Проблема массовых жанров считается основным недостатком современного украинского литпространства. Случаи украиноязычной фантастики, детектива или качественного «женского романа» настолько единичны, что говорить о них, как о явлении, пока что не приходится. В то же время существующие образцы творчества отдельных современных писателей оказали бы честь любой литературе. К таким принадлежит Василий Шкляр — писатель, который в каждом конкурсе завоевывает только гран-при.
Поводом для нашего разговора стало пополнение его коллекции побед еще одной премией: Шкляр победитель последней «Коронации слова». Этот победоносный результат обеспечил автору роман «Элементал» — произведение о современной войне, преданности, измене, патриотизме, любви. Но если искать там только это, существует риск не найти ничего. Ибо тексты Шкляра намного глубже. Несмотря на легкость чтения, в них есть незаурядная философская основа, они проникнуты экзистенциальной мистикой и силой взвешенного слова. Роман «Ключ», получивший целый ряд наград («Золотой бабай», журналов «Сучасність», «Олигарх») переиздавался невиданное в последнее время количество раз, переведен на польский, болгарский, хорватский языки, планируется французский вариант; режиссер Олег Бийма по «Ключу» в этом году будет снимать художественный фильм.
— Ваш роман «Ключ» называют первой по-настоящему популярной книгой, написанной на украинском в годы новейшей государственности. Почему наша литература такая неповоротливая, ведь понадобилось почти 10 лет для появления вещи такого уровня?
— Замысел «Ключа» я вынашивал очень долго, почти десятилетие. А потом написал роман буквально за месяц. Здесь как раз сошлись обстоятельства — был объявлен первый тогда в Украине конкурс «Золотой бабай». Решил принять в нем участие, потому что конкурс закрытый и это самая справедливая, самая объективная проверка своих сил. Тогда в жюри «Золотого бабая» были очень известные люди: Павло Загребельный, Анатолий Димаров, Николай Жулинский, самые известные наши критики и писатели, от киношников был Иван Гаврылюк. Я даже иногда говорю, что если бы по принципу закрытого конкурса присуждалась Нобелевская премия, то украинцы уже давно бы ее имели. Мне было очень приятно, когда Павло Загребельный, прочитав «Ключ», сказал, что это Шкляр написал. Эта похвала была для меня большей, чем гран-при. Считаю, что писатель — это прежде всего стиль. Можно иметь самый сногсшибательный сюжет, но если у тебя нет своего стиля, мировоззрения, интонации, то нет, в конечном итоге, настоящего ощущения литературы.
А что касается долгого «разгона» литературы, то здесь присутствует влия ние советских стереотипов, особенно на старшее поколением. Доказательством этого является то, что и тогда, и в нынешней «Коронации слова» даже в десятку лучших не ввошли профессиональные писатели. Не называю фамилий, но это достаточно известные имена... Это говорит о том, что идет изменение сознания. Но они пишут так же, как когда-то писали о секретарях райкомов или обкомов. Старые шаблоны накладывают на новый лад, а получается еще хуже, чем было.
— Раскупались ли бы у нас тиражи украинских русскоязычных авторов на украинском языке, если бы они издавались с одинаковым полиграфическим качеством и имели одинаковую цену в таком же количестве, как их оригиналы?
— Нет. Конечно, нет, потому что книги все-таки преимущественно покупает русскоязычное население. Так случилось, что русскоязычное население в Украине богаче украиноязычного. Мы не знаем ни одного олигарха украиноязычного, я не знаю очень богатых людей, которые бы думали на украинском языке. Да, они научились разговаривать с трибун, но от этого украинский не стал для них родным. Я бы не переводил тех авторов, которые пишут в Украине на русском — они не заслуживают перевода, потому что у них нет настоящего русского языка.
— А если к этому добавить определенный настрой среды на языковое восприятие, ведь некоторые жанры, например фантастика, у нас абсолютно не разработаны. На украинском воспринимается преимущественно рустикальная тематика...
