Жизнь этого мастера сложилась так, что, представляя его нынешнему поколению читателей, уже приходится объяснять, кто он такой...
А между тем Николай Холодный в свое времени был знаковой фигурой в украинской поэзии, своеобразным символом «шестидесятничества». Его стихи в Украине почти не печатались, но ходили в списках и учились наизусть.
Судьба обошлась с ним немилосердно. Холодный, творец блестящих поэтических сборников, выходящих то в Париже, то в Торонто, автор более 200 монографий, эссе, изысканий, почти неизвестен в это время на Родине. Так уж случилось: брежневским трубачом он никогда не был, а знаменем диссидентского движения стать не смог. Ему суждено едва ли не самое страшное — «кануть» в пустоту замалчивания.
В свое время выброшенный не только из столицы, но даже из литературы (хотя и не так успешно, поскольку в случае с Холодным эта потуга выглядит тщетной), тихо и незаметно доживает он свой век в загуминковом Остре на Черниговщине. Здесь поэт встретил и свое 60-летие, накануне которого состоялся этот разговор.
— Николай Константинович, в преддверии недалекого уже завершения столетия модно спрашивать о чем-то типа «важнейших уроков ХХ века» и прочего. Уверен, и вам есть, что сказать. Но мне интересно, как в конце этого века вам живется, просто живется?
— Вы, можно сказать, рванули бинты на моих запекшихся ранах. Прошло уже 33 года с тех пор, как меня как «нежелательный национальный элемент» выбросили из столицы, где я прожил 11 лет, а в моем киевском паспорте появился штамп «Выписан». Формально это связывали с моим выступлением у памятника Ивану Франко, перед окнами тогдашнего ЦК КПУ, где я прочитал два стихотворения: «Монолог Івану Франкові» и свои знаменитые «Собаки».
Предшествовало этому исключение меня с пятого курса Киевского госуниверситета им. Т.Г. Шевченко — ясное дело, за политическую «неблагонадежность».
Об этих моих перипетиях — выселение со столицы и т. п. — можно прочитать в труде ныне уже покойного Вячеслава Чорновила «Правосуддя чи рецидиви терору?», напечатанного в журнале «Киев» (1992. № 8. С. 131), за который Президент Украины Л.Д. Кучма вручил Вячеславу Максимовичу Шевченковскую премию. А я, как пребывал в чернобыльской зоне, так остаюсь в ней до сих пор, хотя Верховная Рада упразднила изгнание как форму административного наказания. На символическом Чернобыльском колоколе на территории парка украинско-финской дружбы вычеканено мое стихотворение «Лелеки з Чорнобиля». Не бить же мне в этот колокол, чтобы меня услышали. Хотя, возможно, к моему голосу прислушается кто-то из претендентов на высокий президентский пост и скажет: «Хватит Холодному прозябать на 101-м километре».
— К тем огромным социально-политическим трансформациям, произошедшим на территории бывшего СССР, в значительной степени причастны люди именно вашего поколения. Более того: в Украине к «шестидесятничеству» вы были причастны лично. Кем были и кем есть сегодня для Николая Холодного эти люди?
— В статье обо мне «Коли на прю стають з системою» глубокий аналитик профессор Владимир Здоровега справедливо сказал: «они, романтики и бунтари, сделали свое дело, как умели и могли. И не их вина, что этим воспользовались не всегда умелые и не всегда честные предводители».
До последнего удара сердца с пиететом буду произносить имена Владимира Дрозда и Виктора Кордуна. В годы преследований я нелегально жил на их квартирах. Эти люди спасли меня морально и физически.
Движение «шестидесятников» задохнулось бы еще на эмбриональной стадии, если бы не патриотический голос в нашу поддержку из-за железного занавеса — Ростислава Хомяка и Марты Богачевской-Хомяк, Игоря Качуровского, Джорджа Грабовича, Павла Мурашко, Петра Фединского — имя же им легион.
— Николай Константинович, не обойти нам и острых углов. Ваш, иногда невыносимый характер (в чем имел возможность убедиться лично), язвительность и эпатажность привели к тому, что среди некоторых коллег-побратимов ваше имя и сегодня вызывает стойкую аллергию, часто подкрепленную ненормативной лексикой. Это понятно. Но есть в ваш адрес обвинения более серьезные. И высказывают их люди, имеющие право судить по самым высоким моральным меркам. Имеется в виду ваш отход от диссидентского движения, одним из знамен которого был в свое время и Николай Холодный...
— Я не Сергей Бубка, чтобы ежегодно устанавливать олимпийские рекорды по прыжкам в высоту. Когда-то Борис Ельцин был моим кумиром. А сейчас учится уже ловить рыбу с такими, как сам.
— Николай Костевич, а почему, имея, казалось бы, соответствующий характер и, к тому же, пример коллег-писателей, в период «перестройки» вы не ушли с головой в политику? Слабо представить себя в здании на Грушевского, 2?
