Словосочетание «виртуальная экономика» появилось около года назад, однако жители бывшего СССР, который год живущие в очень странном с точки зрения экономической науки (да и вообще здравого смысла) мире советского «двоемыслия» и «лукавых цифр», не понаслышке знакомы с этим явлением.
Увы, и сегодня на место слова «сметана» в высказывании Жванецкого можно смело поставить почти любое экономическое понятие. Например: «бюджет», который может быть примерно на 20% выполнен взаимозачетами, на 15—25% не выполнен вообще, зато статья «капитальное строительство» «вдруг» оказывается перевыполненной в несколько раз. Или, например, «цена»: какая из них? За деньги — одна, за солярку — другая, по бюджетному взаимозачету — третья... Да, отчеты порой выглядят красиво, особенно если в них не очень вчитываться, но за ними «рынок», в котором цены — не совсем цены, бюджет, в котором доходы и расходы — не совсем настоящие, ВВП — «не совсем реальный»... Все сделано как будто специально для того, чтобы запутать следы. К сожалению, эта мысль не столь уж нелепа.
QUA PRO?
Может показаться, что «виртуализация» — всего лишь «детская болезнь» переходной экономики: когда приватизация и концентрация капитала зайдут достаточно далеко, могущественные собственники предприятий, производящих реальную стоимость, окажутся достаточно сильными, чтобы покончить с лжепроизводителями, и вопрос решится сам собой. Однако, к сожалению, в поддержании «воды» в «мутном» состоянии заинтересованы далеко не только руководители и владельцы «слабых» предприятий. Уплата налогов «натурой» или путем взаимозачетов, задолженности и расчеты по бартерным схемам открывают возможности для злоупотреблений и личного обогащения как чиновников, так и директоров предприятий. Перефразируя того же Жванецкого, за непереводимой игрой слов стоит непереводимая игра дел.
Например, чем больше доля налогов в себестоимости продукции, тем, казалось бы, труднее должно быть предприятиям платить по счетам и тем сильнее должны они давить на должников, требуя своевременного расчета. Но наши исследования, основанные на данных Госкомстата за 1997 год, показали, что в Украине дело обстояло как раз наоборот: чистая суммарная просроченная задолженность предприятий отрасли (то есть разность между кредиторской и дебиторской задолженностью) была тем больше, чем меньше налогов платилось в этой отрасли на одну гривню реализованной продукции. При этом самые прибыльные (и формально несущие самую, казалось бы, тяжелую налоговую ношу) отрасли нефтегазового комплекса (НГК) оказались и главными кредиторами, а практически все остальные отрасли — нетто-должниками. Если исключить из рассмотрения НГК, парадоксальная зависимость исчезает.
Таким образом, прибыль, полученная предприятиями НГК, была в значительной степени «виртуальной», поскольку включала невзысканные долги, часто безнадежные, однако высокие налоги с этой прибыли платить все же приходилось. Обычно считается, что предприятия стремятся любыми путями избежать такой ситуации, когда их поступления очень нестабильны, а обязательства, наоборот, жесткие. При этом резко увеличивается риск, поскольку нет никакой уверенности, что в критический момент, когда наступит последний день уплаты налогов, на счету окажется нужная сумма денег, ведь потребители не спешат рассчитываться. Однако недостатка в желающих торговать нефтью и газом не наблюдалось. Кому же и зачем нужен такой странный бизнес?
Возьмем, к примеру, рынок газа. Напомним, что в соответствии с «правилами игры», которые действовали в то время, каждый газовый трейдер был локальным монополистом и, соответственно, мог получать монопольную ренту за счет потребителей. С точки зрения экономической эффективности такая ситуация очень нежелательна. Однако если уж монополия обусловлена естественными, например техническими, причинами (в данном случае это не совсем так), власти должны стремиться установить прозрачные правила, чтобы минимизировать и компенсировать возникающие экономические «искривления». Поскольку газовый трейдер, тем более монопольный, может при желании очень легко заставить расплатиться любого должника под угрозой отключения, его бизнес на самом деле нельзя отнести к рискованным, и небольшой, но стабильный доход был бы достаточным вознаграждением за его услуги. Учитывая это, власти могли бы, например, продавать своего рода «концессию» на такую монополию на открытом аукционе, а за счет вырученных средств снижать остальные налоги.
