В «Дне» за 4 апреля мы напечатали материал Веры Агеевой «Интеллектуалка или классная дама?», посвященный проблемам преподавания литературы в наших школах, предполагая им начать дискуссию об уровне школьного преподавания вообще. А вот чего мы не могли предположить: столь широкого и эмоционального резонанса. Что, с одной стороны, не может нас не радовать. С другой, свидетельствует: проблема действительно существует и нуждается в самом широком обсуждении.
Сегодня мы знакомим вас с первым откликом и надеемся узнать и ваше мнение — по существу. Ждем ваших писем по адресу: 04212, Киев-212, ул. Маршала Тимошенко, 2л, e-mail: [email protected]
Разделяя заботу редакции о состоянии образования вообще и литературного, в частности, и пафос статьи Веры Агеевой, хотел бы обратить внимание на несколько моментов, которые, по моему мнению, помогли бы сосредоточить начатую дискуссию, как и призывает редакция, на существенных моментах. Думаю, эти заметки помогли бы высказаться не столько педагогам, сколько представителям Министерства образования и науки: именно от их мировоззренческих, а не политических или государственнических позиций зависит состояние школьного образования.
В первую очередь хотел бы отметить, что естественный консерватизм школьного образования может рассматриваться также и как залог его выживания в различных социально- экономических условиях: как ни крути, а учиться надо. Только этот консерватизм должен касаться больше формальных, чем содержательных характеристик образования.
А вот чему и как учить и учится и где потом применять свои знания, решать в каждых новых условиях необходимо также по-новому. И не только тем, кто учит или учится, но и тем, кто организовывает процесс их взаимодействия: государственным и муниципальным чиновникам от образования.
Образ человека со средним образованием, заложенный во времена развитого социализма, не отвечает тому, который вырисовывается из потребностей сегодняшнего дня. А люди, которые должны организовывать выпуск учеников, отвечающих этим потребностям, работают, как тот оружейник, у которого из любых деталей все равно автомат Калашникова получается. Система школьного образования и государственный заказ школе и стандарты знания остались теми же (хронологические таблицы в начале III тысячелетия!). Потому что и те люди, которые должны формировать новый государственный заказ, находятся в плену старых теоретических, методологических и практических навыков. Имя которым — этатизм, т.е. возложение всех надежд на Государство, и разрешение всех проблем с помощью государственной власти. (Отсутствие в обществе дискуссии по разработанной Институтом литературы им. Т.Г. Шевченко НАНУ школьной программе по литературе и представленной недавно газетой «Освіта» новой образовательной концепции, разработанной Министерством образования, — яркий показатель его неготовности к дискуссиям относительно положения вещей в средней школе. А молчание самих педагогов можно объяснить запущенной болезнью того же этатизма: мол, мы люди маленькие: скажут из государственных учреждений — Академий и Министерств — будем выполнять.) Но ведь государство — это конкретные люди, с определенным образованием и соответствующими механизмами власти.
«Одна из наиболее сложных теоретических проблем, которую нужно учитывать при формировании школьных курсов литературы, — это проблема канона», — говорит Вера Агеева. Возможно, для литературоведов это и так, но, как видно из приведенного ею же примера, для работников минобразовательной системы это совсем не проблема. «На волне патриотической экзальтации начала 90-х канон попробовали изменить. При этом, кажется, руководствовались все теми же принципами «патриотического воспитания»: только советский патриотизм быстренько заменили украинским», — пишет Вера Агеева, не указывая конкретно на тех, кто же руководил изменением канона. Но для нашей дискуссии именно это и является едва ли не самым важным: как знания ученых, сотрудников государственного института — академического Института литературы, Академии педагогических наук, Педагогического института, университета — через орган государственной власти — Министерство образования — попадает в государственную же школу, т.е. к учителям и через них — к школьникам?
