Какой он, современный патриотизм? Сначала была демонстрация «Молитвы за гетмана Мазепу» во внеконкурсной программе Берлинского кинофестиваля (своими впечатлениями от увиденного поделился известный киновед Сергей Трымбач в пятничном выпуске «Дня»). А потом — вечерний эфир «Подробно с Дмитрием Киселевым», куда был приглашен режиссер «Молитвы» — Юрий Ильенко, с именем которого связывают расцвет украинского поэтического кино 60—70-х годов. Беседа режиссера и журналиста вызвала общественный резонанс. Аудитория разделилась: одни считали, что прав Киселев, другие — Ильенко. У каждой из сторон были свои доводы, но все зрители сошлись на том, что разговор, по сути, не получился. Ведущий сосредоточил свое внимание на том, насколько подобная интерпретация образов прошлого отвечает потребностям современности. Гость же, игнорируя это, перевел стрелки на модный вопрос о «московских рекрутах». Конечно, невозможно судить о произведении искусства не видя его, но мы и не предлагаем это делать (во всяком случае пока, в надежде, что все-таки в ближайшее время, а не в сентябре, как планируется, нам удастся увидеть картину). Собственно, оборванность разговора в студии ICTV и послужила поводом для дискуссии о современном образе патриотизма, которую начинает «День» публикацией статьи Дмитрия Киселева. Мы надеемся, что к ней присоединятся эксперты газеты и наши читатели.
Сегодня в Киеве — большое событие. В 11.00 утра в театре Франка состоится пресс-конференция съемочной группы фильма «Молитва за гетмана Мазепу». Там автор сценария и режиссер фильма Юрий Ильенко еще раз похвалит свой фильм согражданам, которым он почему-то не желает показывать его, по крайней мере, еще полгода.
За это время всех будут кормить леденящими душу историями, как притесняют украинского режиссера, который осмелился донести историческую правду. На самом деле горделивая истерика, которую еще до фильма предлагает публике Юрий Ильенко, не имеет никакого отношения к кино, и даже к культуре. Это отдельный и, в общем-то, скучный продукт.
Не знаю, повезло ли мне, но я посмотрел фильм «Молитва за гетмана Мазепу». Напомню, что он обошелся под три миллиона долларов. Деньги выделялись правительством Украины, а ход съемок инспектировался непосредственно на площадке лично премьер-министром. Это был госзаказ. Бюджет фильма превысил сумму многолетних расходов государства на кино. Это тот случай, когда, как говорится, все яйца положили в одну корзину. Если так, то в проекте не должно быть случайностей, а оценивать его нужно по самым высоким меркам.
Эту планку для критики завышает и сам режиссер, который говорит, что молящегося может оценивать лишь Господь Бог. Я не против, чтобы оценил Бог, но фильм все же содержит и вполне земное культурное послание в расчете на какую-то реакцию. Иначе зачем его снимать? Культурное послание вышло, я не могу подобрать другого слова, бутафорским. И дело не в том, что декорации, костюмы и парики в этом кино XXI века, похоже, взяты из запасников сельского клуба советских времен, а в том, что сама культурная идея фильма давно протухла.
В сегодняшней Франции никому в голову не придет умирать за Наполеона или Карла Великого. В Англии Черчиллю поставили памятник, а защиту великого премьера ограничили лишь сообщением о том, что к бронзовой голове подведено электричество, отпугивающее неаккуратных птиц. В России Петр I уже давно стал мифом и расходным материалом для создания различных художественных образов — от несоразмерной фигуры на стрелке Москвы- реки до малоголового бюста у стен Петропавловской крепости. В современной культуре, в эстетике ХХI века как-то не принята пафосная актуализация исторических персонажей. С ними не борются и на них не молятся. Быть может, лишь в Африке с духами предков все еще общаются, как с современниками. Там встают в круг и в трясучке вводят себя в транс, дабы попасть с духами на одну волну. Этнографически это любопытно, но несовременно и культурно непродуктивно. На более продвинутых континентах исторические персонажи сегодня используются лишь как бренды, а сюжеты — лишь как строительный материал для лепки художественной идеи. Понятно, что сюжеты размещаются при этом во времени. Ведь какое-то время должно быть. А какое — прошлое, настоящее или будущее — лишь частные случаи времени на выбор художника.
Это легко иллюстрируется литературными текстами лучших современных русских писателей с международной известностью (Виктор Ерофеев, Владимир Сорокин, Дмитрий Пирогов), тот же подход и у нынешних украинских авторов, которых переводят на Западе (Андрей Курков, Юрий Андрухович).
И в сегодняшнем кинематографе драмы прошлого — отдельно, идея — отдельно. «Спасти рядового Райана» у Спилберга — сказка без возрождения былого врага. «Враг у ворот» Жана Жака Анно — психологическая дуэль двух снайперов в Сталинграде без воспроизводства ненависти к былым империям. «Жизнь прекрасна» Роберто Бенини повествует о жизни в концлагере времен второй мировой, где папа жертвует собой, ради маленького сына. Папа представляет ребенку реальность, как некую игру, где нужно прятаться, спасаться и соблюдать правила. Игра заканчивается смертью отца, а художественным продуктом, в конце концов, оказывается любовь. Да, концлагерь, да, смерть, но ведь не взращивание же ненависти к немцам, не поход против фашистской Германии, которой уже давно нет, не претензии на новые исторические открытия по Гитлеру.
