— Олег Иванович, стало уже общей тенденцией сетовать на нынешнюю ситуацию в отечественном кинематографе. Безусловно, кинопроцесса как такового в Украине уже не существует, но фильмы все же выходят. И некоторые режиссеры — вы, конечно, в их числе, — упрямо продолжают что-то делать. Настолько ли безутешно сегодняшнее положение дел? Как вам кажется, возможно ли пустыню, в которой мы оказались, превратить если не в «цветущий сад», то хотя бы — в островок жизни?
— Ситуация действительно из рук вон плохая. Те личности, которые чрезвычайно интересно работали лет десять назад (Вячеслав Криштофович, Роман Балаян и Юрий Ильенко), именем которых славен украинский кинематограф, теперь растерялись, не нашли себя в этом времени. Это как поезд с замедленным ходом, вроде, движется, но вечно опаздывает. Как мне кажется, мы все очень часто не способны на внутреннюю революцию, в том числе — и в оценке собственного профессионализма.
Должна появиться новая плеяда. Ощущаю колоссальную потенцию, существующую у нас, но пока идет накопление энергии, материала. На сломах исторических, психологических — часто создается уникальный киноязык. Так в свое время засиял Сергей Параджанов. Вроде, снимал примитивные картины и вдруг — гениальное полотно. Он, как ныне живущий Гресь, умудрялся вокруг себя собрать столько неординарных личностей, умея заставить их хорошо работать: Миколайчук, Cкорик, Якутович, Кадочникова, Ильенко. Ведь вначале Параджанов собирался делать традиционную экранизацию Коцюбинского, в духе соцреализма, с набором традиционных цветных картинок. Половина успеха «Тіні забутих предків» — их заслуга. Иван Миколайчук словно с неба упал и сгорел, как свеча. Он опередил время. Лепта Юрия Ильенко как оператора тоже громадная, хотя об этом часто забывают. Удачу приписывают исключительно Параджанову. Хотя именно после его фильмов появилось в 70-х годах украинское поэтическое кино. Стало знаменем, визиткой, породило массу последователей.
Беда не в том, что сейчас мало картин. Жизнь — серая, безликая и невыразительная — не может породить яркого отражения. Герой сегодня — это или сумасброд, или бандит. Одной из своих режиссерских задач считаю открытие новых, неожиданных личностей. Весь мир в поисках талантов и героев, но в Украине их не хотят видеть. Поэтому я не согласен с Криштофовичем, который однажды сказал: «Хочешь испортить фильм — возьми украинских актеров!» Нехорошее это кокетство.
— Но ведь проблема стагнации отечественного кино не только в том, что некому создавать яркие образы...
— Да, мы все сейчас учимся жить и особенно работать на мизерные деньги. Я предлагал Николаю Мащенко взять пятерку тех режиссеров, которые могут в короткие сроки и за небольшие деньги снять несколько фильмов. Их купят, появится оборот. А пока изыскивают 50 миллионов для Греся на «Тараса Бульбу», 80 миллионов на «Агасфера» Юрия Ильенко. За гигантскими запросами можно упустить реальные возможности развития.
— У вас есть опыт создания малобюджетных картин. Как вы находите спонсоров на свои работы?
— Кручусь без спонсоров. На экспедицию последней картины «Пристрасть» вообще не было ни копейки. Одолжил 3 тысячи долларов у знакомых. Поехали в заповедник «Качанівка» и в Переяслав-Хмельницкий. За 10 дней сняли одну серию, когда цвели сады. Летом какой-то телеканал купил «Острів любові» и на «Укртелефильм» пришли деньги. Мы их быстро забрали и поехали заканчивать фильм. Потом три дня зимней натуры — вот и вся картина! Стоимость трех серий просто копеечная: порядка 25—30 тысяч долларов. Я снимаю малобюджетные ленты, потому что у меня нет другого выхода. Жизнь заставляет. Нереализованных проектов много. Полгода назад случилась почти авантюрная история. По проекту с названием «Відродження» собирался экранизировать три исторических романа Ивана Билыка. Писатель вместе с Богданом Ступкой ходили к Л. Кучме. Президент вроде как обещал выделить 30 миллионов долларов. Потом бумаги оказались в бюрократических кабинетах и растворились среди вороха документов.
— Мы живем в заполитизированное время. Как вы относитесь к тому, что многие творческие люди нынче уходят в политику? Нет ли у вас желания попробовать свои силы на этом поприще?
— Я еще не сказал последнего слова в искусстве. Думаю, лишь когда исписывается последний листок бумаги, а амбиций много, жить за что-то надо — депутатское кресло для некоторых очень кстати. Подлинным художникам в политике не место. Каждый должен заниматься своим делом, на высоко профессиональном уровне. Как управляют «кухарки» государством, мы почувствовали на горьком собственном опыте.
— А если вам предложат снять фильм-портрет об одном из кандидатов на пост президента Украины?
— Соглашусь. Постараюсь сделать добротную работу. Не время становиться в позу. Сегодня вокруг политики вертятся шальные средства. На этой работе можно честно заработать деньги, а потом снять картину для души. Ведь знаменитые «Шербургские зонтики» тоже агитка — фирмы «Мерседес», что не помешало фильму быть вехой в истории кино.
