Выйдет, несмотря на то, что нынче многие настойчиво советуют
актеру отказаться от театра и кино. Дескать, надо полностью отдаться другой
роли — министра культуры (об этом ведутся дискуссии и в прессе, например,
в «Киевских Ведомостях»). Действительно, самой, наверное, трудной и неблагодарной
роли в биографии Ступки. Но будем откровенны, к радости большинства поклонников
Богдана Сильвестровича он не отказывается играть и другие роли. Сейчас
у него продолжается период гетьманиады. После картины Ежи Гофмана «Огнем
и мечом», где он появился в образе Богдана Хмельницкого, сыграл гетмана
Ивана Брюховецкого в сериале «Черная рада» Николая Засеева-Руденко, поставленного
по одноименному роману Пантелеймона Кулиша, чем явно оживил эту скучную
телевизионную сагу. А ныне снимается другая историческая киноэпопея — «Мазепа»
(к сожалению, пока съемки приостановлены — с сердечным приступом попал
в больницу оператор картины Вадим Ильенко). В этой ленте Юрия Ильенко актер
играет главную роль. Как говорится, министром можешь ты не быть, а вот
замечательным актером Богдан Ступка останется всегда.
Потому сегодня его монологи о профессии нам показались
и интересными, и актуальными.
«МОИХ ГЕРОЕВ ИЗУЧАЮ НА УЛИЦЕ»
— Я тяжело работаю над ролями, — признался мастер. — Может,
всего лишь в одну или другую вошел с первого прочтения или репетиции. Перевоплощаешься
лишь тогда, когда находишь абсолютно иную, отличную от собственной пластику
героя. Давным-давно, работая над спектаклем «Украденное счастье», я заметил,
как тренер киевского «Динамо» Валерий Лобановский раскачивается на скамейке,
волнуясь во время матча, и я позаимствовал эти движения для моего героя
Миколы Задорожного в его последней сцене с Михаилом Гурманом.
Прогуливаясь по улицам, всматриваюсь в лица, а потом на
сцене трансформирую увиденное. Иногда трудно объяснить теоретически, какая
деталь переворачивает всю роль. Я рассматривал фотографии известного еврейского
актера Соломона Михоэлса, и его природно-удлиненная челюсть помогла мне
в работе над спектаклем «Тевье-Тевель». Даже московские критики сразу это
заметили, написав в рецензиях после выступления нашего театра на гастролях:
«Когда смотришь на его нижнюю челюсть, то чувствуешь, будто бы появляется
Соломон Михайлович».
Много впечатлений у меня появляется после общения со скульпторами,
художниками. Память хранит увиденное, помогает в работе над ролью. Я никогда
не занимался статистическими подсчетами сыгранных мною работ в театре и
кино — главное не количество, а путь к новому образу.
КАЖДАЯ СЦЕНА — СЛОВНО ПОСЛЕДНЯЯ
— Однажды режиссер Юрий Ильенко, у которого я дебютировал
в кино в фильме «Белая птица с черной отметиной», спросил меня, что такое
актер в кино? Я ответил, что камеру нужно чувствовать, как женщину, любить
всем сердцем. А Юра добавил, что каждый кадр нужно играть так, словно он
последний и самый трагический. Далеко не всегда это бывает просто. Ведь
не секрет, что иногда, например, приходится объясняться в любви отсутствующей
на съемочной площадке партнерше. А я очень люблю непосредственную реакцию,
подыграть актерам уже перед камерой. Но, с другой стороны, в картинах часто
собираются актеры разных школ, и это взаимно дополняет нас в раскрытии
образов. В кино огромное поле для импровизации. Например, когда снимали
«Николая Вавилова», я вытворял такое, что режиссер Александр Прошкин просил
поберечь эмоции, боялся, что перегорю, пока запустят камеру. Он говорил,
что снимать эпизоды с Лысенко шел, как на праздник, а с Вавиловым — как
на каторгу.
Для меня режиссер — соавтор, но у каждого из них свои методы
работы. У Сергея Федоровича Бондарчука в фильме «Красные колокола» я играл
Александра Керенского. Снимали в Питере в Таврическом дворце, где Госдума
заседала еще до революции. Нагнали огромную массовку, человек 200—250,
я на трибуне провозглашаю речь. Съемка останавливается, мы с Бондарчуком
выходим поговорить. Он старается направить мои усилия не на традиционное
или логическое, а подсознательное восприятие искусства. Снова начинаем
масштабную съемку, когда со словами: «Тихо, мотор», слышно лишь стрекотание
камеры. И вот я темпераментно читаю свой монолог, а он довольно длинный,
как вдруг чувствую, что на кончик носа скатилась горошинка пота. Все, думаю,
испорчен кадр, нужно останавливаться, но в последний момент пальцем провожу
по носу и продолжаю: «Эти группки, эти партии…» и так до конца. Звучит
«стоп», Бондарчук показывает, что снято хорошо и даже переозвучивать не
будем, пойдет синхронная запись. Все это вышло у меня полусознательно,
а результат — ожидаемый режиссером.
ПТИЦА ВДОХНОВЕНИЯ
— …Режиссер Юлиан Карасик имел собственный подход к работе,
обожал репетиции. У него я пробовался на роль Луки по пьесе Максима Горького
«На дне». Команда подобралась хорошая: Роллан Быков, Михаил Глузский. В
то время как раз произошла авария на Чернобыльской АЭС, а в тексте обнаружилась
ошеломляющая фраза, которая вызывала актуальные ассоциации:
«— Куда вы сейчас направляетесь, Лука?
