Ровно 55 лет назад ценой неимоверных усилий и больших «живых» потерь с украинской земли были изгнаны немецко- фашистские захватчики. Чудом выжившие в кровавой драке отцы семейств возвращались домой с уверенностью, что теперь-то уж их дети получат возможность прожить легкую и счастливую жизнь под мирным небом... Они не знали и предположить не могли, что, отработав более полувека, на старости лет будут лишены государством практически всех средств к существованию и вынуждены будут либо просить милостыню, либо умирать голодной смертью.
73-летнюю бездомную Пелагею Черненко, наверняка, видели многие жители столицы. Вот уже четвертый год в дождь и мороз, в будни и выходные зарабатывает она песнями под гитару в переходе станции метро «Лесная».
«Родилась я, — рассказывает бабка Пелагея, — в 1926 году в поселке Семиполки на Киевщине. Когда началась война, мне только что исполнилось пятнадцать лет. Хорошо помню, как голодали с матерью (отец еще в 41-м погиб) и, чтобы не умереть, ночью ходили на поля воровать колоски. Настоящий праздник был, если удавалось найти мерзлую картошку, но это случалось редко. На втором году войны я тяжело заболела, мама пробовала было спрятать меня в погребе, но работавший на немцев староста села вспомнил обо мне, выудил из укрытия и, избив, отправил на работу... Когда же война закончилась, врачи поставили мне диагноз — полиомиелит и сказали, что за пережитое во время войны буду расплачиваться всю жизнь».
Из-за тяжелой болезни замуж Пелагея выйти не смогла. Впрочем, будучи человеком сильным и жизнерадостным, особо по этому поводу никогда не печалилась. «Я всегда о двух вещах мечтала, — говорит она, — на гитаре научиться играть и детей родить. Все, чего хотела, исполнилось». В восемнадцать лет Пелагея заработала себе на первую гитару (несмотря на болезнь и перенесенную в 1949 году операцию, она вместе с односельчанами еще работала в колхозе). А уже через два года у нее родилась первая дочь Тамара. «Сейчас Тамара знать меня не хочет, денег, говорит, у меня, на тебя нет. А помню, когда совсем маленькая была, пять годочков, заболели у нее ушки. Простудилась. Я ее за двадцать километров в больницу на себе носила. Нога у меня, правда, после родов еще сильнее болеть начала, но ничего, закину дочку на спину, привяжу к себе веревкой и несу. Выходила, слава Богу».
Уже после первых родов работать в колхозе Пелагея не смогла. Пришлось обзавестись швейной машинкой и открыть «ателье» для односельчан. Более сорока лет обшивала она все село, зарабатывая себе и детям (вторую дочь Пелагея родила спустя три года. — Авт. ) на кусок хлеба. Хорошо понимая, что дочери уже взрослые и скоро уйдут от нее в самостоятельную жизнь, Пелагея решила в 1972 году родить третьего ребенка. Когда малышу было около трех лет, врачи сказали, что сын психически нездоров. Тем не менее, при маминой поддержке, Саша окончил среднюю школу и даже немного поработал в поселке. Примерно в то же время появилась у него подружка, по словам Пелагеи, «такая же больная, как и он», родившая от него дочку Мариночку. «Я в тот год совсем расхворалась, ни шить, ни на огороде работать не могла, — вспоминает Пелагея. — Молодые работать не хотели, а внучку кормить надо, вот и решила я, возьму гитару и поеду в Киев, авось столичным людям мои песни понравятся, да и подадут копеечку...». Когда Марине исполнилось два годика, случилась беда. Ни с того ни с сего Саша поджег собственный дом. Сразу после пожара сына забрала психиатрическая неотложка, его сожительница вместе с дочкой исчезла в неизвестном направлении, а Пелагее остался только небольшой сарайчик в глубине двора, в котором она, греясь у сложенной своими руками печки, всеми забытая, провела прошлую зиму.
«Теперь вот у средней дочери, Татьяны, подживаю. Но она меня гонит. Да и то верно, что пользы от того, что я здесь зарабатываю 5–7 гривен в день и пенсию в 40 гривен как инвалид второй группы получаю. Я ведь еще сыну несколько раз в месяц передачи в больницу вожу. Он теперь в Глевахе лежит. Но ничего, люди добрые помогут, — успокаивает бабка Пелагея и себя, и меня. — Вот, вчера и сегодня покушать приносили, помогают чем могут...».
Как ни странно, почти за четыре года «выступлений» на «сцене пешеходного перехода» к поющей под гитару старой женщине ни разу не подошли работники нынче процветающих и широко рекламирующих свою деятельность социальных служб. Не предложили теплое местечко в каком-нибудь доме престарелых. Правда, сама Пелагея прошлой зимой, умирая от голода (здоровье не позволяло выбраться в столицу на заработки) и холода, обратилась в сельсовет с просьбой устроить ее в «дом для помирающих». Но ей отказали, мол дети есть, пусть и заботятся. Впрочем, на работников сельсовета Пелагея не обижается. «Видно, за всю свою жизнь заработала я только право просить милостыню», — вздыхает она.
Никогда не узнать нам о том, что сделали бы миллионы отдавших жизнь ради мира и счастья, узнав, какая участь ожидает их самих и их детей. Может быть, они бы решили, что мир «у нас за окном» хуже войны...
