У Сергея Параджанова было столько масок, что труда стоило разобраться, которая из них приросла. Лицо его было скрыто эпатирующими словами, диковинными одеждами, эксцентричным поведением, шокирующим нормального обывателя (будь он чиновником, хоть искусствоведом) жизненным укладом.
Скучное наше пребывание в прошлых годах он взрывал своими бесстрашно художественными фильмами, известными и многим, и некоторым; своими коллажами, знакомыми немногим; своими литературными произведениями, прочитанными единицами. Он шел по заминированному полю жизни не с миноискателем, но обвязанный гранатами, чтобы взрыв был громче.
Он погибал и возрождался, и опять погибал и вновь возрождался, но после его гибелей и пропаж оставались фильмы, которые жили без него, определяя новые (в каждом фильме новые) направления эстетического восприятия мира. «Тени забытых предков», «Цвет граната», «Легенда о Сурамской крепости»...
Сколько мог бы сделать Сергей Параджанов, не знает никто, потому что никто, включая его самого, не ведал, на что он бросит взгляд художника и фокусника. Он откладывал дела, чтобы своими руками сшить фантастический наряд из средневековых (тут он мог и соврать) бархатов и шелков для подарка Феллини. И не подарить его, объяснив любопытным, что у Феллини и без его поделки есть во что одеться. И шитье халата он откладывал, чтобы отреставрировать какую-нибудь невероятную икону, и икону эту убирал в стол, если приходили друзья. Потому что нужен зритель — и слушатель, и проживатель его сказок и былей.
Его невероятно трудно было застать вне роли странствующего по времени актера. И сфотографировать таким.
В маленьком тбилисском дворике, где он прожил с отлучками всю жизнь, Параджанов, устав от перевоплощений, сел на край ящика, в котором лежала гранитная его голова с очередной маской лица, и положил правую руку на сердце. На не очень здоровое сердце, которое у него одно и которому нам следовало верить при его жизни.