Вместо этого они просто запрещали трейдеру отключать от «трубы» неплательщиков, то есть заставляли поставлять газ без надежды на оплату. Естественно, монополист стремился не оставаться в накладе, закладывая в цену риск неплатежей и неэквивалентного бартера. Это, в свою очередь, делало неконкурентоспособной продукцию даже тех предприятий-потребителей, которые могли бы успешно работать, если бы все были в равных условиях (тем более, если бы монопольная рента газовых трейдеров не расходовалась на скрытые субсидии неплательщикам и другие подобные цели, а замещала остальные налоги!), что еще больше множило число должников. Заметим, что как монопольное положение газотрейдеров, так и плата за него — излишняя рискованность их бизнеса, — не были обусловлены объективной необходимостью. С точки зрения «нормальной» экономики в этой искусственно созданной ситуации проигрывают все, кроме, конечно, неплательщиков — «разрушителей стоимости», продукция которых не окупает материальных затрат, измеренных в мировых ценах. Но таких на самом деле — ничтожное меньшинство. Почему же другие игроки предпочитают оплачивать из своего кармана дополнительные издержки (в данном случае ту часть монопольной ренты, которая возникает как плата за излишний риск, вызванный непрозрачными отношениями)?
Все становится на свои места, если предположить, что, к примеру, некоторая часть предприятий-должников в действительности вполне могла расплачиваться за газ и «в черную», ведь трейдер не нес никакой ответственности за то, что поставляет им товар без оплаты. Некоторые из предприятий-должников могли также представлять особый интерес для людей, тесно связанных с властями, от которых зависит судьба фирмы-трейдера и ее владельцев. Кроме того, реальная стоимость товаров, поставляемых по бартеру, трудно поддается оценке, и на этом тоже можно неплохо заработать. И наконец, ссылаясь на тяжелое положение в связи с неплатежами и встречая «сочувствие» властей, налоги можно заплатить взаимозачетами, часть из которых фиктивна. Таким образом, «виртуальная» прибыль предприятий оборачивалась вполне реальными, «живыми» деньгами для их владельцев (а возможно, и не только их), а поставка газа без оплаты или с оплатой неликвидами — по меньшей мере странный, с точки зрения нормальной экономики, бизнес — становится вполне логичной для всех сторон. Кроме, разумеется, тех, кто, не имея соответствующих связей, вынужден платить всегда «живыми» деньгами и вовремя. Заметим, что внедрение, казалось бы, взаимовыгодных прозрачных схем в топливно-энергетическом секторе встречает сильное сопротивление. Значит, высказанные выше допущения не так уж далеки от действительности, хотя конкретные схемы, естественно, остаются коммерческой тайной, на знакомство с которой мы ни в коем случае не претендуем.
Правительство, не желающее ущемлять интересы крупного бизнеса, заинтересовано в «виртуализации» экономики, поскольку таким образом можно продемонстрировать, например, приемлемые для МВФ макроэкономические показатели и получить дешевый кредит не проводя настоящих реформ. Поэтому оно создает условия, без которых «виртуальная экономика» никогда не смогла бы возникнуть: принимает оплату налогов «натурой» и взаимозачетами, а также «защищает отечественного производителя», чтобы позволить неэффективным предприятиям завышать цену на свою продукцию. Заодно при этом открываются возможности для злоупотреблений на всех уровнях государственной власти и в бюджетной сфере. Поскольку «виртуальный» продукт в полной мере учитывается при расчете ВВП, такая политика действительно несколько замедляет кажущиеся темпы спада. Но это достигается за счет населения, которое получает оплату за свой труд с задержками или натурой и вынуждено покупать товары по искусственно завышенным, в том числе благодаря все тому же протекционизму, ценам. Деньги, собранные таким образом с населения и предприятий, за отсутствием политического влияния оказавшихся «за бортом» этой системы, концентрируются в нескольких, искусственно монополизированных, отраслях, где их легче присвоить (и, как правило, вывезти из Украины) узкому кругу лиц, имеющих такое влияние. Однако потери общества, к сожалению, не измеряются «украденными» миллионами: несоизмеримо больше выгода, упущенная в результате потери прозрачности и эффективности рынка, роста непроизводительных издержек, потери конкурентоспособности товаров и подрыва макроэкономической стабильности.
