Словосочетание «китайское экономическое чудо» давно вошло в экспертный лексикон наряду с оценками послевоенного экономического успеха в Германии и Японии. Только если в двух последних случаях процесс экономического реформирования шел параллельно с наращиванием демократических традиций в политической жизни, Китай остается страной с «двумя лицами». С одной стороны — стремительное экономическое развитие, для которого свойственны рыночные правила, а с другой — медленный отход от законсервированности и закрытости, характерных для авторитарных режимов.
Первого июня семидесятидвухлетний доктор Цзян Яньюн — хирург 301 пекинского военного госпиталя — и его жена доктор Хуа Чжунвэй вышли из дома и отправились за визой в американское посольство. С тех пор о них никто не слышал. Семья и друзья предполагали, что они были задержаны полицией Бюро общественной безопасности, и что их отпустят на свободу после пятнадцатой годовщины «бойни» на площади Тяньаньмэнь 4-го июня. Но 8-го июня государственные служащие, не назвавшие своих имен, попросили сына доктора собрать некоторые личные вещи его родителей, включая зубные протезы, и доставить их властям. Это, конечно, не первый случай задержания людей без каких-либо объяснений в Китае, так что такая просьба является плохим знаком.
В условиях экономического процветания Китая, потоков иностранных инвестиций в страну и значительного укрепления роли Китая на мировых рынках исчезновение пожилой супружеской пары едва ли может прервать это лихорадочное развитие. Но исчезновение этих людей только подчеркивает дисбаланс между темпами экономических и политических реформ.
Цзян Яньюн — не обыкновенный доктор. Он принадлежит к числу тех людей, кто уже давно достиг того момента в жизни, когда посчитал необходимым для себя, из чувства долга и патриотизма, переступить за рамки роли хирурга и стать гражданином. Его «одиссея» началась 4-го июня 1989 года, когда он провел страшную ночь, стараясь спасти сотни раненых и умирающих жертв избиений, заполнивших восемнадцать операционных палат его больницы после того, как Армия народного освобождения открыла огонь на пути к площади Тяньаньмэнь. Будучи психологически травмированным произошедшим и испытывая сильнейшие муки, доктор Цзян, тем не менее, хранил молчание.
Однако когда в 2003 году вспыхнула эпидемия тяжёлого острого респираторного синдрома (SARS), доктор Цзян понял в апреле, что официальные отчеты Министерства здравоохранения о всего 19 подтвержденных случаях заболевания в Пекине были недостоверными, поскольку ему лично было известно о количестве случаев заболевания, почти в десять раз превышающем официальные данные. Он решил предать это огласке. «Я чувствовал, что должен был рассказать о том, что происходит, не просто для того, чтобы спасти Китай, но и чтобы спасти мир», — сказал он.
Его разоблачения сокрытия факта эпидемии SARS заставило китайское правительство принять более открытые и эффективные меры по борьбе с болезнью, предотвратив таким образом настоящую катастрофу. Но если доктор Цзян и стал героем, он также был отмечен как непокорный и потенциально неконтролируемый человек из числа тех, которые внушают страх Коммунистической партии Китая.
Действительно, самые худшие опасения партии реализовались незадолго до 15-ой годовщины событий на площади Тяньаньмэнь. Во время съезда Национального народного конгресса доктор Цзян нарушил свое молчание, написав длинный прочувствованный призыв к руководству Китая. В нем он обвинял «небольшую группу лидеров, поддерживающих коррупцию» в том, что 4-го июня они прибегли к мерам «беспрецедентным в мире и в Китае», когда «использовали танки, пулеметы и другое оружие, чтобы подавить выступление совершенно безоружных студентов и граждан».
В его письме приводились страшные подробности кровавых увечий, с которыми попали в его больницу жертвы избиений, и страдания простых людей, приезжавших, чтобы найти мертвыми своих детей и любимых. Без уважительного отношения к партии или страха перед ней доктор Цзян осуждал китайское руководство за то, что они «мобилизовали все виды пропаганды для создания и распространения лжи и прибегли к деспотическим мерам, чтобы заставить молчать людей по всей стране».
И, наконец, доктор Цзян просил партию произвести переоценку студенческого движения 1989 года и «изменить свой вердикт» с «контрреволюционного мятежа» или «политических выступлений» на «патриотический акт, получивший поддержку подавляющего большинства людей в Пекине и во всей стране». «Наша партия должна исправить допущенные ошибки», — недвусмысленно закончил он. «Все люди, чьи родные и близкие были несправедливо убиты, должны выступить с такой же просьбой».
До того, как назвать свое имя, адрес и номер телефона, он сказал: «Конечно, я подумал о последствиях, которые могут ждать меня после этого письма. Но я решил изложить вам все факты».
Но как можно совместить отдельный печальный инцидент, такой как исчезновение пожилой китайской супружеской пары, с многообещающим прогрессом «китайского экономического чуда», который так преобразил эту когда-то казавшуюся отсталой и бесперспективной страну? Сегодня Китай является страной противоречий. Напряженность между его все более открытой экономикой и все еще закрытой политической системой и институтами (основанными в эпоху Сталина в 1950 х годах) делают сегодня Китай самой потенциально конфликтной в мире страной такой значимости.
Старый государственный плановик Чэнь Юань когда-то предостерегал, что китайские реформаторы создали «экономику птичьей клетки», в которой капиталистическая птица растет в социалистической клетке. Из чего он делал заключение, что если лидеры партии не будут соблюдать осторожность, эта капиталистическая птица вырвется из социалистической клетки, положив конец китайской марксистско-ленинской революции. Действительно, птичья клетка старой социалистической экономики уже в значительной степени сломалась под давлением китайских капиталистических реформ, выпустив «народную республику» — мутанта на мировой рынок стимулирования потребительского интереса.
Но процесс разрушения, преобразовавший или уничтоживший так много старых сталинистских экономических институтов Китая, не сопровождался упразднением изживших себя политических структур. Хотя китайские лидеры и используют лозунг «одна страна — две системы» как формулу для управления Гонконгом — а, возможно, когда-нибудь и Тайванем — их лозунг в гораздо большей степени относится к самому Китаю, если принять во внимание существование капиталистической экономической системы в рамках ленинистской политической системы.
Доктор Цзян Яньюн может стать миллионером, носить одежду по вкусу, сделать ремонт в своей гостиной, и даже купить машину, но он не может сообщить общественности об эпидемии или написать правительственным чиновникам честное и открытое письмо, содержащее критику и советы. Имеет ли это значение? Это зависит от того, верит ли кто- нибудь в то, что ленинский капитализм является стабильной и жизнеспособной долгосрочной формой правления в Китае.