— Иду на Украину, там новое дело затеяли».
Жаль, что не снялся, пробы получились удачные.
…Больше тридцати лет я работаю вместе с Сергеем Данченко
(художественный руководитель театра им. И. Франко — Т. П. ) и уже
привык к тому, что он тактично и осторожно ведет меня к нужному результату,
ожидая, когда прилетит птица вдохновения. Мы идем самостоятельными путями
к общему успеху. Так, например, к трагедии «Король Лир» я обращался дважды.
В 1969 году во Львове в театре им. Марии Заньковецкой я играл Эдмунда (постановка
Михаила Гиляровского). Мой герой был для меня как анти- Лир, для которого
жажда власти стала целью жизни. Тогда и не мог предположить, что когда-нибудь
сыграю короля Лира. Я благодарен Сергею Владимировичу, что он заинтересовался
пьесой и увидел меня в главной роли. Хотя на самом деле Лиру за 80, но
в этом возрасте играть такую роль уже не под силу, она очень изнурительная.
Во время репетиций думал, что, наверное, не надо было и браться, там много
подводных камней. Кажется, я понял замысел Данченко: от театра королей
к театру шутов. Хорошо, что премьеру мы готовили не спеша, вдумчиво, серьезно.
Темп набирали постепенно: сценарий, музыка, костюмы — все было во взаимодействии.
Возможно, первая часть вышла несколько длинноватой, но закончить бурей,
а потом сделать перерыв, чтобы зрители пошли в буфет, было бы не правильно.
Поэтому действие идет почти без перерыва — «Боль идет все выше, к сердцу».
Я долго искал, как показать боль сердца, не прикасаясь к нему. Решение
пришло неожиданно — это сжатие скрюченных пальцев левой руки. Так появилось
пульсирующее сердце короля.
Готовя своего Лира, я пересмотрел и перечитал почти все
материалы, связанные с Соломоном Михоэлсом, который считается у нас лучшим
исполнителем этой роли. Зускин же был потрясающим Шутом. Отец Данченко
видел их игру и не раз рассказывал, что ничего лучшего себе не представляет.
«ЗАКОН НАМ — МЕЧ, А СОВЕСТЬ НАМ — КУЛАК»
— Однажды со мной произошел курьезный случай. Идет один
из премьерных спектаклей «Ричарда III» во Львове. В третьем ряду сидят
мои родители, а в четвертом — знаменитая актриса курбасовского «Березоля»
Федорцева. Зал битком набит, я по ходу пьесы говорил слова: «Закон нам
— меч, а совесть нам — кулак!» и в этот момент вынимаю оружие из ножен,
светят прожекторы, смотрю — в руке только рукоятка одна, поднимаю голову
и вижу, меч летит в зал через оркестровую яму прямо на Федорцеву. Все зрители
как в теннисе пригнулись, думают, ну все — трагедия в театре. Ее ударило,
но она тихонько меч под кресло опустила и сидит. Все смотрят, никто не
убит. А в конце спектакля, когда я уже с топором выбегал со словами: «Коня,
полцарства за коня!» — зал заранее пригнулся.
В театре от актера зависит реакция зрителя, будет он плакать
или смеяться, а чтобы современный зритель заплакал, нужно приложить очень
много усилий. Во время каждого спектакля трачу массу энергии. Я максималист
на сцене. Для меня самое важное в работе — перевоплощение. Меняю свое человеческое
«я», манеру мышления, влезаю в другую шкуру. Это насилие над собой делаю
перед началом спектакля, а когда все заканчивается — это радость. Все уверены,
что я в лежку лежу, а я сбрасываю маску и прыгаю. Иногда пью шампанское
только для того, чтобы пополнить организм жидкостью, ведь столько пота
выходит. Заснуть после спектакля очень тяжело, порой до трех ночи не удается.
Курю, иногда бутылку пива возьму, чтобы расслабиться.
СЕМЕЙНАЯ ДИНАСТИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ?
— Моя супруга (Лариса Семеновна в прошлом балерина, окончила
Бакинское хореографическое училище, была солисткой Львовского и Киевского
театров оперы и балета — Т. П. ) фактически посвятила себя мне и
сыну, забросила свою карьеру, хотя ее хотел забрать Юрий Григорович, сулил
«золотые горы». Дома я не диктатор и во всем подчиняюсь жене. Мы познакомились,
когда я служил в армии. Потом был приятно удивлен, что она обо мне не забыла,
когда я попал в госпиталь. Мы поженились 25 марта 1967 года и с тех пор
вместе. Самые ценные подарки в нашей жизни — это сын Остап, внуки Дмитрий
и Ульяна. Остап — уже состоявшийся актер в театре им. И. Франко. Я строг
к нему и поблажек не делаю. Дмитрий, несмотря на свой подростковый возраст,
тоже попробовал свои силы на сцене. У него неплохо получается, но говорить,
что внук продолжит династию, рано. Пока пусть школу закончит, а потом сам
решит, кем хочет стать.
Актер — тяжелая профессия, в ней нельзя раз и навсегда
схватить Бога за бороду. Нужно постоянно оставаться учеником и всегда быть
готовым к переменам.