В советские времена посвященные всегда оставляли этот механизм закрытым для всех участников процесса: академический ученый, преподаватель высшей школы и школьный учитель должны работать, не задумываясь, как и для чего будет действовать весь механизм. Казалось бы, в условиях политической независимости от какой-то одной партии можно было бы все годы независимости государственной вести постоянную дискуссию о том, чем должна быть заполнена голова человека, который войдет в жизнь новой Украины. Однако, как оказалось, этатизм — тяжелая болезнь. Об этом свидетельствует и приведенный Верой Агеевой пример об изучении «Прапороносців» О. Гончара в современной школе. Однако, боюсь, дело здесь в не в том, что, как пишет автор, «учительницам мало платят и им лень читать новые книжки», а в том, что эти угнетаемые государством учительницы находятся в условиях поддержанной им же запущенной идеологии литературы. Литературоцентризм, который во времена советской власти пестовался как «способ внесения идеологического сознания в массы», и до сих пор остается как для чиновников в сфере образования, так и для школьных учителей регулирующим их деятельность мифом. Он же и начатую дискуссию может завести на окольные пути обсуждения конкретного набора школьного литературного канона.
Чтобы этого не случилось, стоит, по моему мнению, обратить внимание на такие моменты. Литература может рассматриваться, по крайней мере, с трех главных позиций:
— как вид художественного творчества (отобранные специалистами произведения, отвечающие высоким требованиям «творчества по законам красоты», которые необходимо прочитать, чтобы быть образованным человеком);
— как вид художественного восприятия (восприятия разными слоями читателей всего, что считается авторами и издателями литературой, независимо от того, какой социальный статус приобретает читатель вследствие чтения);
— как социальный институт (авторы, их произведения, премии, звания; издательства, тиражи, гонорары авторов; литературно-художественные периодические издания и их сотрудники; библиотеки, полиграфическое производство, продажа книг и подготовка специалистов для них; наука, образование — высшее и среднее — о литературе и тому подобное).
Традиционно преподавание литературы в школе ориентируется на литературу как вид художественного творчества. Это приводит, например, к тому, что школьники с огромным опозданием узнают, если вообще узнают, что на гонорары писателя (Горького) можно содержать маленькую политическую партию (в частности, большевиков). А следовательно, побуждающим моментом к «творчеству» может быть стремление заработать, а не содействовать одухотворению человечества. Вследствие абсолютно идеалистического подхода к литературно-художественному творчеству для ученика теряется его смысл: «Он творил, а я здесь при чем?» — спрашивают самые любознательные. Изучение по школьной программе произведений, которые не стали, и при существующем отношения к литературе не могут стать смысложизненными регуляторами личной жизни школьника, и приводит к тому, что, как верно отметила Вера Агеева, ученики выходят «из школы с твердой уверенностью, что украинская литература придумана только для того, чтобы мучить читателей».
Следовательно, первой и самой главной задачей дискуссии, по моему мнению, могло бы стать обсуждение статуса литературы и ее идеологии в наших обществе и государстве. Ламентации некоторых «старших» писателей, а также критиков, которые их обслуживали, о том, что их произведения не издают и на них не обращают внимания, — свидетельство изменения не только социального статуса литературы, но и статуса художественной интеллигенции (техническая может хотя бы разбежаться по другим странам, а художественная пригодна только там, где рождается). Она потеряла свои позиции и держится из последних сил. Осознать свою роль в новых условиях ей не дает взлелеянный ею же самой миф о самой себе.
Этот же миф не дает методистам всех уровней не только влиять на упомянутый Верой Агеевой «канон», но и изменить методику изучения представителей этого канона. Табу, наложенное творцами мифа о значении литературно-художественного творчества на проверку его жизнеспособности через данные восприятия его результатов читательским сознанием, должно быть сброшено. Классические (с точки зрения литературоведов) произведения не должны отменять в школьном преподавании книги, «зачитанные до дыр». А как при изучении литературы в школе показать народ, который только что — за десять лет украинизации — научился читать, а уже к 1937 потерял почти 500 своих писателей, как народ, который не сломался и породил новых гениев? Прочтите в газете «Освіта» программу недели книги (см. № 12 от 12 — 19 марта 2003 г.), и вы увидите, что Советский Союз не умер. Он живет в нашей образовательной системе.
