Я уже рассказывала об открытии 49-й Венецианской биеннале, где впервые благодаря МФ «Відродження» смогла побывать большая группа искусствоведов и критиков. И наверняка у каждого из них, как и у каждого, кто когда-либо побывал здесь, своя Венеция. Это город, который превосходит все ожидания, самодостаточный, ни на что не похожий и влюбляющий в себя сразу и навсегда. Он сам по себе произведение искусства — построенный между ХIII и ХVIII веками и с тех пор не испорченный и не переиначенный человеком. По нему, не прилагая к этому специальных усилий, можно изучать историю архитектуры и искусств. Здесь смешались все стили — византийский, готический, ренессанс и барокко. Можно случайно забрести в церковь и обомлеть перед работами великого Веронезе — оказывается, он был ее прихожанином; а вот тот самый театр «Ла Фениче», где впервые прозвучали вердиевские «Травиата» и «Риголетто», и так — улица за улицей... Но при этом в Венеции начисто отсутствует ощущение театральности, таких себе декораций для туристов. Даже гондолы, воспринимающиеся не как романтический атрибут, а, скорее, как кич, этакая «матрешковая культура» по-венециански, не могут испортить этот город. Он — живой, разноязыкий, веселый и современный. Не случайно именно здесь происходит знаменитое биеннале, включающее кинофестиваль, книжную выставку, архитектурную и современного искусства. И потому именно отсюда, из этого древнего города, которому уже никому ничего не надо доказывать, очень полезно взглянуть на актуальное искусство. Очень поучительный открывается вид. Продолжая тему биеннале, я предложила двум известным киевским искусствоведам ответить на три вопроса: насколько полно биеннале представляет общую картину современного искусства; каковы его основные тенденции и, наконец, как Украина выглядит в общем контексте?
Алексей ТИТАРЕНКО:
1.2 — 3. Я был на биеннале: четыре дня «специальных» открытий — для прессы и т.д. — и четыре дня ходил, открыв рот. Три с лишним км (!) Международной выставки в Арсенале — бывших судоверфях «царицы морей» — и около полусотни национальных экспозиций в старинном городском саду Венеции Джардини ди Кастелло и прочих местах. Экзотическая публика всех цветов кожи валом валит, девушки на ходулях раздают буклетики, яхты у причалов покачиваются — ну просто праздник какой-то!
Тут выставку делаешь — и кроме таких же ненормальных художников и родственничков приходит полтора зрителя. Там — прут, как на Республиканский стадион во время приезда «Спартака». А ведь вещи очень тонкие. Вот швейцарцы, скажем, в дополнительной экспозиции, за пределами своего павильона в Джардини, в барочной церкви на Гранд-канале расставили по периметру кучу динамиков. Ходишь по пространству — шумы таинственные то усиливаются, то ослабевают. Интерактивная аудиоинсталляция — ты своим хождением провоцируешь музыку, шумы эти самые. А ведь барокко — это и есть шумы, пространство, движение бесконечное! Как на меня — идеальный пример современного искусства — не добавляет в и так замусоренный мир своего мусора, но сознание, сознание твое явно чуть-чуть сдвигается.
И вот эта толпа, которая валит на биеннале, валит ведь на эти тончайшие «сдвиги» — пафосного, дубового, инерционного искусства там совсем немного. 80% из того, что увидел — весьма и весьма интересно. Неофиты биеннале — очень центровые и могучие страны — такие, как Тайвань, Сингапур, Ямайка, Новая Зеландия — чуть ли не самые интересные. Их экзотика и аутентика, пропущенная через ультрасовременные формы-фильтры, звучит таким подлинным голосом, что мурашки по коже. Тайвань вот, не имея собственного павильона, арендовал старинную венецианскую тюрьму, а это соседнее с Дворцом дожей (!) здание. Заходишь в темный зал, а под тобой, от давления твоей ноги, оживают квадратики пола — высвечиваются лица мужчин, женщин, детей. В соседнем зале — какое-то ритуально-людоедское деревянное сооружение — туда надо войти, сняв обувь, и почувствовать Тайвань осязательно-обонятельно. А реклама, плакаты высотой метров с десять, которые видишь с любого вапоретто, морского трамвайчика, а презентации с национальной музыкой и национальной кухней?!
Все, чего не было у нас, — мы, как уже все, наверное, слышали, тоже были в первый раз. Сколько склок-скандалов с претендентами на участие, а результат — армейская палатка метрах в ста сбоку от главного входа, за забором всеобщего праздника в Джардини. Маленьким шрифтом на палатке написано: «1-я презентация» и т.д., но от главного входа, естественно, все это не видно и никто туда не идет. А еще и — что в палатке? Диорама. Поля, ланы «рiдной неньки», написанные суровым комбинатским штилем, а так как диорама — на первом плане подсолнухи воткнуты и прочие прелести. В художественном смысле — чистая кабаковщина, но только тот свои коммунальные кухни лет 20 тому назад на международных выставках сооружал. Тогда, в перестройку, это еще было в диковинку. А сейчас?
