Акция «Сквозь века и границы», которая началась в июне в Одессе и Киеве, нашла свое продолжение в мероприятиях, которые проходили недавно в Сибири в рамках «Года Украины в России».
Молодые, но уже известные музыканты, заслуженные артисты Украины пианистка Анна Середенко и скрипач Олесь Семчук пригласили своих старших друзей-единомышленников, которые теперь живут за границей — скрипача Павла Верникова (Италия) и виолончелиста Бориса Бараза (Франция) — продемонстрировать публике красоту звучания уникальных инструментов, на которых они играют. Это скрипка работы Гварнери под названием «Барон Кноопф» и виолончель неизвестного кремонского мастера XVIII века. Изысканную камерную программу из произведений Вивальди, Баха, Рахманинова, Шостаковича в исполнении этих мастеров услышали в Сургуте, Новом Уренгое и Надыме. Но Анна Середенко вследствие болезни не смогла принять участие в концертах. Вместо нее поехала пианистка Елена Розанова. Внимание публики, конечно же, было приковано к обладателю уникального инструмента, скрипки Гварнери «Барон Кноопф» Павлу Верникову — выдающемуся исполнителю и педагогу. Закончив с отличием школу имени Столярского в Одессе, он поступил в Московскую консерваторию (класс Д. Ойстраха и Д. Снитковского). Больше двадцати лет живет за границей. Преподает в Италии и Финляндии, выступает вместе с самыми известными музыкантами мира, является членом жюри многих международных конкурсов, входит в состав «Трио Европы». Присутствовать на его репетициях и уроках, слушать его комментарии — всегда деликатные и остроумные — сплошное удовольствие. А его рассказы о себе и близких людях — это просто захватывающий роман.
— Я начинал как солист в Москве. Пытался участвовать в различных международных конкурсах. Для этого мне даже выдавали скрипку Страдивари из Госколлекции. Но каждый раз чиновники опаздывали оформить паспорт: то бланков не было, то бумаги. Не хотели меня почему-то выпускать за границу… Когда я понял, что без победы в конкурсах я солистом не смогу стать, у меня начался страшный психологический кризис, и я долго не брал скрипку в руки. Тогда мой педагог Снитковский сказал: «Что же, «спускайся в шахту» и занимайся второразрядной профессией камерного музыканта». А я тогда думал, что в камерных ансамблях играют только инвалиды. Но стал участвовать в исполнении квартетов Шумана, трио Брамса и влюбился в эту музыку, открыл красоты, которых до сих пор не знал.
— Как вы оказались на Западе?
— Я не эмигрировал, я влюбился в молодую красивую девушку и переехал в Югославию. Это было в 1978 году. Пять лет я жил в Белграде. Я побеждал на международных конкурсах, потому что из Югославии я мог ехать, куда хотел.
— У вас уже был югославский паспорт?
— Да. Это отдельная история. Министр иностранных дел Лазарь Моисов, македонец, был моим большим почитателем. (Я не часто встречал политиков, которые бы регулярно ходили на классические концерты.) И он помог мне получить югославский паспорт, потому что с советским всегда на границах были проблемы. Когда развалилась Югославия, у меня возникли проблемы с югославским паспортом. Потом я развелся с женой и переехал в Париж, где работал в консерватории. Через восемь месяцев я вынужден был ее оставить, потому что концертные поездки не давали возможность преподавать. Далее я познакомился с молодой красивой итальянкой, вступил в брак и переехал в Италию. У меня двое детей, которых я, так же как и жену, вижу редко. Живу в городе Модене. Недалеко от меня — один из многочисленных домов Лучано Паваротти. Модена также город эксклюзивных автомобилей: феррари, мадзератти.
— У вас какая машина?
— У меня даже нет прав автомобильных, потому что за всю жизнь я не мог посвятить хотя бы месяц тому, чтобы научиться водить машину. Когда я собирался вступить в брак, спросил Стефанию, есть ли у нее права. И, после того, как получил положительный ответ, понял, что это — женщина моей жизни.
— Вы, по-видимому, спросили ее также, сколько дней в году она может прожить без своего мужа…
— То, что мы будем редко видеться, она поняла слишком поздно. Стефания пианистка, и до рождения детей мы вместе концертировали. И сейчас мы играем 5 — 6 концертов в год, чтобы она поддерживала форму. Но основная работа ее — менеджмент. Моей карьерой она не занимается, чтобы не смешивать работу с личной жизнью. Сфера ее интересов находится на грани жанров классических и эстрадных «кросовер». Стефания готовит проект с Лучио Далла, автором известной песни «Карузо». Он будет петь классический репертуар в своей собственной манере вместе с оркестром «Виртуозе итальяни», где я являюсь артистическим директором.
— Чему научила вас жизнь на Западе?