Таким образом, экономика, основанная на виртуальности, — феномен в значительной степени политический, в том смысле, что ее возникновение объясняется не столько экономической необходимостью, сколько политическим выбором. Если бы избиратели могли лучше контролировать государство и оно было менее подвержено влиянию лобби крупного бизнеса (так называемых «отечественных производителей»), «виртуальная экономика» не могла бы существовать.
ЧТОБЫ СМЕТАНА БЫЛА СМЕТАНОЙ
Какие же рецепты предлагает теория «виртуальной экономики» для того, чтобы догнать развитые страны не по «производству товаров на душу населения», а по реальному качеству жизни? Прежде всего — чего делать не следует.
В экономике, основанной на «виртуальности», эмиссия денег не решает проблему неплатежей и бартера, поскольку такая экономика отторгает деньги. Ее участники на самом деле не заинтересованы постоянно использовать их в расчетах и тем более иметь на текущем или депозитном счету остаток, который может быть в любой момент конфискован в безакцептном порядке. Эмиссия не просто бесполезна, она может принести большой вред, особенно если будет направлена на финансовую поддержку неконкурентоспособных («лежащих») предприятий или «решение проблемы неплатежей» через взаимозачеты.
Дело в том, что в «виртуальной экономике» структурные реформы все же продолжаются, хотя и очень медленно: предприятия, которые могут платить надежно и «живыми» деньгами, имеют некоторые преимущества, так как с предоплатой тот же товар можно, как правило, купить дешевле, а убыточные и ненадежные растрачивают оборотные средства и увязают в невыгодных для них бартерных и давальческих схемах. Но «живые» деньги имеют, как правило, те, кто может продавать свои товары или услуги вне «виртуальной экономики» (на экспорт и населению), то есть преимущественно относительно более конкурентоспособные предприятия. Надежда на переход к нормальным экономическим отношениям связана именно с опережающим развитием таких предприятий и отраслей. Избирательная финансовая поддержка подрывает этот процесс.
В виртуальной экономике рост налогового бремени ведет только к росту задолженностей и не способствует реальному наполнению бюджета. Введение все новых налогов и пренебрежение законными правами налогоплательщика во имя улучшения их собираемости способствует не только «тенизации», но и «виртуализации» экономики. Необходимо, наоборот, снизить налоги и упростить их уплату достаточно радикально, чтобы сделать привлекательной работу за деньги; отменить картотеку-2, безакцептное списание и систему премирования ГНА за штрафы. Одновременно нужно усовершенствовать процедуру банкротства, сделать ее прозрачной, действенной и неотвратимой независимо от «статуса» должника и кредитора. Применять ее придется далеко не так часто, как кажется: половина предприятий прибыльны, а от убыточности до банкротства чаще всего еще достаточно далеко. Кроме того, скорее всего, многие из тех, кто сегодня не платит по счетам и скрывает прибыль, окажутся достаточно платежеспособными, если увидят (хотя бы на примере своих «лежащих» соседей) реальную угрозу продажи с молотка их имущества или увольнения. Необходимо также распространить уплату НДС по методу начислений на все товары, прежде всего энергетические — это очень действенный метод борьбы с «добровольными» неплатежами.
Нужно учитывать также, что многие предприятия попали в тяжелое положение не столько по своей вине, сколько из-за монополизации рынков, тесно связанной с государственным регулированием непрозрачного и неконкурентного ценообразования. Сосредоточив торговлю ликвидными стандартизованными (такими, как нефть, газ, зерно и т.д.) товарами на биржах, можно нанести сокрушительный удар по «виртуальности». Это позволит правильно, с точки зрения экономической эффективности, выделить действительных кандидатов в банкроты. Если государство перестанет принимать налоговые платежи натуроплатой и взаимозачетами, введет прозрачные правила игры в области естественных монополий, у предприятий частично исчезнет стимул участвовать в «виртуальных» играх, и они начнут требовать оплату деньгами. Реальный и сбалансированный бюджет и более четкие права собственности позволили бы снизить ставки и создали бы спрос на кредиты. Вот тогда, в ответ на рост спроса, можно было бы даже «допечатывать» деньги, не увеличивая инфляцию. Но для этого необходимо политическое мужество, чтобы посмотреть правде в глаза и отказаться от трудно переводимой на нормальный экономический язык игры цифр, получившей название «виртуальности».
