«День» продолжает публикацию работ, присланных на конкурс «Украина — Германия: что было? Что есть? Что будет?», проведенный нашей газетой совместно с Гете-институтом. Сегодня предлагаем вашему вниманию сочинение на заданную тему киевлянина Ивана Валько, которое попало в финал литературного конкурса. А имена победителей этого конкурса мы узнаем вскоре — 3 октября, в День объединения Германии. Материалы призеров — как литературные, так и фотоработы — «День» планирует опубликовать в пятничном выпуске 5 октября.
Она. Росла стройная, как тополь. Были у нее черные брови, карие глаза. Толстая коса свисала до пояса. Матушка от тяжелого труда клонилась к земле. А отец, оторвав мозолистые руки от косы, которой клал в покосы июньские травы, пошел туда, откуда не все возвращаются, — где люди, как кроты, рыли окопы и сквозь прорезь мушки целились в людей. Убивать не мог, и когда длинноногий автоматчик, потеряв шлем, бежал на него, целился не в вихрастую голову, а в ноги.
Он. Рос высокий, рыжеволосый. Глаза цвета липового меда светились смешинками. Был лучшим студентом, когда страшная война переломила жизнь. Вслед за отцом и братом пошел туда, где трассировали пули, ухали мины. Брата разорвал снаряд где-то над Сеной, под Парижем. О гибели отца узнал, когда уже сам стучал коваными сапогами по неизвестной ему тихой Виннице над Южным Бугом. В лесу около станции Каролина, между Винницей и Уманью, встретил и его проклятый свинец. После лечения конвоировал тех, кто отстреливался, когда его армия наступала. Пленных было, как насекомых. Голодные, с почерневшими лицами. У него росло сочувствие к несчастным, которых можно было топтать, словно насекомых, что кое-кто и делал.
Он приметил ее, когда гонимую из Брацлава колонну остановили под древними липами в селе Чуков. Раздавала пищу пленным, что не воспрещалось: нужна была здоровая рабочая сила. Однако один из конвойных заступил ей дорогу. На большие карие глаза набежали слезы. И тогда он стал между ней и серо-зеленым, как у него, мундиром. Когда, понукая, погнали человеческое стадо, она махала рукой пленным, а он вдруг с повозки помахал ей. Она ответила.
Неистовствовали пламя и война в 1942 году последнего века второго тысячелетия. Тысячи человеческих подобий долбили земную твердь ломами, кайлами, копали лопатами, рыли в свой рост узкую, извилистую, как змея, длиннейшую щель на планете, топографически обозначенную: «Винница — Днепропетровск». В ту канаву клали кабель, варили, засыпали, трамбовали: верховный вождь войны, тот, что с орлом на фуражке, жаждал немедленной связи с прифронтовой полосой. Планетарную щель рыли за ее селом, и она бегала с ведрами, чтобы утолить жажду обездоленных людей, которых охраняли другие люди, также хотевшие пить. И он снова увидел ее, а она — его. Опираясь на палку с ружьем за плечами, он низко поклонился ей, улыбнулся искренне, обольстительно. В его глазах она увидела лучики, которых не было никогда у ее поклонников. Он только прошептал: «Мадонна». Она что-то поняла. Впервые, несмотря на грязь войны, в ней что-то затеплилось. Чаще стала ходить на станцию Каролина, в лагерь, и уже не перебрасывала пленным котомки с харчами через колючую проволоку, а давала ему и он делил их между немощными. Передачи почти со всего села помогали носить мальчишки. Однако злая слава — как тот Савва: не будет врать — не будет и дышать. Пошло по селу, что она его любовница и что видели, как они целовались. Услышав, мама ойкнула, ухватилась за сердце. А дочка: «Мама, он не такой. Он хороший». А мама: «Но люди... Как люди?» Того, о чем говорили, не было. Но произошло: полюбили. Каждый вечер, лишь только засияют звезды, спешили увидеться. Когда с ароматных лип на ночь возвращались пчелки- труженицы производить мед, они под теми липами соединялись медовыми поцелуями. В одну такую ночь ей до дрожи захотелось целовать его с головы до ног. И двое молодых, горячих соединились теперь навсегда. Впоследствии услышала, что ниже сердца тихонько стучит еще одно сердце. Он прислонял ухо к ее вышитой блузке, и лицо его то светилось радостью, то хмурилось. У родственников в другом селе известил мир о себе первым «ау» их сын. Перебралась из дома, чтобы люди не осудили. Одинокая мама бедствовала, но поняла дочь. С беспокойным, очень похожим на отца, мальчиком вернулась на мамин порог, когда далеко на Западе прогремела последняя пушка. Отец и брат с войны не вернулись. Сын с шести лет пас коров. Она стала лучшей колхозной дояркой, и они не пухли с голода, как другие. Но проворные руки и молочные дойки довели до беды. Ей велели, как передовой, вступать в партию. На бюро райкома кто-то спросил: «Кто такой у нас Сталин?» Богатая умом, с острым языком, она отрубила: «Вы еще не то спросите. Разве я такой чепухи не знаю?» Ей приказали выйти. А утром, прямо от коров, двое в погонах повезли ее подводой в райцентр. «За что?» — спрашивала она, когда услышала страшный приговор: пять лет лагерей. «А кем ты вождя назвала?» — был ответ. Вернулась на десятилетие сына. Добрые люди растили, потому что мама умерла. А мальчик пас коров и учился. Стал кандидатом наук. Когда же в большом западном городе упала стена, варварски делившая мир пополам, поехал искать отца. Мама давно посылала его туда, но мешала какая- то закорючка на бумаге. Сын не нашел отца. А отец отыскал сына, о котором мечтал на протяжении долгих полстолетия. Видел его только раз, семимесячного, а после этого судьба бросала солдата по свету. И вспоминал повсюду свою первую мадонну, первую большую любовь. А встретились — горько заплакал, уткнув седую буйную голову в ее старческие полные груди. Время очень меняет нас. По-видимому, все-таки оно стоит на месте, а мы двигаемся сквозь него, теряя вид, изнашиваясь. Что же будет? Время покажет. У него и у нее внуки и правнуки. Но они не одни такие. Потому что много месяцев струилась на украинской земле горячая кровь немецких парней. Все эти старые бабушки и дедушки, внуки и правнуки — большая родня. А родня должна долго, хорошо жить, множиться и пребывать в дружбе.