— Когда я приехал на Запад, я был типичным представителем советской школы. Дело в том, что украинская и русская исполнительские школы дали миру 80 процентов всех гениальных музыкантов современности. Но я услышал музыкантов, которые играют иначе, чем наши, начал внимательно слушать и влюбился в трактовки, которые когда-то казались грубыми. Я изменил многое в своей игре. Когда я приехал в Италию и мне предложили быть концертмейстером «Римских виртуозов», я был ужасно горд своей школой. В этом оркестре я увидел людей с огромными ортопедическими проблемами. И я хотел показать, что это такое — наша школа: стал играть произведения Вивальди смело, громко, сильно. Но мои коллеги, которым понравилась моя игра, сказали: «В Венеции, где Вивальди писал эти произведения, туман. Там почти мистическая атмосфера. Невозможно адажио Вивальди играть здоровым сильным звуком.» Они промыли мне мозги и научили: «Чтобы понять музыку, нужно иметь общую культуру и уметь понимать других.»
— Чему еще вы научились у своих коллег?
— Мы все воспитаны неправильно: только я и более никто. Звезд на небе меньше, чем их было в Советском Союзе. А Абадо, Перельман и Циммерман — скромные люди. Они садятся с коллегами играть в секстете, квинтете и никого никто не учит. А бывшие советские музыканты, когда играют с западными, не перенимают опыт в отношении доброжелательности и желания понять партнера. Я получил несколько уроков нравственности, которые научили меня, как нужно себя вести. Лучше не показывать, что ты звезда. Чем ты больше, тем меньшим должен быть.
— В чем отличие отношения к учебе у нас и у них?
— Главное отличие в том, что родители на Западе более спокойны. Таких мам, как у нас, которые бросают работу, покупают ребенку самую дорогую скрипку, посвящают этому ребенку всю жизнь и ругаются из-за него с мужем, там нет. На Западе нет фанатизма. Сейчас он есть в Японии и Корее. Там я с ужасом узнаю советскую систему обучения, которая приводит к тому, что ребенок уже ненавидит и маму, и папу, и скрипку. Я думаю, что талантливый ребенок без террора добьется успехов. Талант имеет право на нормальную жизнь. Если этот ребенок, в которого столько вложено, не достигнет ничего в искусстве — жизнь родителей потеряна напрасно. А сейчас пробиться очень трудно. Говорят, что сейчас больше музыкантов, чем тех, кто хотел бы их слушать.
— Чему вы учите студентов?
— Простоте. Хочу, чтобы они привыкли заниматься и мыслить самостоятельно, чтобы выражали мысль композитора, а не показывали свое нутро. Мы же, исполнители, — все эгоисты. Хотим быть лучше других, более оригинальными, и композиторы-классики от этого страдают. Мертвые же не могут защититься от нашей агрессии и самовлюбленности!
— Любимец киевской публики ваш ученик Олесь Семчук едет вместе с вами в Италию работать ассистентом в вашем классе. Почему вы пригласили его, ведь он еще молодой, ему еще нужно самому учиться?
— Учиться и мне нужно, как и каждому музыканту. Олесю уже 26 лет. На Западе в этом возрасте кое-кто уже идет на пенсию. Он талантливый музыкант, думаю, он поможет мне в преподавательской работе. У меня очень большой класс. Только в Италии я преподаю в двух академиях: в одной у меня 43 студента, в той, где будет работать Олесь, в городе Фезоле, неподалеку от Флоренции — 18. Для Семчука это будет хороший шанс проявить себя. К тому же он сможет выступать с концертами.
— Кто вам нравится из выдающихся скрипачей?
— Если говорить о скрипачах, я больше люблю слушать старых мастеров. Это Мильштейн, Азик Штерн, Хейфец. Меньше волнует молодое поколение, они не касаются струн души, гонятся за деньгами, делают из искусства бизнес. Концерт — это же всегда как в последний раз. Музыка — это любовь. Вы же не можете влюбляться каждый вечер. Вы физически устаете и начинаете рассчитывать: сегодня в Лондоне будут известные критики, поэтому это важно, а в Тернополе можно не выкладываться на сто процентов. Я ощущаю духовное обеднение нынешних музыкантов. Искусство в известной степени потеряло очарование.
— О чем вы мечтаете?
— Я бы хотел, чтобы через некоторое время западные музыканты эмигрировали в Украину. Может, это идиотская мысль, но ведь помечтать можно, чтобы, скажем, через 50 лет была массовая эмиграция американских музыкантов в Украину, потому что возможности обучения здесь лучше, чем в Америке. Бывает досадно, когда ты делаешь много полезного для культур других стран — Италии, Финляндии, Франции, но не можешь сделать того же для своей. Для наших молодых студентов можно найти стипендии, помочь им учиться за границей, увидеть другой стиль жизни. Я пригласил на свой фестиваль в итальянском городе Портогруаро многих молодых музыкантов из Одессы. Им там будет интересно. Там у меня в гостях уже побывало немало знаменитых мастеров: Святослав Рихтер, Юрий Башмет, Наталья Гутман. Я хочу что-то сделать для Украины.
