. Чтобы обезглавить оппозицию, королевский двор вызвал на суд маршалка сейма и заодно гетмана польного коронного Ежи Любомирского, который фактически возглавлял антикоролевские силы в коронном войске и пользовался большой поддержкой шляхты. После того как Любомирский пренебрег вызовом на сеймовый суд, последний под давлением Яна Казимира признал гетмана виновным в оскорблении королевского величества, намерении детронизовать монарха и государственной измене, приговорив его к лишению должностей и имущества, потере чести и смертной казни.
Нужное королевскому двору постановление сеймового суда не принесло королеве Людвике такого желанного покоя. Наоборот, оно раскололо польское общество на сторонников и противников короля. Страна попала в полосу жесткой гражданской борьбы. Двор весьма остро нуждался в военной помощи. Ведь антикоролевский мятеж Любомирского поддерживали правительственные круги Австрии и Бранденбурга. Император Леопольд I и маркграф Фридрих Вильгельм оказали опальному польскому вельможе денежную помощь, на которую он нанял иностранное войско и мобилизовал собственных сторонников в коронной армии. В таких условиях король и королева снова вспомнили об украинских казаках. Весной 1663 г. правобережный Гетманат возглавлял бывший королевский секретарь, стольник полоцкий Павел Тетеря. Именно ему и отправили приказ немедленно мобилизовать верные королю казацкие полки (предполагалось, что их должно быть не менее 10 тысяч) и привести их в Польшу для боевых действий против конфедератов.
Интересно, что эта очень важная и деликатная миссия была возложена на тогдашнего постельничего польского короля — молодого шляхтича из Украины, а в будущем ее гетмана Ивана Мазепу. Посланцу было приказано после заверений в расположении короля и всей Речи Посполитой к своему верному Войску Запорожскому передать монарший приказ сосредоточить самое позднее в начале мая казацкие полки под Тернополем, чтобы, объединившись там с татарскими ордами крымского хана Мехмеда IV Гирея, быть готовыми выступить на польские земли. Наконец, если татары по каким-то причинам не будут готовы к выступлению, Войско Запорожское должно выполнять возложенную на него миссию собственными силами.
Ян II Казимир приказывал украинскому гетману войско выставить «на выбор», на добрых конях и с добрым снаряжением, а кроме того, при «верной и преданной королю» старшине, под командой самого гетмана Тетери или полковника Григория Гуляницкого (инструкция особенно настаивала на участии последнего в походе, но причины желательности его привлечения королевская администрация не доверила бумаге — Мазепа должен был пересказать их Тетере устно).
Королевский посланец получил также поручение завязать контакты и с пока что враждебно настроенным к Яну II Казимиру левобережным казачеством под руководством Я. Сомко и запорожцами, убеждая их порвать с Москвой и вернуться в подданство королю. Из королевской канцелярии Мазепе были даны универсалы Яна II Казимира, обращенные к левобережному и запорожскому казачеству как к своим верным подданным. Правда, целесообразность своего путешествия за Днепровские пороги и на Левобережье посланец должен был согласовать с гетманом Тетерей.
Объясняя же причины, побудившие двор прибегнуть к помощи украинского казачества, монарх прежде всего обращал внимание на аспекты политические — «а делается то для славы посполитой, чтобы то мир польский видел и неприятели Его Королевской Милости убедились в том, что он имеет такого гетмана и таких верных себе подданных из казаков, что в любое время за достоинство Его Королевской Милости головы свои сложить готовы». Правда, развитие событий убедительно указывало на то, что одним лишь политическим давлением дело не ограничилось бы — вышколенное казацкое войско при добрых конях и должном вооружении двор мог использовать и для значительно более серьезных дел...
Таким образом, перед украинским казачеством вырисовывалась уникальная перспектива собственного вооруженного вмешательства во внутренние дела Польши. Однако воспользоваться возможностью у Тетери не получилось. В то время против него в Украине вспыхнуло восстание, и гетман всяческими способами отказывался от отправки своих казаков на коронные земли.