— Что вам на это сказать? Игра в политику, и в этом я все более убеждаюсь, — это то же самое, что забивать «козла». Когда-то Тычына был министром образования, Бажан — заместителем председателя Совета Министров. Ну, и что из этого? Как раз «соответствующего характера», чтобы вписаться в контекст серпасто-молоткастого здания на Грушевского, 2, Холодному и не хватает. Необходимо иметь характер акулы. Такового у меня не было, нет и не будет. Или же следует быть стопроцентным Митрофаном, марионеткой каких-то политических сил. Эта роль — не для меня.
— А нынешняя предвыборная погоня за президентской булавой вас каким-то образом затронула? Кто из кандидатов, став президентом, имеет больше шансов остановить этот период безвременья?
— Евгений Марчук. Это однозначно.
— А какова, на ваш взгляд, роль личности в политике, в истории вообще? Кстати, чем вызвана ваша заинтересованность фигурой Нестора Махно, в гости к внучатому племяннику которого мы в прошлом году с вами вместе ездили в Гуляй-Поле?
— Кайзеровский агент, вошедший в историю за похищенным паспортом у помещика Ленина Николая Егоровича, затормозил эволюционное развитие России, а также Украины на 70 лет. Горбачев повернул колесо истории влево. Этому человеку мы должны пятки целовать. Это — что касается личностей.
Что же касается роли народных масс, то ее весьма ярко демонстрирует Библия. Я недавно, работая над автобиографическим романом «Христос на розп'ятті», узнал из Евангелия от Луки, что арестовали Христа вовсе не римские легионеры, а народ. Именно по его требованию Пилат, наконец, вынужден был вынести Христу смертный приговор, а убийцу Варавву выпустить на свободу.
К образу Нестора Махно среди мастеров пера я обращаюсь не первый. Его неоднозначную фигуру увековечили Валерьян Подмогильный, Иван Багряный, Владимир Сосюра и многие другие. В свое временя на меня вешали ярлык «Махно в литературе». Поэтому, хочешь не хочешь, нужно было познакомиться с этим демоническим явлением под названием Махно. Хотелось также вдохнуть воздух степной Украины, прильнуть сердцем к священной Хортице. Так рождалась симфония «Махно», недавно опубликованная на страницах журнала «Кур'єр Кривбасу», заявившего о своем желании выдвинуть ее на соискание Государственной премии Украины им. Тараса Шевченко.
— Следовательно, бунтарский дух стучит и в ваше сердце. А откуда источники ваших юмора и сатиры?
— Очевидно, от Байды. Яр Славутич доискался, что Байда был моим предком. А еще на моей родине, под Батуриным, есть глинище, где в ночь на Ивана Купала можно накопать воз юмора и сатиры. Была бы только хорошая лопата. Такая, как у Бонавентури.
— Возможно, вы и не были «іnfante terrible» украинской литературы. Но в свое временя, говорят, сильно эпатировали окружающих. Что сейчас в действиях «нового поколения» ( да и не только) удивляет, шокирует вас?
— Полная апатия к гражданским акцентам, филистерство. Надеюсь, что эта ветрянка быстро пройдет.
— А кто из литераторов младшего поколения вас заинтересовал?
— Литературное поколение, или назовите его генерацией, это не что-то наподобие остерской артели 50-х годов «Красный инвалид», специализирующейся на изготовлении корзин из лозы. У бубабиста Андруховича проза основана на фантасмагории. В пьесах бубабиста Ирванца доминирует авантюрный элемент, а поэзия «Ода гривні» соткана из классического реализма, без соцреалистических примесей.
Вне всяческих «школ» и «поколений» мне импонирует новаторская проза Игоря Павлюка (прочтите его повесть «Молекули» в «Сучасності»), сюрреалистические новеллы Василия Чабана, феноменальная пьеса-трагедия сумского автора Анатолия Грызуна «Був Маяковським».
Мы не удивляемся, почему в Украине нет нобелевских лауреатов? А где же им взяться, если мы даже цинично «зарезали» или просто умолчали — и то уже после ликвидации зло творящего КГБ — кандидатуры на Шевченковскую премию Михаила Осадчего, Ивана Иова, Виктора Неборака, Юрия Шевелева, Василия Барки, вашего покорного слуги. Юрий Андрухович — этот сам отказался от такого девальвированного знака отличия. Ее дают не тем людям — пишет в «Нашій вірі» Евгений Сверстюк.
Не просматриваются ли в этих и подобных холостяцких строках первоистоки и «Польових досліджень...», и многих других современных произведений, где присутствует то, «что на изнанке»?..
— Вы, извините, реанимируете теорию единого потока. Ждановские надзиратели от литературы последний раз инкриминировали эту теорию Александру Дорошкевичу. Однако рациональное зерно в этом есть: определенный плацдарм для эротического жанра процитированное стихотворение отвоевало. Не забывайте все же, так сказать, идейного содержания популярной украинской народной песни «Ой, кум до куми залицявся» или сексуального многоборья между Энеем и Дидоной в «Енеїді» офицера царской армии Ивана Котляревского. Особенно мое стихотворение взбесило завотделом пропаганды ЦК ЛКСМУ Тамару Главак. «Мы вам на командировку столько денег отвалили, — захлебывалась холостячка Тамара Владимировна от ярости, — а вы нам такую пилюлю подсунули. Где стихи о шахтерах-маяках Кольчике и Северинове?!» — стучала она кулаком по столу. Стихотворение пережило ЦК комсомола...
