Обычный человек — не ученый-историк — как правило строит свои представления о прошлом с помощью образов, а не понятий. Поэтому ему значительно ближе яркие художественные произведения, нежели обстоятельные учебники. Классический пример — Наполеона Бонапарта и Михаила Кутузова большинство из нас представляет такими, какими их описал Лев Толстой в «Войне и мире», а историю убийства Иваном Гонтой своих детей — такой, какой она подана в «Гайдамаках» Тараса Шевченка, а вовсе не из исторических исследований. Конечно, в жизни людей (а жизнь всегда мгновенно становится историей) все значительно сложнее. Выдающийся русский исторический романист ХХ века Марк Алданов в повести «Святая Елена, маленький остров» рассказывает, как смертельно больной Наполеон во время последней ссылки начал писать мемуары, но быстро призадумался: «Другие напишут эти воспоминания лучше и выгоднее для меня, чем я; я же слишком ярко видел роль случайностей во всех моих делах — в надеждах, которые не сбылись, и в неожиданных успехах». Алданов очень точно передает механизм создания исторических мифов в искусстве, когда совсем игнорируется, в частности, роль случайных факторов, вместо этого прошлое «подправляется» и подается как абсолютно закономерный путь нации или ее вождя к величию. Ответственность художника-историка как раз и заключается в том, чтобы свести количество таких мифов к минимуму. Такая ответственность удваивается в тех случаях, когда речь идет о деликатных страницах отношений между народами. Иван Мазепа для россиянина совсем другой, чем в восприятии современного украинца; Богдан Хмельницкий и Иван Богун представляются нами не такими, какими их видят граждане Польши. Дискуссиям о сложном прошлом Украины и Польши особой остроты добавило появление на широком экране (студия «1+1») фильма-эпопеи Ежи Гофмана «Огнем и мечом» по роману Генрика Сенкевича. Своими мыслями о фильме Е.Гофмана делится на страницах «Дня» историк, который специализируется именно на ХVII веке, Виктор ГОРОБЕЦ.
Дискуссия вокруг проблемы оценки новой картины известного польского режиссера Ежи Гофмана «Огнем и мечом» как фильма про- или антипольского, которая в недалеком прошлом довольно бойко велась в польской культурной среде, благодаря демонстрации студией «1+1» телевизионной версии кинокартины, наконец-то стала актуальной и в Украине. Вне всяких сомнений, переключение внимания общества c проблем экономического выживания или политических разборок на обсуждение творческих достоинств или недостатков художественного полотна Е.Гофмана, а также его соответствия историческим реалиям — является достаточно необычным и весьма позитивным знаком. Оказывается действительно — не «хлебом единым».
Хотя, вынужден заметить, украинский вариант дилеммы, а именно: фильм польского режиссера есть про- или антипольский — искусственный, надуманный, спровоцированный разговорами, которые велись на территориях, лежащих западнее Буга. Объясняю почему.
«Все познается в сравнении» — философская сентенция, которая уже давно и крепко вошла в нашу повседневную лексику, подводит к крамольной и в то же время самоочевидной мысли: украинскому зрителю не с чем сравнивать картину Е.Гофмана! В отличие от зрительской аудитории польской, в подавляющем своем большинстве не только знакомой с произведениями Г.Сенкевича (на основе одного из которых и был поставлен фильм), но и прямо или косвенно воспитанной на них. И потому-то на польской почве дискуссия относительно про- или антипольского духа картины Е. Гофмана велась не в абстрактном измерении, а во вполне конкретном сравнении с исходным материалом, в большей степени оригинальной версией, изложенной в одноименном романе Г.Сенкевича, и в меньшей мере — историческими реалиями середины ХVII в.
Нам, украинцам, будет довольно трудно понять суть полемики, которая велась в польском обществе, если мы не попробуем осознать, что же для польского интеллигента или рядового гражданина значит историческая проза Г.Сенкевича, а прежде всего его всемирно известная трилогия — «Огнем и мечом», «Потоп» и «Пан Володыевский». Не думаю, что уж слишком преувеличу их реальное значение, когда скажу, что на этих исторических романах формировалась модерная польская нация. Ведь историческое сознание, согласно новейших научных разработок, представляет собой одну из важных составляющих процесса формирования нации . Г.Сенкевич интуитивно почувствовал это. Поставив перед собой задания «укрепить сердца» поляков в годы неволи, писатель настолько гениально изобразил историческое прошлое, мастерски дополняя его художественным домыслом, что в годы борьбы поляков за независимость и собственное государство, его исторические романы стали явлением культовым. Их изучали, цитировали, ими лелеяли чувство национального достоинства.
Другое дело, что поставив перед собой такую, достойную всяческих похвал благородную цель — пробудить у поляков жажду к свободе, писатель недостаточно удачно избрал историческую канву для воплощения своих идей. Ведь, в отличие от двух следующих частей трилогии, где описывается борьба поляков против шведских и турецких захватчиков, в первой части польская шляхта воюет против украинских казаков и крестьян, и именно они, последние, ведут священную войну за собственную свободу! Вот в этом и кроется наибольшее противоречие исторического видения Г.Сенкевича. Писатель смотрит на освободительную борьбу украинцев глазами польского шляхтича, воспитанного на реалиях первой половины Х VII в. А поэтому для него остается актуальным взгляд на казаков как на «мятежных хамов». И именно поэтому так органично из уст польского шляхтича Заглобы звучит искреннее изумление: «Что за времена! Хамы такой мед пьют!»
Вот с каким материалом приходилось работать Е.Гофману. И, как показывает конечный продукт его труда, режиссер пытался всячески смягчить видение Сенкевичем ситуации с позиции шляхты, не смакуя без крайней надобности сцены насилия, смещая акценты на показ человеческих судеб в годы жестоких катаклизмов, ставя в центре повествования историю человеческой любви. Т.е. адаптировать исторические реалии Х VII в. и их восприятие польским писателем конца Х I Х в. к условиям конца ХХ в.
Правдиво ли изображены в картине исторические события? Такими ли были на самом деле Богдан Хмельницкий, Иван Богун, Ярема Вишневецкий, Туган-бей, Ислам-Гирей, король Ян-Казимир или другие реальные исторические лица? Наверно, этот вопрос неоднократно интересовал украинского зрителя при просмотре фильма. Как человек, который с любопытством смотрел картину, с уверенностью могу утверждать — мастерски! С точки зрения профессионального историка, — бросается в глаза определенное несоответствие в трактовке как исторических событий, так и описании исторических образов. Особенно выразительно диссонирует с историческими реалиями апологетика князя Я.Вишневецкого, деятельность которого критически оценивается не только украинскими историками, но и их польскими коллегами.
Но ведь речь идет не о новом научном труде, критерием оценки которого является объективность и непредубежденность автора. Речь идет о произведении художественном, ценность которого определяется другими качествами: эмоциональностью, субъективностью и т. п. Художественный фильм должен пробуждать интерес у зрителя к происходящему на экране. И картина Е.Гофмана удачно справляется с этим заданием, не оставляя к себе безразличными ни поляка, ни украинца. А разъединяет ли нас картина, или, наоборот, стимулирует лучшее понимание друг друга — на этот вопрос каждый должен ответить за себя, в пределах собственного исторического мировосприятия, собственной политической культуры и уровня толерантности.
