«ПЛОДЫ ДЕМОКРАТИИ»
Первая статья Конституции Украины провозглашает: Украина — демократическое государство. За прошедшее с момента принятия Основного Закона время по поводу украинского демократизма говорилось разное. Одни, указывая на наши многочисленные неурядицы (дисфункциональность государственных институций, коррупцию, государственное рентсикерство, грубость власти, общее обнищание и — выделю отдельно — бедность образованных и богатство невежд и тому подобное), не без иронии отмечают, что, дескать, хотели, надеялись — вот и пожинайте «плоды демократии». Другие, наоборот, отмечают, что это еще не демократия. Что же касается Конституции, то она вроде только фиксирует и провозглашает украинские ориентиры и идеалы, то состояние, к которому мы должны стремиться в дальнейшем. Слушая в очередной раз подобные сентенции от противников демократии или от тех, кто провозглашает Конституцию неким «ориентиром на будущее», понимаю одно: и те, и другие кривят душой. Во-первых, не нужно пугать простого украинца, утверждая, что ужасы его жизни являются следствием, так сказать, «демократии в действии», поскольку изменение институционального дизайна (введение президентства, партийного плюрализма, введение выборов на многопартийной основе, превращение Верховной Рады в парламент и т.п.) автоматически не ведет к демократии. Как метко подмечают знатоки-институционалисты, институты, как тонкие вина, хорошо переносят перемещение в пространстве только при соблюдении особых условий. Что же касается Конституции, то — и это будет во-вторых — замечу, что Конституция недаром еще называется Основным Законом, а этот, последний, не пишется ведь законодателем на будущее — он рассчитан исключительно на сегодняшний день, и уже сейчас должен функционировать. (Так что того для тех, кто задумывается над проблемой создания для украинства привлекательной национальной идеи, замечу: «Конституцию — в действие!» — идея, которая, думается, будет приемлемой если не для всех, то для большинства украинцев. Ведь в основном положения, закрепленные в нашей Конституции, очень и очень неплохие).
Вышесказанное закономерно подводит к вопросу: а какие общества в Европе или Америке называются демократическими? Какие признаки (характеристики) должна приобрести политическая система государства, чтобы ее воспринимали как демократическую? За что ценит демократию население западных стран? Почему именно демократия не одно столетие остается желанным ориентиром для все большего количества стран планеты, несмотря на то, что человечество уже неоднократно убедилось: демократия не является идеальной формой и способом организации общественной жизни? Ответы на эти вопросы, возможно, помогут нам и на свое житье-бытье и его перспективы посмотреть по-другому. По-другому воспринимать себя в окружающем мире. Итак, почему именно демократия?
Ответ прост: прожив долгие века под властью королей и монархов, увидев и тем или иным образом ощутив «прелести» и последствия фашизма и советского коммунизма (глубоко традиционалистских, даже архаических обществ, которые стремились технически модернизироваться), разноликих авторитаризмов, часть человечества поняла простую истину: несмотря на многочисленные недостатки (прежде всего, фракционность, соперничество и, как следствие, — нестабильность; равнодушие граждан к общественным делам; коррупция и тому подобное), демократия — наименее несправедливый общественный строй, наименее подверженный насилию, тот — единственный! — режим, поддающийся усовершенствованию. Притом — бескровными методами. В условиях настоящей политической демократии, если народ и делает неверный выбор, допускает ошибки, принимает неверное, так сказать, решение, то его никто не лишает (тем или иным способом) возможности исправить, ликвидировать собственные просчеты. Таким образом на протяжении ХХ в. мир, по определению Сэмюеля Хантингтона (профессора Университета Альберта Дж. Уэзерхеда III, директора Института стратегических исследований им. Джона М. Олина в Гарварде), пережил по меньшей мере три волны демократизации. Первая из них — «длинная волна» — началась в начале ХIХ в. и завершилась к 1920 г. победой демократии в 30 странах. Новый авторитаризм и возникновение фашизма в двадцатые и тридцатые годы привели к тому, что к 1942 г. количество демократических государств уменьшилась до десятка. Результатом второй волны демократизации, поднявшейся после Второй мировой войны, стало новое увеличение количества демократических государств — до 30 с лишним. Однако, как и в прежде, в некоторых из них демократическая форма правления со временем пережила крах. Третья волна, как считает С. Хантингтон, начинается в 1974 г., то есть во время, когда радикальные перемены в государственном управлении (свержение 25 апреля 1974 г. режима Салазара-Каэтано) содействовали демократизации Португалии, а потом и других стран, в частности, таких южноевропейских, как Испания и Греция. А кроме того — целого ряда латиноамериканских.