— Это опять же связано с языковым вопросом. Почему у нас не было урбанистической литературы? Язык — это основное, язык — это стихия, язык — это то, с помощью чего передаются все тончайшие нюансы человеческой души, психики. Почему писали о селе? Потому что именно село хранило этот язык, в городе его не было. В более давние времена в той же России было такое понятие как «деревенщики». Те, кто хорошо знал настоящий русский язык, писали в основном о селе. Это Астафьев, Белов, Распутин. А у нас в Украине говорили «сельская проза». Когда-то в Союзе писателей было обсуждение творчества Грыгора Тютюнныка — этот писатель мой идеал, я не знаю ничего лучшего в мировой литературе — критики говорили «вот сельская проза». Тютюннык сказал: «Да не делайте вы этого разделения. Когда в городе нет ни языка, ни нации, ни народа, тогда литературу замещает «сельская проза». Только не нужно называть ее сельской — это та среда, где еще сохранился язык».
— С какими наибольшими трудностями сталкивается человек в ранге украинского писателя?
— Это банальные вещи, но они актуальны: запущенность издательского дела, отсюда отсутствие широкого контакта автора с читателем. Лично я с этим меньше сталкиваюсь, потому что уже не сам ищу издателей, а издатели ищут меня. Я написал роман и он за две недели может быть напечатан. Но когда я еду на свою Черкасщину, ни в каком магазине не вижу своей книги. В провинции ее нигде нет. Только во Львове и Киеве. Мы не умеем донести продукт до потребителя, хотя и потребитель наш бедный. Люди, украинцы, для которых я пишу свои романы, это наиболее бедный слой. Что такое для них выложить 12 гривен, когда на хлеб не хватает?
— На вручении вам первой премии конкурса «Коронация слова» вы сказали, что вложено много денег в то, чтобы украинская книга находилась в таком запущенном состоянии, как сегодня. Что вы имели в виду?
— Недавно мы сидели в «Останній барикаді» и призер «Червоной руты» Андрей Панчишин без какого-либо напряжения пропел нам песен с 30. Блестящие песни. И я его тогда спросил: «Как же так случилось, что никого из победителей «Червоной руты» не видно на телеэкране? Почему обладатель Гран- при Василий Жданкин ушел в монастырь? Куда девались остальные?» Он сказал, что были выброшены большие деньги, и добавил «а на литературу тем более». О чем идет речь? Для россиян, книга стала огромным бизнесом: она вышла на третье место по прибыли после спирта и — нефти. Она завозится сюда в Украину. Кто кому за это платит? Вот голосует наш парламент, чтобы снизить налоги на украинскую книгу, и там такие хорошие ребята голосуют «против». Из всего парламента только что-то около 70 человек было «за». За лоббирование каждого вопроса платится буквально за каждый голос. Если они проголосуют и снизится налог на украинскую книгу, потеряют огромные средства те, кто сплавляет сюда российкую. Это простая схема, но таких механизмов масса. Такие же механизмы действуют в эфире, на эстраде... Но, кроме экономической войны, против украинской книги ведется политическая война. Книга и кино очень эффективное средство влияния — это наибольший инструмент украинизации общества. Те, кто не желает этого процесса, будут платить деньги, даже экономически проигрывая, но выигрывая политически с прицелом на будущее. Наше тысячелетие будет отмечено информационными войнами. Большие страны — Россия, Америка — хватаются за каждый сантиметр, отвоевывают собственное пространство. Америка поперла на Европу — как французы воюют с англизацией, даже штрафы ввели за английские слова в своем парламенте.
— Может, нам стоит ввести какие-то штрафы в парламенте?
— Штрафы — это хорошо, но нам просто не следует выбирать таких людей.
— Расскажите, пожалуйста, о вашем новом романе «Элементал», который победил в «Коронации слова»...