Тот же подход и во всегда современных великих произведениях мировой киноклассики. Немцы закончили Берлинский фестиваль восстановленной картиной Чарли Чаплина «Великий диктатор». Не актуализируя ненависть к Гитлеру, они предпочли подчеркнуть собственную приверженность к чаплинским ценностям, сформулированным маленьким парикмахером, который вдруг оказался на трибуне вместо диктатора: «Вы — народ, и в вашей власти создать прекрасную, свободную жизнь, сделать ее лучезарной и увлекательной. Воспользуемся же этой властью во имя демократии! Объединимся! Будем сражаться за новый мир, за чистый мир...»
Таким было послание Берлинского кинофестиваля. И ключевое здесь слово — «Объединимся!» В «Молитве за гетмана Мазепу» другой лозунг. «Отделимся!» Отделимся от Российской империи и будем независимы.
Вспоминается одна китайская социалистическая опера тридцатилетней давности, которая заканчивалась гордым лозунгом: «Китаец — тоже человек!» Для европейца это было смешно, поскольку с этим никто вроде бы и не спорил. Для автора же оперы европейский смех воспринимался как несогласие с тем, что китаец — человек. С китайской стороны — обиды, с европейской — вежливое сочувствие.
На одиннадцатом году украинской независимости никто эту независимость уже не ставит под сомнение. Но если до сих пор за украинскую независимость рвать на себе рубаху, апеллируя к сюжетам трехсотлетней давности, то это будет выглядеть анекдотичным.
Начинаешь задумываться, зачем вообще нужна независимость. Что это, независимость? На мой взгляд — необходимое условие и инструмент развития. Справляется ли Юрий Ильенко с этим инструментом? Дает ли он своим фильмом пример и результат культурного развития страны? На мой взгляд — нет. Скорее, компрометирует ту самую независимость, за которую за которую до сих пор борется. Представляет ее культурно бесплодной.
В шестидесятые годы у Японии была проблема. Где-то в джунглях Окинавы все еще натыкались на воюющих против американцев японских солдат. Война уже 20 лет как закончилась, а воины-патриоты с самурайской этикой отказывались покидать боевые рубежи без приказа того самого ефрейтора, который послал их на задание. Жизнь в городах уже бурлила, новое поколение ковало «японское экономическое чудо», а бойцы-патриоты все сохраняли верность прежней идее. Так патриоты они? Да, безусловно. Но есть разные формы патриотизма. И не людям в джунглях довелось построить современную Японию. Не их форма патриотизма оказалась современной и продуктивной.
Я люблю Украину. Ее независимость для меня естественна, так же, как и то, что китаец — человек. И мне очень хотелось бы увидеть современное украинское кино. Снятое сейчас и современное — не обязательно синонимы. Для современного кино необязателен многомиллионный бюджет. Но обязательна позитивная общечеловеческая идея и язык современных культурных кодов. Необязательные же компоненты таковы:
— постоянно кричащие, как в плохом театре, актеры;
— беспомощные эротические фантазии с костюмами из дешевых борделей;
— гомосексуальные мотивы.
Впрочем, можно и с ними, но извольте справиться с темой. А то ведь единственная берлинская номинация, где «Молитва за гетмана Мазепу» хоть как-то рассматривалась, — Teddy Bear Award (традиционно присуждаемая в Берлине за лучший гомосексуальный фильм) — и так оказалась несчастливой для фильма Юрия Ильенко.
Для того, чтобы публика увидела современное украинское кино, нужно дать шанс режиссерам следующего поколения. Вряд ли умышленно, но с «Молитвой...» правительство сложило все яйца в корзину прошлого. Того прошлого, где культурная дискуссия была невозможной. Тогда просто вешали ярлыки. В студии ICTV Юрий Ильенко такой ярлык повесил: «Вы — агент империи!» Чтобы поддержать стилистику, я предпочел тут же представиться «японским шпионом». К сожалению, содержательный разговор оказался невозможным. На смеси русского с суржиком ветеран советского кино отстаивал актуальность своего сценария 1973 года и предлагал художественное воплощение идеи независимости Украины считать блестящим.
P.S. Понимаю, что этот текст — приглашение к дискуссии. Единственное, чего мне хотелось бы в ней избежать — это обсуждение моей паспортной принадлежности и национальности. Паспорт — вариант удостоверений личности, придуманных для учета народонаселения. Паспорт я могу получить любой — украинский, вьетнамский или южноафриканский. У меня — российский. Не вижу смысла преодолевать формальности. А по национальности я на 62,5% русский, на 25% — украинец и на 12,5% — татарин. Так что желающие в моих рассуждениях могут искать и мусульманский след.