Понятно, что в случае с преподаванием литературы в школе речь должна идти в первую очередь о литературе как социальном институте. И рассматриваться он должен с двух точек зрения: во-первых, почему государство поддерживало, поддерживает и будет поддерживать преподавание литературы в школе; во-вторых, что должен знать об этом социальном институте школьник. Не берусь отвечать на оба вопроса сейчас, поскольку дискуссия только начинается.
Замечу только: даже оставаясь в пределах классовой теории при анализе общества (а большинство чиновников различного ранга никакой другой теории не знали, не знают и уже не будут знать), можно прийти к выводу, что вместе с изменением содержания определения «пролетариат» должно измениться и отношение к «пролетарской» литературе. Пролетариатом сегодня в развитых странах являются не шахтеры и металлурги, докеры и водители, а работники рекреационного бизнеса (обслуживающий персонал). А у них — дух не рвал и не будет рвать тело к бою. Та же судьба ожидает и Украину (если ее транзитный и туристический статусы будут соответствующим образом поддержаны государством). Следовательно, школьная программа по литературе для нового пролетариата должна содержать произведения, в которых социальный протест не приводит к гражданским войнам? Ведь, как показали события в Ираке, война — это смерть не только мирных жителей, но и туристической отрасли нескольких соседних стран, а с ней и упадок всей их экономики.
И недостатки школьной программы, думаю, не в перегруженности, а в том, нужно ли эту программу выполнять в режиме, который задается министерскими методистами? Вообще, интересно было бы услышать размышления этих людей о том, что они считают литературой для себя, для своих детей, для учителей, для их учеников. Возможно, здесь бы мы нашли ответ на вопрос, почему выдающиеся достижения представителей Киевской мировоззренческо-антропологической школы — сотрудников Института философии НАНУ — так и не нашли не то что воплощения, а хотя бы некоторого заметного отражения в деятельности образовательной системы. Отсутствие мировоззренческого единства (а не партийно-политического единомыслия) во всех звеньях, которые должны обеспечивать деятельность механизма школьного и послешкольного образования, — один из глубочайших недостатков сегодняшнего общества и государства. И никто другой, как члены этого сообщества — образовательной системы, могут изменить состояние дел.
Чиновничество, основа государства как социального института, это — также интеллигенция, и на нем, как когда-то на творческой интеллигенции, лежит такая же историческая ответственность за духовное состояние народа. Большевистский миф о царских чиновниках, который вследствие деятельности чиновников большевистских перерос в абсолютно обоснованный миф советской интеллигенции о чиновнике советском, также должен быть разрушен. Самими же чиновниками. Поскольку государство, которое они представляют, — это не цель, а средство. Средство сделать всех детей нашего народа не только грамотными, но и «читающими». Чтобы они имели возможность трактовать прошлых и современных украинских писателей с позиций современных украинских философов!
Нужно отнестись к художественной литературе, которая будет преподаваться в школе, как к экзистенциализму в действии, как к смысложизненной духовной практике, а не как к упражнению по декодированию мнимых, по большей части, вымышленных кем-то величин. Я могу согласиться с Верой Агеевой, что «литература никого не научила разрешать общественно-политические проблемы», а вот с тем, что «она может научить только одному — понимать красоту» согласиться не могу.
Потому что эта безличностная красота — едва ли не самый большой враг школьной программы. Литература, если она создана по законам красоты, может научить и учит не какой- то непостижимой боговдохновенной красоте, а красоте достойного человеческого бытия среди людей. Она является очеловечиванием человека по его собственному желанию — потому что не под принуждением я расходую часть своей жизни на чтение какой-то книги. Не могу не привести здесь слова Цветана Тодорова из книги «Человек, который потерял родину»: «Место прежних боговдохновенных истин должны занять не красота, а универсальная мораль, рожденный в диалоге консенсус, любовь к отдельной личности». Поэтому-то и лозунг Федора Достоевского «красота спасет мир» нужно понимать не в большевистских традициях, что придет добрая тетя Красота и спасет нас всех (т.е. накормит, оденет и даст где спать), а так, как она должна мыслиться сегодня и, думаю, мыслилась им самим: только твоя личная духовная и душевная красота, взлелеянная тобой самим по собственному желанию в соответствии с лучшими образцами, почерпнутая в первую очередь из художественной литературы, является залогом спасения целого мира.