В связи с этим интересно сравнить статистические данные, опубликованные в разное время ассоциацией «Freedom House». (Ассоциация занимается отслеживанием достигнутых уровней свободы и демократии по семибалльной шкале, где 1 означает наибольшую степень свободы, а 7 — наименьшую. Страны, набирающие 2,5 или меньше баллов, считаются «свободными»; от 3 до 5,5 баллов — «полусвободными». Все остальные — «неcвободными»). По ее данным, в 1972 г. свободными на планете были 42 страны, полусвободными — 36. К несвободным странам были отнесены 67 государств. В 1991 г. как свободные характеризовались 76 стран, как полусвободные — 65. Несвободные — 42. Количество свободных составляло 76 и в 1995 г., а вот количество полусвободных сократилось до 62, и соответственно возросло количество репрессивных — до 53.
Третья волна демократизации, спадая, затронула и Центральную и Восточную Европу. В ходе процесса государственного строительства, который развернулся в 90-х годах прошлого столетия (после развала Советского Союза, распада Югославии, Чехословакии), появились новые демократии. Как и новые или ожившие авторитаризмы (Беларусь, Туркмения), хотя с небольшими «примесями» демократии в виде, например, проникнутых демократическим духом конституций. Однако понятно, что написанное на бумаге или даже провозглашенное существенно отличается от практического политического действия: общеизвестно, например, что конституция СССР 1936 г. — «сталинская конституция» — несмотря на незначительные недостатки была образцом демократичности. Она на свой манер повлияла даже на законотворцев далеких от социалистических ориентиров стран, и итальянская Конституция 1946 г. — яркое тому подтверждение.
Наблюдая и анализируя прошлое и настоящее демократии, западные ученые хорошо понимали, что демократия в древнем мире и демократия в ХХ в. — не одна и та же. И не только по сути (когда свободный гражданин греческого города имел такой объем прав, о котором тамошний же раб не мог и мечтать), но и размерами подконтрольных демократически устроенной власти территорий: размеры древнего города-полиса и современного европейского государства с площадью в несколько десятков тысяч квадратных километров — это не одно и то же. Поэтому методы и способы демократического управления такими разномасштабными территориями не могут быть одинаковыми. Отсюда возник вопрос: чем характеризуется современная демократическая политическая система? Что присуще современному демократическому способу организации государственной жизни? Все ли государства-демократии равнозначны, так сказать, в своей демократичности?
В 40-х годах ХХ в. Йозеф Шумпетер обосновал тезис о том, что своеобразной сердцевиной, краеугольным камнем демократии являются выборы. Здесь стоит вспомнить, что выборы регулярно проводились в СССР. Но можно ли было классифицировать политическую систему СССР как демократическую? Разумеется, нет. Выборную демократию должны характеризовать и другие черты. То есть демократической может считаться та политсистема, в которой ключевые государственные должности занимаются только в результате победы над конкурентами в ходе проведения справедливых, честных выборов, которые к тому же регулярно проводятся в условиях свободы (слова, печати, собраний и др.), хорошей информированности электората за счет свободного функционирования в обществе альтернативных источников информации, отсутствия цензурных ограничений и при возможности всесторонней критики власти. В них также должно иметь право реально участвовать все взрослое население страны.
Несмотря на указанные позитивные характеристики электоральной (выборной) демократии, она, к сожалению, не гарантирует слишком многих прав и свобод. Однако на это оказывается способна либеральная демократия.
«ЧЕЛОВЕК БЕЗ СВОЙСТВ»
Наиболее основательно охарактеризовал либеральную демократию Лерри Даймонд. В либерально-демократическом обществе существует ограничение исполнительной власти и независимость судебной, которая обеспечивает соблюдение главенства закона. В либеральной демократии права личности и ее свободы защищены. Как защищены и права меньшинств. Партии, находящиеся при власти, ограничены в возможностях влиять на процесс выборов. Существуют эффективные гарантии против произвола полицейских и судебных органов. Цензура отсутствует.
