В украинской кинематографии Кира Муратова, безусловно, стоит особняком. Территориально — гражданин Украины, свои картины она адресует зрителю всего постсоветского пространства; в то же время ее кино нельзя представить вне города, в котором режиссер живет последние сорок лет. Без преувеличений, Украине повезло и с Одессой, и с ее именитой жительницей. Именно плодотворное присутствие Муратовой позволяет говорить о существовании действительно авторского, независимого кинематографа в стране. В последнее десятилетие каждый новый фильм Киры Георгиевны, будь то «Чувствительный милиционер» или «Увлечения», «Три истории» или «Второстепенные люди», вызывал самое пристальное внимание киноманов и прессы, провоцировал оживленные дискуссии. Не стала исключением новая картина «Чеховские мотивы». Эта черно-белая трагикомедия, снятая по двум, достаточно разным произведениям Чехова, пьесе «Татьяна Репина» и рассказу «Тяжелые люди», буквально расколола XXIV Московский международный фестиваль. Одни не поняли и не приняли фильм, другие пришли в восторг. Сложные по структуре, «Чеховские мотивы» являют собой образчик продуманного кинематографического и сценарного абсурда. Многолюдная семья, где все беспрерывно и ожесточенно ссорятся; огромная сцена венчания в церкви, превращенная в настоящую феерию нелепостей и странных характеров — стиль Муратовой не дает поблажки аудитории, держит ее в постоянном напряжении. Противники фильма (что интересно, по преимуществу зарубежные кинематографисты) возобладали и в большом фестивальном жюри. В итоге единственный приз, присужденный Муратовой на ММКФ — «Золотой слон» Гильдии кинокритиков. Собственно, после вручения этого приза и состоялась наша беседа.
— Вас этот приз очень удивил?
— Нисколько. Почему он должен меня удивлять? Мне подарили хорошенькую безделушку.
— Вы равнодушны к таким подаркам?
— Никто не равнодушен к подаркам. Разве так бывает? Если б так было, я оставила бы его и пошла себе. А так я его беру с собой.
— Давайте поговорим о вашем новом фильме…
— Я пока настолько не рассталась с процессом делания, что словоговорение еще не началось. Не соображаю, как нужно говорить про это кино, потому что я еще внутри его. Могу сказать, что я вам завидую, в том смысле, что фильм-то не смотрела. Фильмом я называю готовую копию. Я смотрела черновую пленку, с которой мы делали печать и перезапись. А собственно изображение, которое видели вы, — полноценное, на качественной аппаратуре, с хорошим звуком, — я не видела. И не знаю, когда увижу. Наверное, не скоро.
— Уж коль скоро словоговорение не началось, ответьте тогда на литературоведческий вопрос — что такое, по-вашему, чеховские мотивы?
— Вы так сложно спрашиваете, что я, боюсь, не смогу соответствовать вам своим ответом. Чеховские мотивы, — это очень буквально, как пишут обычно — «по мотивам…» Не экранизация. Нам показалось красивым и точным назвать так. А более сложно осмыслить, литературоведчески, как вы говорите — предоставляю это вам. Сама не берусь.
— За что же вы любите Чехова?
— Вы знаете, я очень долго Чехова терпеть не могла. Сначала, в юности, обожала. Отвергла его после того, как сильно-сильно полюбила Толстого и Достоевского. Его юмор и его манера у меня вызывали неприятие. Надо сказать, что это даже как бы и сохранилось. Сейчас, перечитывая его юморески, я понимаю, что это гениально, замечательно и потрясающе. Но уже на середине тома он начинает раздражать до ничем не объяснимого отвращения, и я читать перестаю.
— Что же произошло?
— Мне нужен был новый сценарий. Не знаю почему, мы с моим супругом взяли полное собрание Чехова. Посыл был такой: почитаем его пьесы, они, наверно, интереснее. Пьесы действительно нравились, но ничего в смысле сценария делать не хотелось. Вдруг натыкаемся на пьесу «Татьяна Репина», которую раньше не читали. Коротенькая, в одном действии. Очень странная, совершенно несценичная. Не знаю даже, кто бы мог справиться с ее постановкой. Но она меня поразила, сначала тем, что нечитана, а потом емкостью, наивностью и в то же время необыкновенной красотой богослужения, венчания, которое там происходит. Дальше уже стало писаться, еще что-то из раннего Чехова добавляться и трансформироваться.
— Как вам удалось создать целостный сценарий из достаточно разных, как я понимаю, текстов?