— «Элементал» — это особенный роман в моем творчестве, потому что я люблю чисто художественные произведения, а в «Элементале» есть определенный политический подтекст. Когда в 1996 году погиб Джохар Дудаев, российские спецслужбы начали охоту на его жену Аллу Дудаеву, они ее поймали и заточили в особняке под Москвой. Оттуда ее выкрали украинцы, привезли сюда, и она скрывалась в Карпатах. Об этом не знали даже наши спецслужбы, потому что им не доверяли — при содействии украинских спецслужб в Киеве был задержан Вахтанг Кобалия (начальник Национальной гвардии Грузии при Звиаде Гамсахурдия). После вывоза Дудаевой разогнали целый отдел Федеральной службы контрразведки. В тот период я имел счастье общаться с Аллой Дудаевой — это удивительная женщина, поэтесса, прекрасный художник... Чеченская тема меня, как и всех нас, волнует постоянно, я слежу за теми процессами, и мне захотелась об этом написать. Потом меня заинтересовали украинцы, воюющие во французском иностранном легионе, и возник такой сюжет, что солдат этого легиона, украинец, получает задание вывезти из Чечни дочь генерала. Это абсолютно новая тема для нашей литературы, хотя традиция наемничества для украинцев давняя — на ту же Францию работал еще Хмельницкий (взятие Дюнкерка). Но в тематике чеченской войны также есть много мистического: якобы покончил жизнь самоубийством Звиад Гамсахурдия, но его прятал Джохар Дудаев, когда тот попал в опалу. Потом погибает Джохар Дудаев, но никто не видел тела, не знает, где он похоронен на самом деле. Я лично общался с чеченскими полевыми командирами, и меня заинтересовала одна фраза, которую по рассказам произнес Дудаев: «Самое интересное в этой войне наступит тогда, когда мертвые начнут возвращаться с того света». То есть существуют люди, которые якобы ушли из этого мира, но на самом деле... Та же коллизия сейчас возникает с бен Ладеном. Несмотря на информацию отдельных информагентств, американцы его еще будут искать 50 лет, пока не идентифицируют. Так же и россияне, они это не афишируют, но были очень обеспокоены, когда Джохар Дудаев якобы погиб от ракетного удара, который был нанесен по сигналу, исходящему от его спутникового телефона «Инмарсат», который ему подарили американцы.
— Один довольно известный писатель сразу же после получения вами последней премии обвинил вас чуть ли не в ксенофобии…
— Мы смотрим фильм «Брат-2 «, где украинцы показаны глуповатыми и несчастными, и все это спокойно смотрят. Когда американец Том Клэнси пишет о том, как российских агентов «мочат» фэбээровцы или цээрушники, то это патриотизм; когда я пишу, как украинец воюет с российскими спецслужбами в Москве, то это разжигание национальной вражды. Какая разница? Ведь это есть нация. А мы по сей день должны оглядываться, как кто на нас посмотрит, что тот скажет, а что этот? Комплекс.
— Я знаю, что кое-что из написанного вами, в частности и в этом романе, сбылось. Речь идет о том, что слово предшествовало событию. Что такое сила слова?
— Это мистика слова, о которой я часто говорю, потому что я ощутил ее еще в молодости. Еще когда я писал рассказы, «сельскую прозу», брал в качестве прототипа какого-то дядьку, и по сюжету он умирает, а потом проходит какое-то небольшое время, и он действительно умирает... То, что пишешь, часто сбывается. Литература иногда выше жизни. И я даже несколько обижен, или что-то вроде того, на старших писателей, которые когда-то говорили: «Ты не спеши писать роман. Роман — это жизнь, беги в гущу жизни, изучи ее...» Если тебя тянет написать, нужно смело браться за самые сложные вопросы, проблему, самые широкоформатные произведения. Литература стоит выше самой жизни. Воображение человеческое строит даже то, чего нет в природе. Эта мистика меня преследовала всегда. В этом романе у меня есть момент, где один из героев говорит, что если бы клин забить в Москве, то он вылезет в Нью-Йорке или Вашингтоне. Он намекает на то, что Америка также во многом виновата — телефон Дудаеву подарили американцы, координаты для уничтожения дал прототип американского самолета, и произошло это после того, как Клинтон сказал: «В Чечне льется напрасная кровь...» Кажется, что он против войны, но он имел в виду другое — Чечню можно завоевать малой кровью. Когда Клинтон сказал эти слова, генеральный прокурор Чечни подал на него в международный суд в Гааге. После этого был нанесен удар. Америка диктует свои правила. Эта анатомия терроризма проходит через весь роман. Когда это все было написано, мне вдруг звонит брат и говорит: «Включи телевизор...» Я включил и ужаснулся, ведь то, о чем шла речь, начало происходить. Еще проходит время, и реально погибает один из прототипов моего героя. Это произошло в Африке буквально месяц назад.
