В Доме учителя состоялся авторский вечер Владимира Цибулько.
Идя на эту импрезу, я и не надеялся на мелодичную водичку о росистых дорожках и вымытых в любистке косах. Не говоря уже о «крови-любви». Но похожий на медведя, небритый Цибулько начал читать и, уставившись на его мощный затылок, я искренне пожалел всех добропорядочных «любителей поэзии» которые, не на ночь будь сказано, также могли бы сюда пожаловать. Себя пожалел.
Ибо... Но что там говорить — «это залазьте детки под парты ибо пришел страшный огурец, страшный и весь в пупырышках». Это что-то совсем не похожее на то, что приходилось слышать раньше. Эпатирующая цибульковская эстетика, окутанная облачком иронии и стеба, заискрилась в спокойном воздухе, а «слова стали прыгать, как кони по конюшне». Спохватившись, что не успеваю за ними, тайком глянул в зал, но коллективное лицо публики от знания, доступного только посвященным, было непроницаемым, как каменная стена.
Оставалось только еще раз пожалеть себя и степенных литстудийцев всех городов и поселков Украины и нырять в необычное поэтическое наводнение.
«Стихи — это стихия» — так, кажется говорил Хлебников. Так вот: Цибулько — это стихия. И стихию эту тяжело загнать в рамки каких бы то ни было определений, она взрывается и пенится, она матерится, она шумит, как лес где-то под Каневом и непокорными волнами возмущает гладь привычных литературных течений.
В текстах Цибулько слова вырастают из предыдущих слов, им там уютно и свежо, будто луку или моркови на бабкином огороде. Но выдернуть их из грядки-текста невозможно — будет зиять дыра. «Обычный крестьянский ребенок из-под Тарасовой горы» выворачивает слова наизнанку и смотрит на мир, став на голову. Слова крутятся на одной пятке и показывают слушателям язык. Но за всем этим стебом, за всеми этими «жопами» и «суками», за «падлой», из которой «делають челавека», кроется чувствительная и исстрадавшаяся душа. (Помните: «Ничего, я споткнулся о камень. Это к завтрему все перейдет»). Под жирной пленкой нарочитой вульгарности — воды если не пророческие, то прогнозирующие. Прогнозы, правда, не очень жизнерадостные: «... і коли вагон рушає отоді ми помічаєм що маршрут наш Київ — Пекло і стоп-крани не працюють», — но это уже претензии не к Цибулько...
В разговорах между чтением стихотворений и ответов на многочисленные вопросы, «enfante terrible» украинской литературы выглядел совсем хорошим парнем — неуклюжим, искренним, доступным, одним словом — своим. Народ узнал, что он является автором не только «текстов» и немеркнущего хита 15-летних девочек — «З ранку до ночі...», но и партийной эмблемы «порядочных реформаторов» — пчелки...; что он любит Элиота, который для Цибулько является знаковым поэтом и не любит Бориса Олийныка, из-за которого, по его признанию, не может быть в рядах Союза писателей Украины. Когда же кто-то из особо ревностных ценителей поэзии поинтересовался в записке «будет ли после вечера пьянка?», Владимир вынужден был разочаровать, отметив, что это впервые он захотел просто искренне поговорить. Поговорить стихотворениями. Или просто текстами. Или просто Поэзией, которая, по его же определению, не пишется, а — живется.
