Воистину, мифологем, стереотипов и квазиисторических обобщений вокруг «воссоединения» и всего, что ему предшествовало, накопилось много; такое ощущение, что докопаться до правды прошлого очень трудно, будто она покрыта толстым слоем льда. К тому же, пророссийски настроенные политические силы (нередко не такие уж и далекие от власти) уже сейчас на 100% стремятся получить соответствующие пропагандистские дивиденды от 350-летия Рады в Переяславе, которое будет отмечаться в январе 2004 года.
Поэтому еще более актуальной выглядит необходимость научного, объективного, выверенного по источникам анализа событий, происходивших 349 лет назад. Именно эту цель ставили перед собой участники «круглого стола» «Переяславская Рада 1654 года: проблемы интерпретации», проходившего в рамках «Дней науки в НаУКМА» в прошлый четверг. Ведущие ученые кафедры истории Киево-Могилянской академии, профессора Наталья Яковенко, Юрий Мыцик, известные ученые-историки Виталий Щербак, Виктор Горобец, Тарас Чухлиб, Сергей Лепьявко инициировали очень интересный, содержательный и сегодня особенно актуальный обмен мнениями вокруг широкого комплекса проблем политики Богдана Хмельницкого и соседних государств — Московии, Речи Посполитой, Турции.
Первый блок вопросов, оказавшихся в центре внимания (в обсуждении участвовали также специалисты из Киевского Национального университета, ряда ведущих вузов, а также студенты НаУКМА), можно сформулировать так: «Была ли Переяславская Рада только одним из элементов политических комбинаций Хмельницкого или же шагом неизбежным?» (Н. Яковенко). Иначе говоря, существовали ли реальные альтернативы Переяславу и какие именно? Профессор Н. Яковенко отметила, что сводить роль Переяславского соглашения только к одному из многих возможных дипломатических шагов — это значит умалить ее. По существу, по мнению историка, это событие было неизбежным уже с 1651 года. Следует, отметила Н. Яковенко, обратить особое внимание на роль восточных патриархов, чье влияние на Богдана в те годы было огромным.
С другой стороны, активно обсуждалась и концепция так называемой «поливассальной политики» (Т. Чухлиб), когда один правитель, в данном случае Хмельницкий, мог иметь одновременно несколько патронов как на Востоке, так и на Западе и Юге. Интересно было бы, подчеркивали выступающие, вписать такую политику (или же, как шутя говорилось, «многовекторности XVII века») в широкий контекст Переяслава. Во всяком случае, понятно одно: «само внутриполитическое положение в казацкой Украине обусловило то, что Хмельницкий склонился к союзу с Москвой» (Виталий Щербак).
Второй комплекс проблем — это Переяславское соглашение с точки зрения его соответствия казацким традициям того времени. Отмечалось, что они требовали при заключении каких бы то ни было соглашений соблюдения трех непременных условий: а) открытости соглашений; б) равноправия договаривающихся сторон на основах честного поиска компромиссов; в) наличия четких путей реализации этих соглашений. Если вспомнить, что представитель царя Алексея, боярин Бутурлин, в ответ на требование казаков заявил: «Царь своим подданным в Московском государстве не присягает, и никогда этого не было и не будет», то вполне правомерно возникает вопрос о законности Переяславской Рады, учитывая казацкие историко-культурные традиции (Тарас Чухлиб считает, что есть все основания говорить о ее нелигитимности, а Виктор Горобец указывает, что в тот день было целых три рады!).
Новая, творческая интерпретация такого судьбоносного для Украины события, как Переяславская рада, крайне необходима нам сейчас, поскольку помогает действительно «раскрепостить» архаическое общественное сознание. И сделать выводы, что не стоит выбирать внешних союзников, исходя исключительно из своих внутриполитических проблем, а не из стратегических интересов государства.