Тем временем гражданская война в Польше продолжалась, умножая жертвы с обеих сторон. Только в августе 1666 г., после кровопролитной битвы сторонников и противников короля у села Монтвы, стороны согласились пойти на компромисс. В его основе лежали отказ Яна II Казимира от элекции vivente rege, провозглашение им полной амнистии всем участникам антикоролевского мятежа и выплата коронным и литовским воинам задолженности. Е. Любомирский со своей стороны просил прощения у короля за оскорбление, принес ему присягу верности и за это получил прощение всех провинностей и гарантии возвращения чести и имений.
После подписания соглашения Любомирский немедленно уехал за пределы Речи Посполитой, в Силезию, где в конце января 1667 г. отошел в мир иной. Узнав о смерти своего главного политического оппонента, Ян II Казимир, несмотря на свои больные ноги, всю ночь провел на балу в непрерывных танцах. А вот Людвике Марии насладиться жизнью, избавленной от критики и опасности со стороны Любомирского, судьба времени не отвела.
Вообще создается впечатление, что жизнь без серьезного раздражителя утратила для королевы смысл, и уже с февраля 1667 г. у нее началась тяжелая, как оказалось впоследствии, смертельная болезнь. Почти еженощно у королевы случались приступы одышки или «удушающего катара», как называли ее болезнь иностранные дипломаты в своих донесениях из Варшавы. Тогдашняя медицина с этой болезнью боролась кровопусканиями. Учитывая прогрессирующие приступы болезни, все более частыми становились и подобные изнурительные «лечебные сеансы». Как сообщал правительству французского короля Людовика XIV в тайном донесении из польской столицы один из его агентов, «каждое пускание крови приближает королеву к могиле...»
Тем не менее, политическая жизнь Речи Посполитой конца зимы и начала весны 1667 г. протекала не без активного вмешательства амбициозной Людвики Гонзаги. Оправившись от очередного приступа болезни, королева планировала нападение на своих политических противников, не оставляя надежд все же провести реформу государственного строя республики. Главнейшей ее задачей в это время был срыв заседания очередного вального Сейма, к проведению которого королевский двор был еще не полностью готов.
Отношения с венценосным мужем развивались в уже привычном русле. Хотя, чем хуже становилось самочувствие королевы, тем чаще были приступы веселья и разврата у неуравновешенного Яна Казимира. В конце апреля 1667 г. на балу у сына подскарбия коронного Яна Бонавентуры Красинского, когда королеве в очередной раз стало плохо и она отбыла в свои королевские покои, Ян Казимир, который тогда уже был изрядно навеселе, не без удовольствия весело сообщил своей свите: «Скоро ее уже не будет!» Когда же через некоторое время к нему прибыл постельничий королевы и сообщил, что Людвика Мария умирает, он отреагировал следующими словами: «Не говори мне глупостей, когда я веселюсь»...
Умерла Людвика Мария Гонзага 10 мая 1667 г. Причем последние часы ее земной жизни были посвящены чрезвычайно острой полемике с канцлером великим литовским Кшиштофом Пацом, разумеется, о той самой реформе королевской элекции. Пац как никогда был жестким в своем неприятии идей королевы и, по свидетельству очевидцев, это и вызвало сердечный приступ. Агония Людвики Марии продолжалась в присутствии ее верных подданных и благодарных протеже. Яна II Казимира среди них не было. Когда к умирающей королеве обратились с предложением позвать короля, она запретила отрывать того от государственных дел. Король также не спешил от них отрываться. Семейные узы, завязанные по политическому расчету, остались такими же и после почти двадцати лет совместной жизни...
Настоящая же роль Людвики Марии в государственной жизни польско-литовской республики стала очевидной несколько позже. Менее чем через год после ее кончины, 9 марта 1668 г., Ян II Казимир подписал акт о добровольном отречении от трона в пользу возможной французской кандидатуры. Правда, даже такой ценой реализовать пожизненную идефикс Людвики Марии не удалось. После Яна II Казимира на трон взошел «пяст» (то есть поляк, но поляк украинского происхождения) — сын печальноизвестного в Украине Яремы Вишневецкого Михал Вишневецкий, кандидатуру которого поддержали заклятые враги французских Бурбонов, австрийские Габсбурги. Но что поделать — ce la vie, «такова жизнь...», как любят философски замечать те же французы.