Ощущение: а) полного непопадания в контекст; б) дурацкой организации нашего участия. Даже итальянские официанты, приглашенные обслуживать наш более чем скромный фуршет, в 14.00 призванные стоять у накрытых столов, мирно попивали винцо за палаткой — лакей всегда чует, когда хозяин не вполне.
Выводы? Вывод один — участвовать важно и крайне престижно, но нужен открытый, демократичный конкурс этого участия и, соответственно, продуманная организация. А так нынешний куратор В. Раевский всех просто изнасиловал, и ничего, кроме вышеописанных результатов, мы не получили. Разве что избил моего коллегу, известного критика-культуриста, прямо на открытии. Еле оттащили. Украинский десант в Венеции.
Олег СИДОР-ГИБЕЛИНДА:
1. Во первых, биеннале можно рассматривать не только как зеркало определенных направлений в современном искусстве, но некоторым образом как их аккумулятор. Во вторых, наши знания об этих самых направлениях очень приблизительны и опосредованы текстами. Поэтому для меня и моих коллег знакомство с 49-й Венецианской биеннале обернулось прежде всего неким запоздалым «воспитанием чувств», а не инспекторской поездкой по contemporari art’y. Однако, даже судя по бегло увиденному, можно заметить, что и здесь царит конъюнктура, позволяющая игнорировать действительно сильные африканский и азиатские павильоны (Корея, Тайвань, Япония, отчасти — Россия) и награждать экспозиции стран, отмеченные самой длинной очередью, но вряд ли наиболее убедительным художественным решением, спекулирующим на интерактивных штучках (Германия, Канада). Жюри заметило и отметило проходное французское видео — и осталось бесчувственно к находкам, предложенным Эстонией. А вообще атмосфера Венецианской биеннале подернута неизбежной карнавальностью, которую невозможно — да и не хочется! — отслаивать от собственно искусства. Это и ряженые педерасты, и люди на ходулях, раздающие «путеводители по празднику» в форме живописной палитры (где, между прочим, напрасно было бы искать павильон Украины), и мрачного вида дядька с булыжником, прикованным цепью к шее (дабы не упасть, сей персонаж поддерживал его обеими руками)... А видеоинсталляция Фабрицио Плессии «ВОДАОГОНЬ» прямо на площади Св. Марка? Где здесь кончается искусство, где начинается жизнь?
2. Такое впечатление, что мир движется к простоте, но отнюдь не элементарности. Апелляция «к истокам» (именуемая аутентикой), равно как и напор «новых технологий» в их беспримесном состоянии уже «не конает за отмазку». Однако, если возникает потребность, современный художник прибегает к одному и другому, не умиляясь сермяжностью первого и не теряя голову от безграничных возможностей последнего. Главное — создание суггестивного, яркого образа уровня едва ли не наркотической внушаемости. Поэтому на 49-й биеннале было так много видео и так мало живописи; впрочем, она не испарилась вовсе с горизонта искусства и кое-где оказалась в состоянии «положить на обе лопатки» «новые веяния»... в пределах одного, отдельно взятого проекта (Дания). Из повторяющихся мотивов запомнился такой: нечто надувное и выменеобразное, порой — дурно пахнущее (Питер Робинсон в павильоне Новой Зеландии, Вик Муниз в павильоне Бразилии, Эрнесто Нето в Арсенале; «коллективная сиська» Роберта Кобера в павильоне США). Художник стремится реальность доить, словно «корову безрогую»? Это один из вариантов ответа. А может, и ответа-то вовсе нет...
3. И скучно, и грустно, и хочется руки сложить... Толпой угрюмою и скоро позабытой... В общем, наша пресловутая палатка — явление того же ряда, что и «Мазепа», находящийся в стадии фильмования: жажда пафоса — при неумении его актуализировать. Но то, что в кино кажется естественным, то извинительным, — в изо выглядит довольно зловеще. Я разумею брак искусства (в нашем случае — неофициального!) и государства, брак, который не может не быть по своей сути позорным мезальянсом. Сегодня не 20-е годы на дворе: нет надежды на повторную реализацию авангардного проекта, а, с другой стороны, мы оказываемся застрахованными и от всего того, что взросло на его дрожжах. Да и сегодняшние креаторы чересчур циничны по сравнению с их коллегами 80 лет тому назад. Что касается идей... Похоже, скоро мы уже весь мир «замахаем» своим непрекращающимся «скиглінням», что к искусству, разумеется, не имеет никакого отношения и никому совершенно не интересно. Тем не менее, не выпадают из мирового контекста (в экспозиции Зеемана) ни Виктор Марущенко (фото), ни Александр Ройтбурд (видео). Вы не поверите, но среди вавилонически-биеннального разноязычья довелось мне как-то услышать фразу: «Как нас, украинцев, раскидала судьба по свету...» Оглядываюсь: Кулик, уроженец Киева, беседует со своей спутницей. Кстати, его работы в югославском павильоне — это немножко и «наша победа».