Эти положения не вызывают никаких возражений у сторонников либеральной демократии. Однако условия функционирования институтов демократии продолжают постоянно меняться. Так, параллельно с распространением демократии на планете идет целый ряд других сложных и неоднозначных процессов, связанных в первую очередь с явлением глобализации. В ходе последней, как отмечают аналитики, стремительно разворачивается обмен капиталами, товарами, услугами, информацией, но не политической демократией. То есть надежда на быстрое восприятие и усвоение народами планеты демократических принципов жизни в своих же государствах не оправдывается. Поэтому сегодня на Западе все чаще звучит мнение, что одним из последствий интеграции в глобальную экономику является чрезмерное развитие потребительских форм самоидентификации. Более того: гипертрофированное потребительство приводит к эгоизму и инфантилизации населения, к возникновению не просто «одномерного человека», но «человека без свойств». Гражданин, так сказать, становится неадекватен демократии. Профессор политической науки в университете Рутгера в Нью- Джерси Б. Барбер спешит напомнить и предостеречь: именно такого рода «человеческий материал» стал в свое время «строительным материалом» тоталитарных систем — нацистской и коммунистической.
Кардинальные изменения происходят и в конкретных обществах, а следствием становится сегментация социумов на основе языковых, религиозных, образовательных факторов, идеологических предпочтений, размера материального состояния, появление все новых и новых идентитетов и др. А как результат — стремительное усложнение спектра общественных интересов, рост противоречий в обществе, нарастание его конфликтогенного потенциала. То есть проблемы, связанные со способностью демократического управления государством, нарастают, как снежный ком. В такой ситуации старых методов, характерных для электоральной (выборной) демократии, для управления «раздробленными обществами», уже не достаточно. Следствием поиска новых механизмов регулирования социетальных процессов, новых рычагов сдержек и противовесов является постепенное усложнение демократических управленческих механизмов.
Таким образом эксперты сегодня выдвигают новые требования к либеральной демократии. Прежде всего отмечается, что избранные народом официальные лица должны отчитываться перед этим народом за свою деятельность, за принятые решения и их общественные последствия. С другой стороны, избранники народа должны иметь возможность осуществлять свои конституционные полномочия, не ощущая противодействия (даже неформального) со стороны невыборных официальных лиц. В том числе военных или сотрудников государственных учреждений или предприятий, которые имеют возможность действовать независимо (в обход) избранных руководителей. Или — налагать вето на решение избранных должностных лиц.
Другое требование к либеральной демократической политсистеме заключается в том, что государство должно быть суверенным и действовать независимо от политических систем более мощных государств (пусть даже и демократических).
«ИМЕНА»
Многие из перечисленных характеристик либеральной концепции демократии характерны и для социального или социал-демократического подхода. Однако между ними есть и существенная разница. Аналитики указывают, что либеральная концепция демократии максимально ограничивает общественную сферу. Социалистический же и социал-демократический подходы расширяют ее путем государственного регулирования, субсидий или через внедрение механизмов коллективного владения собственностью. Ни одна из этих версий демократии не является, так сказать, более демократической, чем другая. Они просто разные. Против обоих есть замечания, ведь в крайних своих проявлениях каждая из них на самом деле может подорвать демократию. Первая — невозможностью удовлетворения коллективных потребностей и выполнения решений законной власти. Вторая — невозможностью индивидуального выбора и контроля за незаконными действиями правительства.
Вместе с тем, показателен тот факт, что на протяжении конца 80-х — в 90-х годах прошлого века европейские социалистические партии одна за другой переориентировались на либеральную философию. Почему? Потому что, как свидетельствует недавняя история Европы, социалистические или социал-демократические искания европейцев завершались неудачами. Так, в начале 80-х годов ХХ в. закончился экономическим, политическим, культурным крахом французской левицы социалистический эксперимент во Франции. В начале 90-х годов социал-демократическая — шведская — модель, которой якобы удалось на какое-то время преодолеть недостатки двух систем (демократической и социалистической) и объединить в себе преимущества каждой из них, в конце концов тоже терпит поражение. Шведские избиратели 15 сентября 1991 г. проголосовали за новые ориентиры. Так было подтверждено банкротство в обществе Социалистической партии. Как результат — в стране началась приватизация. После трех последовательных поражений на общих выборах отказываются от программы, основанной на идеях государственного управления экономикой, национализации, на высоких налогах, британские лейбористы. На рубеже 1980—90-х годов Нил Киннок (глава лейбористов), вдохновленный либеральной идеологией, выставляет для однопартийцев новые ориентиры. И сразу «электоральные дивиденды» партии возрастают. Как говорится, на пути к Дамаску тарсянин Савл становится апостолом Павлом…
В свое время Александр Герцен писал: «Социализм пройдет через все фазы своего развития, пока не достигнет своих предельных границ и полноты своего абсурда. Именно тогда из титанской груди мятежного меньшинства вырвется крик неповиновения и снова начнется смертельная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей революцией, о которой мы пока что ничего не знаем…» И сегодня у большинства европейцев отношение к социалистическим (или социал-демократическим) идеалам довольно подозрительное. Социализм для них, по меткому выражению Роберта Нозика, кажется чрезмерным наказанием — даже когда речь идет о самых тяжких грехах.
