Неумолимое весеннее утро бесцеремонно оттеснило упирающуюся ночь с занимаемых позиций. Околорассветную тишину начали безжалостно рассекать самые разнообразные звуки: пронзительные трели будильников, сольные партии петухов, мерзкий скрип троллейбусов, выходящих на маршруты. Под этот ненавистный для любого нормального человека аккомпанемент стали пробуждаться обитатели коммунальной квартиры, из окон которой открывался замечательный вид на Восточноевропейскую равнину. Вот в коридоре показался небритый здоровяк Иван Москалев, по молчаливому согласию остальных жильцов исполняющий обязанности ответственного квартиросъемщика. Шаркающей кавалерийской походкой сей добрый молодец направился в уборную. «Проснулся — подумай, какую бы гадость сделать сегодня для соседа!» — пробормотал он, неласково взглянул на дверь, ведущую в апартаменты другого жителя коммуналки Тараса Хохленко. Тот еще мирно похрапывал, с головой накрывавшись лоскутным одеялом из синих и желтых кусков ткани. Ведь Иван и Тарас продирали очи, умывались без мыла, завтракали вчерашним сухарем и так далее, вплоть до отхода ко сну, с интервалом ровно в один час. Что делать, не сошлись часовыми поясами! И это было далеко не единственным их несовпадением. Из-за чего в то суровое утро, чуть не случилась страшная беда.
Возвращаясь из сортира в родные пенаты, Москалев гулко двинул кулаком по соседской двери. «Дай поспать, великодержавная ты рожа!» — возмутился Хохленко, еще глубже нырнув под одеяло. «А ты заплати за газ и спи спокойно! И прекрати несанкционированный отбор керосина из моего примуса!» — откликнулся квартирный голова, зорко следивший за порядком использования местным населением всевозможных энергоносителей. Его циничный ответ, разумеется, привел Тараса в самое скверное настроение. Вскочив с постели, он вступил с незваным гостем в словесную перебранку, где наряду с нецензурными междометиями фигурировали слова «транзит», «трубопровод», «тарифы». Плохо, когда нечем платить, но еще хуже, когда нечем крыть. О жертве описываемого утреннего вторжения можно было сказать первое, но никак не последнее. Вот и сейчас, видя, что Иван продолжает хамски барабанить в его довольно хлипкую фанерную дверь, он не растерялся и принялся натягивать на себя защитного цвета майку с натовским шевроном. И уже только в таком грозном виде предстал, наконец, перед своим обидчиком. Который, как это ни странно, сразу смутился и попытался спрятать в карманы брюк свои огромные кулачища. Дело в том, что Москалев страсть как не любил добровольно-принудительную организацию НАТО (Нешуточный Альянс Тяжеловооруженных Орд). В нее входили, как правило, сытые и крепкие мужики, живущие в просторных отдельных квартирах, расположенных этажом выше. Этих крутых ребят, чьи застекленные лоджии были обращены к Атлантическому побережью, он опасался даже больше, чем работников жэка. И потому ревниво присматривал, чтобы жильцы с его этажа не водили дружбу с этими милитаристами. Так что, узрев своего ближайшего соседа, облаченного в натовскую шкуру, ранее непреклонный квартиросъемщик сбавил обороты и согласился умерить свои финансовые аппетиты до окончания переговорного процесса, имеющего все шансы затянуться на долгие-долгие годы. Ловкий Тарас, дабы усилить произведенный эффект, поволок упирающегося соседа в ванную комнату. На ходу он неоднократно поминал всуе «Газпром» и прозрачно намекал на сомнительную связь Ивана с квартиранткой, носящей белорусскую фамилию. Нелицеприятный диалог был продолжен у большого оцинкованного корыта, тонкие борта которого были местами погнуты и по удивительной случайности напоминали контуры Черного моря. В северной части этой посудины плескалась здоровенная зубастая щука. Москалев как-то приволок ее с рыбалки, еще живую и очень даже агрессивную, намереваясь использовать грозную рыбину для подкрепления своих геополитических позиций в банно-прачечном регионе коммуналки. Но вместительной емкости для содержания этого смертельного ихтиологического оружия у него не оказалось. Пришлось поместить хищницу во временно арендованную у Хохленко старую жестяную бадью, где она и базировалась до сих пор. Теперь же, разгоряченный спором Тарас, орудуя прочным рыболовным сачком, попытался выдворить покрытую ржавого цвета чешуей мерзавку из занимаемого ею водоема. Еще секунда, и она бы грузно шлепнулась на мокрый бетонный пол. Иван, с ужасом наблюдающий за этой сценой, уже схватил попавшуюся ему под руку деревянную швабру, чтобы ею как следует огреть потерявшего всякий стыд и страх соседа...
Но тут на общей кухне оглушительно засвистел закипевший чайник. Чей он был? Кто его знает, да и не важно это. И оба, находившихся в состоянии конфронтации соседа, вмиг забыли о своем конфликте и дружно бросились снимать с плиты салютующего струями пара миротворца. «А не испить ли нам чайку?» — спросил один из них у другого, когда дело было сделано. Кто именно? Опять же, не имеет значения. У Хохленко нашлось немного сахару, Москалев раздобыл стакан заварки. Не без доли прагматизма соседи пустили в дело эти исчерпаемые ресурсы и принялись чаевничать. Весьма ко столу пришлась и связка висевших на стене одесских бубликов, которые, впрочем, можно было вполне принять и за московские баранки. Завязалась милая беседа. Забыли обиды и склоки (например, история с языком Ивана, который Тарас, находясь однажды в сильном подпитии, ущемил входной дверью). Короче, погода в доме была спасена. А это, как известно, важнее всего.