— Ну как вообще пишутся сценарии? Для тех, кого интересует этот процесс, правильнее было бы не у меня спрашивать, а просто прочитать пьесу и сравнить. Я сейчас, если ткнете туда пальцем, не смогу вам сказать, какие куски Чехов написал, а какие — мы. Так часто бывает. Все сливается в что-то живое, не знаю, что откуда. Наверно, прочитав «Татьяну Репину», со стороны можно определиться. А мне это уже не нужно. Сделано, и все.
— В чем все-таки смысл столкновения двух столь разных линий — «Татьяны Репиной» и рассказа «Тяжелые люди»?
— Утверждение простых нравственных ценностей. Это фильм про семью. Про любовь. Понимаете, для меня очень важно, что в этой семье все любят друг друга, несмотря на то, что они разные люди, и тянутся в разные стороны, и ссорятся. Важно, чтобы чувствовалось, что они любят друг друга.
— У вас в фильме замечательный эпизод — мальчик, засыпающий в самом разгаре семейного скандала. Такое впечатление, что это был незапланированный эпизод.
— Нам судьба пошла навстречу. С самого начала мы мечтали иметь такого мальчика, которому бы просто сказали — «спи», и он бы спал, или хотя бы притворялся. В то же время мы хотели, чтобы он был очень маленьким. Это было неразрешимо. В конце концов мы плюнули — не получится, и ладно. И вдруг, прямо во время съемки, актриса, которая играла его маму, шепотом сказала: «смотрите!» Мы — быстро его снимать, я дала актерам команду продолжать разговор. А он спит и спит себе. Такой подарок.
— А часто ли бывают подобные удачи?
— Буквально такие — нет, конечно. Много вещей снимаем скрытой или полускрытой камерой, однако это уникальный случай.
— Почему вы обратились к черно-белой форме?
— Просто в какой-то момент цвет на экране стал мне резать глаза. Захотелось вернуться к черно-белому. Если хотите услышать правду — вот она. Если хотите, чтобы я что-то «наворачивала», могу попробовать.
— Фильм кажется очень поэтичным. А как бы вы определили его основное настроение?
— Совершенно неправильный и неправомерный вопрос. Это вы, или кто угодно, говорящий или пишущий, должны определять его настроение. Я не ставила задачу снимать в определенном ключе. Видимо, передалось мое состояние и всех, кто со мной работал... То, что вы называете настроением, определить словами не могу, это будет слишком упрощенно и мне не нравится этим заниматься.
— Вас часто характеризуют как режиссера не для всех…
— Очень жаль.
— Кто ваш зритель?
— Инженеры, ученые, студенты, пионеры… Я бы желала нравиться всему человечеству. Хотелось бы угодить ему всячески, всеми способами, но в первую очередь хочу нравиться себе самой. Вот так. Дальше, как хотите.
— Когда вам лучше работалось — в советские времена или сейчас?
— Для меня нет никакого сравнения, понимаете? Тогда я чувствовала себя идеологическим рабом, а сейчас — свободным человеком. Это произошло просто, после перестройки. Раз — и перевернулось. Было черное — стало белое. Если до того говорили — ты вся такая неправильная, после этого сказали — приноси чистый лист бумаги и запускайся. Мне хорошо от того, что я могу говорить, что хочу. А нынешняя зависимость от денег, — более натуральная, природная, объяснимая. Вот вы говорите — я не для всех. Значит, кому-то не нравлюсь, касса не наполняется, следовательно, мне не хотят дать денег. Но это естественно, я это понимаю. Значит, я не могу снять фильм для всех. Ну не могу. А тогда все было совсем другое, замороченное и бессмысленное.
— Как вы находите исполнителей?
— Ищу их очень долго и трудолюбиво. Я вообще очень трудолюбивый режиссер. Долго-долго в подготовительный период ищу людей, рассматриваю, сравниваю, пробую то-се, кем-то вдохновлюсь. Если мне человек очень нравится и я его хочу снять, придумываю для него эпизод в сценарии. Я в этом направлении очень много усилий прикладываю. И не только я одна, но и моя группа. Это мой способ.
— В ваших последних фильмах постоянно появляются артисты из комик-труппы «Маски-шоу». За что они вам так нравятся?
— Мы все живем в Одессе. Совсем рядом находятся такие талантливые люди, надо же их как-то объять, втянуть. Стала втягивать — во «Второстепенных людях» немножко втянула, тут еще больше… Они, действительно, очень талантливые, остроумные, замечательные. Я еще не всех там сняла, некоторые отказались. Но, надеюсь, посмотрят этот фильм, и в следующем году согласятся.
— Никто, наверно, так много не работает с непрофессиональными актерами, как вы. И уровень этой работы поражает.