Существование в нововозникших государствах элементов разных режимов — демократии и авторитаризма — вызывает к жизни разнообразные гибридные режимы. Пытаясь с ними как-то разобраться, понять их сущность и классифицировать, ученые вводят новые понятия и категории. Среди них такие, как диктабланда и демокрадура. Диктабланда является режимом, при котором авторитарные правители уступают некоторые свои личные права, но остаются неподотчетными гражданам. Демокрадура — режим, при котором выборы происходят, но при условии гарантированной победы правящей партии, исключения определенных общественно-политических групп из участия в них, или при лишении избранных граждан возможности настоящего управления.
В других случаях, анализируя политическую действительность конца ХХ — начала ХХI в., эксперты говорят о «неконсолидированной демократии». Ее ярким примером является Аргентина, где фактически каждые новые выборы проходят по новым правилам. Каждая партия остерегается претензий на гегемонию со стороны своих конкурентов. Предпочтения избирателей меняются самым причудливым образом и колебаются от одной партии к другой. Конституция не является гарантией от вмешательства власти в избирательный процесс. Исполнительная власть сконцентрирована и осуществляется персоналистски.
Конечно, Аргентина от нас далеко. Однако, как отмечает Филиппо Шмиттер (профессор политических наук в Стенфордском университете), хотя еще и рано делать окончательные прогнозы, однако именно «аргентинизация», очевидно, будет наиболее вероятной перспективой для «новых демократий Восточной Европы» и государств, возникших на месте бывших республик СССР. Думается, это утверждение не такое уж и безосновательное.
Понятно, что на постсоветском пространстве, как и в целом ряде стран Азии, делаются заявления, что демократия в одной из западных ипостасей непригодна для той же Азии или Восточной Европы. Так что японцы стремятся к «коллективной демократии» (что заставляет западные страны сильно сомневаться в демократической аутентичности Японии). В Индонезии в свое время строили демократию, так сказать, на свой вкус — «управляемую демократию», довольно оригинально раскрывая ее суть: власть во время выборов имеет право до 12% голосов избирателей распределить по собственному желанию. В России говорят, как всегда, об «отдельном российском пути» — авторитарной демократии. А что кроется за такой риторикой? Только одно — плохо замаскированные (для образованного) авторитаристские (диктаторские) устремления власть имущих.
Выступая против демократии, ее противники прибегают и к другим разнообразнейшим аргументам. Например, отмечают, что демократический способ и форма организаций общественной жизни не являются единственно эффективными в сфере экономики. И действительно, в авторитарных государствах экономика может развиваться довольно быстрыми темпами (вспомнить хотя бы Японию в период до 1940 г., франкистскую Испанию после 1960-го, Чили в последние годы правления Пиночета. Или — «азиатских тигров»: за десять-двадцать лет Сингапур, Гонконг, Тайвань и Южная Корея сделали поразительный шаг на пути экономического роста). Тоталитарный СССР оказался эффективным в борьбе с другим тоталитаризмом — фашистским. Но обратим внимание на другое: в авторитарных или тоталитарных системах так или иначе правящая верхушка эксплуатирует государство и общество в своих частных интересах. «Приватизируя» целые народы, выгоду получают отдельные кланы, номенклатура, группы. Полноправие же самому народу дает только, как свидетельствует европейский опыт, демократия. Демократия способна сделать власть подотчетной, а государство по- настоящему сильным.
Захотим ли мы прислушаться к этим предостережениям, делать соответствующие выводы, ограждая тем самым себя от все новых и новых общественно-политических потрясений (а их за годы украинской независимости таки было немало), понятно, зависит от нас самих. Однако, думается, прислушаться стоит. Стоит быть компетентным и адекватным демократии сообществом. Если, мы, разумеется, понимаем ценность демократии…