— Константинович, ну а не хочется ли вам вот так, запросто, как это кое-кто делает, бросить все и махнуть хотя бы на неделю, скажем... в Париж? Тем более, что вы лауреат какой-то экзотической их «забугорной» премии. Как это произошло, кстати?
— Если в Париж, то с концами. Но все-таки предпочитаю Торонто. Не хотелось бы составлять компанию Нестору Ивановичу на кладбище Пер-ля-Шез. Куда почетнее соседствовать с Власом Самчуком.
Премия мне присуждена в Риме за изданную там в 1979 году мою книгу по истории украинской песни «Про душу в пісні та про пісню в душі». В 1981 году эту книгу переиздало в Балтиморе и Торонто издательство им. Василя Симоненко «Смолоскип». Римскую премию, как, кстати, и гонорары з а мои изданные «Смолоскипом» книги получил 12 лет тому назад по моему поручению владелец золотых приисков Петр Рубан и, к сожалению, до сих пор мне их не передал. Придется его потревожить и, хотя и не хочется, освежить господину Петру память с помощью органов прокуратуры. Библейская заповедь «Не укради» на рунверовское сознание господина бизнесмена не действует.
Рубан прикарманил премию и гонорары, а киевлянин Василий Яременко — архив. Взял его в 1984 году якобы на временное сохранение (именно тогда я и обратился с письмом к президенту США Рональду Рейгану о предоставлении мне Соединенными Штатами политического убежища) и «хранит» его до сих пор. Хотя потребность в этом давно отпала.
Как видите, за мной тянется целый шлейф всяческих проблем. Когда-то их списывали то на КГБ, то на ЦК. Теперь нет ни того, ни другого, но не перевелись «добрые» люди, ставящие палки в колеса. Недавно Владимир Дрозд выпросил на государственном Олимпе средства на серию «Сучасна українська література». Умалчиваемого почти 30 лет Николая Холодного рука какого- то доброжелателя вычеркнула из списка на издание, а попали в него брежневские трубачи. Снова — коварные действия КГБ и его генералов? Конституционное право на равные возможности для самореализации — где его гарантии? За всю жизнь я издал на Родине за государственные деньги одну книжку... 14 сентября в Союзе писателей мой творческий вечер, а я не знаю, за что купить ботинки. Власти, которая бы защитила твои элементарные человеческие права, нет. Анатолий Соловьяненко не пожелал быть похороненным на Байковом кладбище, на одной аллее с сильными мира сего. Я же вообще не хотел бы доживать свой век в стране нищих.
— Ну и, наконец, понимаю, что вам сейчас пишется. Значит, есть порох в пороховницах. Но нет ли разочарований в писательской судьбе, в творчестве, в общем — в прожитой жизни?
— На вопросы отвечу вопросом. Кто сегодня правит в Украине? Вчерашние райкомовцы и обкомовцы. Друг друга они удостаивают званий заслуженных работников культуры и тому подобное. Я же от районной администрации не получил по случаю своего 60-летия даже паршивого приветствия. Как и пение Соловьяненко, нынешней власти в Украине моя литературная деятельность не нужна. Если бы я торговал мазутом или унитазами, я был бы человеком номер один. Я не драматизирую событий. Недавно почти такое же мнение в интервью газете «День» высказала уважаемая за рубежом лауреатка литературных премий фонда им. Гелен Лапика (США, 1996) и Фонда Всемирного Обязательства (США, 1997) Оксана Забужко.
Ни при жизни, на за пять лет после смерти в Киеве не издано ни одной книги члена Союза писателей Украины и Швейцарского отделения Пен-клуба, многолетнего политзаключенного, автора изданной на многих языках мира лагерной повести «Більмо» Михаила Осадчего. Ни о творчестве Осадчего, ни о моей нет даже упоминания в хрестоматиях, учебниках и пособиях по украинской литературе. Зато широко представлены вчерашние компартийные одописцы.
Единственное, что меня утешает, это то, что стали хрестоматийными популярные в народе мои стихи «Вмирають поети», «Балада про чорну птицю», «Перед автопортретом Сергія Параджанова», «Привиди», «Дядько має заводи і фабрики», «Сьогодні в церкві коні... «, «Кінь у Києві» и другие. Пусть политические хамелеоны на левом лацкане пиджака носят значки лауреатов премии имени украиноненавистника Николая Островского, а на правом — его антипода Тараса Шевченко. Меня же лично радует то, что мои стихи 60-х годов до сих пор декламирует наизусть председатель СПУ Юрий Мушкетик и обычный остерский печник Григорий Любенко.
В статье «Голос однієї російської ув'язненої» по поводу лакейских приветствий поэтов и артистов императорской российской четы в Версале, мужественная Леся Украинка писала: «Можно все згнітити. За винятком голосу душі — він дасть себе почути і в дикій пустелі, і серед натовпу, і навіть перед царями».
Pеr aspera ad astra!