— Как вы относитесь к активно пропагандируемому лозунгу об украинском гостеприимстве?
— Это такое хорошее понятие, которое не нужно делить на украинское, немецкое или кавказское. Я жил на Кавказе, получил образование на армянском языке и узнал их гостеприимство; но в то же время там могут и зубы выбить. И когда я уже хорошо разговаривал на армянском, то умышленно подчеркивал акцент, искажал слова, чтобы видели, что я иностранец, потому что тогда лучше отношение. Если говорить в философском ключе, то я это украинское бесхребетное гостеприимство ненавижу. Мы настолько гостеприимны, что оккупантов считаем своими гостями. Простая ситуация: садятся три хохла за стол и с ними один москаль — и будут разговаривать на русском, даже если последний все понимает. Это недостаток менталитета, гибкошеесть, отсутствие собственного достоинства. Это не гостеприимство — это патология подневольного народа. Рабство, продолжавшееся тысячелетиями, въелось, как след ярма, в шею, оно присутствует на всех уровнях, им заразились даже многие патриоты, которые говорят: «Наш народ терпеливый... Еще раз желаю вам выдержки...» Это обращение как к скоту — пренебрежение. Какой у украинцев самый популярный тост? Давайте выпьем, чтобы не было войны! Это был народ войн — мы стояли за свои права. Не к лицу такие тосты, особенно мужчинам.
— Существуют ли для вас какие-то табуированные темы, за разработку которых вы бы не взялись?
— Общепринятое утверждение гласит, что в литературе не может быть табу. Но существует определенная этическая граница. Например, пока были живы мои родители, я бы не позволил, чтобы они появились на страницах моих романов. Это, наверное, плохая черта, ведь писатель — это человек, который не должен стесняться ничего. Абсолютно ничего. Во мне есть это чувство. Я считаю это недостатком — запретного ничего не должно быть. Я также люблю мистику, она есть в моих романах, но ведьмацкие темы я боюсь трогать, так как их писал великий Гоголь — хотя я не считаю его ни великим, ни украинским писателем — Гоголь сделал украинцам много зла: когда писал, употреблял много украинизмов и посодействовал тому, что украинский язык считали диалектом русского. После Гоголя начали особенно тянуть украинские слова в русский, и это продолжается по сей день — иногда приходится отказываться от своих слов.
— Может ли сегодня литература что-то изменить к лучшему?
— Что-либо менять — не задача литературы. Это в школе мы учили, что литература имеет идейно-воспитательное значение. Но хорошая литература может многим помочь. Она не должна идеологически или морально кого-то воспитывать, но именно чтение формирует мышление, мировоззрение. Она должна работать на уровне подсознания, если она прямо воздействует на сознание — это уже не литература.
— Но разве литература не должна расставлять своеобразные «маячки», по которым читатель может сориентировать свое сознание? Когда я слушаю Нину Матвиенко — я горжусь тем, что украинец, когда читаю «Ключ» — горжусь тем, что эта книга написана на украинском, когда смотришь фильм «Огнем и мечом» — хочется быть поляком...
— В таком плане где-то ты прав. Нужно создавать такую литературу, чтобы действительно человек сказал: «Вот смотри, видишь — у нас, а есть...» Но я не должен это в романе писать, нужно делать произведение на достойном уровне, не задумываться над какими-то идеологемами — это создает какие-то рамки, табу. Литература должна существовать вне правил.