— Вы знаете, это очень условно — профессионалы, непрофессионалы. Кто-то уже родился актером. Ты должен просто найти его. В тот момент, когда актерски одаренный человек начинает получать удовольствие от процесса игры — он уже профессионал, мне кажется. Правда, есть узко одаренные люди, которые могут сыграть что-то одно. А профессиональный актер может сыграть хуже, лучше, но все. Вот и вся разница. Я иногда даже пытаюсь сбить, упростить слишком высокий профессионализм, пробудить в нем что- то более упрощенное, человеческое, соединить неактера с актером — это может возбуждать, раздражать…
— Наверно, вы неслучайно вставили эпизод «Умирающий лебедь» в исполнении балерины Натальи Макаровой, а не Майи Плисецкой. Почему?
— Майя Плисецкая здесь ни при чем. Я просто когда-то увидела передачу с Макаровой, и она произвела на меня сильнейшее впечатление. Так вот, когда застревает в тебе что-то — и в определенный момент всплывает и совпадает с твоим замыслом. Здесь до того совпало, что у меня даже актриса, Нина Русланова, которая играет мать семейства, на нее похожа.
— В фильмах последних лет у вас блестяще работают художники по гриму. Вы все лучше и лучше красите своих женщин.
— Ну, Наташу Бузько, да, красим…
— А почему вы сами глаза не красите?
— А мне не идет.
— А вы пробовали?
— Конечно. Я же снималась в «Коротких встречах». Мне идет, когда я в тоне, а я тон не люблю, он мне мешает. Режиссер, знаете ли, очень конкретный человек.
— Какой самый трудный период в работе над фильмом?
— Подготовительный. Поиски актеров, поиски натуры. Сомневаешься, ищешь, боишься, что не успеешь найти за отпущенное время. Очень тяжелый период. Зато очень люблю съемку, монтаж, и меньше — звуковые работы, потому что они большей частью вторичны. Стараешься, что-то даже приобретаешь, но в основном стараешься не потерять.
— Сцена венчания у вас идет столько же, сколько в церкви — в режиме реального времени.
— Такая была поставлена задача — минимально отступать от канона.
— Все основные моменты соблюдены и все в то же время вроде противоречит с настроением собравшихся…
— Вот это очень важно — вроде бы. Это ничему не может противоречить. Потому что любой человек может зайти в церковь и почувствовать свое...
— Насколько это было сложно сделать?
— Очень сложно. Потому что я хочу соблюдать хронологию, последовательность венчания и одновременно что-то перестроить, переставить в монтаже, драматургический акцент где-то переместить. Переставляю — а оно совпадает с частью венчания, уже снятой. Это первая трудность. Вторая — съемки в церкви. Несмотря на то, что у нас было благословение митрополита Агатангела, он и церковь порекомендовал — там замечательный старенький священник, еще диссидентских времен. Но все равно, находясь в церкви, с такой огромной толпой, мы все время нарушали местные правила поведения. Приходилось громко говорить, стоять спиной к алтарю. Место, совершенно неподвластное нам. Все время страх, что нас сейчас выгонят. А еще, знаете, есть такие церковные женщины, церковные старосты. Ну и там тоже была такая женщина — властная, тиранка, все время нас укоряла, ругала. Есть благословение митрополита? Ну и что, а она не хочет, чтобы в ее церкви это было. Мы выискивали время, когда ее нет, чтобы снять сцены, которые погромче. Короче, это бесконечные муки, беспрерывные, бытовые и небытовые.
— Какие фестивали еще хотели заполучить ваш фильм?
— Это же фильм русско-украинский. Насколько я знаю, Украина послала кассету в Венецию, и она была там принята. В Москву, как видите, тоже. Я в этом процессе не участвовала. Но я очень рада, что приехала в Москву. Я никогда не участвовала в конкурсе ММКФ. И потом, может быть, вам это покажется странным, но однако бывает такое — мне нравится это словосочетание — Московский международный кинофестиваль. Честное слово. Оно очень простое, и будит во мне какие-то ностальгические вещи, что-то в этом есть родное для меня, во всяком случае.
— Что такое киноязык Муратовой?
— Да вы лучше посмотрите…
— Можете ли вы оценить как художник то, что вами сделано в последние годы?
— Не могу и даже вряд ли кто-то может так ответить. Вы знаете это , на мою голову надо еще одну головочку надеть, которая бы эту, большую, голову анализировала. Аналитический нарост такой. У этой головы саму себя разбирать не получится.
— Тогда простой вопрос из разряда тех, что вы любите. Какое ваше наибольшее желание?
— Снимать, снимать, снимать.