— На ваш взгляд, сегодня интеллигенция может противостоять власти чиновников? Есть ли у нее силы для инициатив, которые будут задавать более оптимистический и позитивный тон общественной жизни?
— Украинская — вряд ли. Она очень малочисленна и даже та, которая есть — очень разобщена. К великому сожалению, Украине еще предстоит воспитать и ввести в большой мир свою уникальную интеллигенцию. А в продолжение заданного вопроса — зреют сила, заряд, пока что мальчики и девочки, на которых мало кто обращает внимание, но завтра они — о-го-го! Будет взрыв! Правда, эта грядущая интеллигенция — без характерных для нас рефлексий, она жестка и прагматична, она — сталь!
— Вы универсальный режиссер: снимаете документальные, художественные ленты. А музыкальные работы можно назвать целой главой в вашем творчестве?
— «Золотая эра» документального кино была в прошлом. Украина славилась именно научно-популярными и документальными картинами. Они всегда на несколько голов стояли выше художественных. Нас упрекали в хуторянстве, забирая самых ярких из Киева. Режиссеры напоминают скорпионов в банке. Уже давно я почувствовал, какие жестокие времена грядут. Выжить можно только, если очень быстро и направленно работать. На пересъемки нет ни денег, ни возможностей.
— Кризис документального кино — это приговор навсегда? Или вам все же видятся какие-то перспективы возрождения, хотя бы трансформации в иные формы?
— Быть пророком, что и когда грядет в документалистике Украины — не в моей компетенции. Но любой кризис навсегда — невозможен. У нас пока застой событий. У нас — самое застойное время со времен застоя!
Я музыкальные ленты считаю своим «бичом». От своего греха не собираюсь открещиваться. Однако номенклатурщиной не занимался, не прославлял дутые величины. За картину о хоре им. Г. Веревки имел массу неприятностей. «Пришивали» национализм. В ту пору Нина Матвиенко была не выездной певицей. Я записал четыре песни в ее исполнении. Худсовет в Киеве заставил кромсать ленту. Еле упросил оставить хотя бы один номер. А перед поездкой на ЦТ восстановил остальные песни. Москвичи восторгались: «Какая исполнительница! Какое чудо!» Именно оттуда пришло указание снять о ней отдельный фильм.
Полтора года назад родился цикл «Немеркнучі зірки». Это творческие портреты. Хочу, чтобы и через 50 лет зрители могли узнать что-то об этих талантливых и неординарных личностях. Сегодня экран заполняет посредственность, забываются действительно настоящие мастера, слава и гордость Украины. Такие, как Лариса Кадочникова, Константин Степанков, Евгений Станкович, Зинаида Дехтярева, Юлия Ткаченко, Мария Стефюк, Евгения Мирошниченко, Анатолий Соловьяненко, Ольга Басистюк. Мы работали вместе, знакомы по 10—15 лет. Именно поэтому я ощущаю в себе моральное право разговаривать с ними на равных. Их личная жизнь не менее интересна, чем творческая. Я только чуть-чуть приоткрываю завесу их магии таланта. Например, Платона Майбороду успел снять незадолго до смерти. У меня большой архив о нем, съемки, не вошедшие в ленту «Пісні Платона Майбороди». Тогда эту идею начальство «Укртелефильма» не поддержало. Хочешь снимать? Сам находи деньги. Пошел по знакомым одалживать. Вот так и работаю.
— В оценке «Острова любові», который для многих стал как бы визитной карточкой Биймы, кинокритики расходятся...
— «Острів любові», который недавно демонстрировался, считаю своим шедевром. Выше я не поднимусь! Но его время еще не наступило. Это бомба, которая, к сожалению, не взорвалась. Фильм показывали в очень неудобное время, практически не анонсировали. Будто нарочно хотели сузить аудиторию. На полку не положили, но подобным прокатом просто хотели его задушить. Я молчу о том, что снимал на «голом» энтузиазме. Телевизионное руководство, ссылаясь на отсутствие денег, не помогает. Их уже никто ни о чем и не просит. Но когда приносишь готовую картину, то, оказывается, нет возможности показать фильм в прайм-тайме. Такова наша политика. А разговоры об украинском кинематографе — лишь для красного словца.
— Так стоит ли пытаться влиять на телевизионную политику?
— Необходимо влиять! Если учесть, что истинная политика в отечественном эфире пока что — фикция. Поскольку под «политикой» стоит подразумевать систему, продуманность, логику, все то, чего пока, увы, — мы не наблюдаем.
— Фильм «Острів любові» один из первых у нас эротических фильмов. Как вы оцениваете эротическую составляющую украинской культуры?
— Мне кажется, что у нас лишь пробиваются первые побеги эротической культуры. Бесспорным лидером в разработке этой темы у нас был Л. Захер-Мазох. Я много работал в Галиции, снимая там документальные и художественные фильмы. Считаю этот край просто эрогенной украинской зоной. В первую очередь Гуцульщину. Достаточно вспомнить народные песни, легенды и сказки. Какая страсть, энергетика в них заложена! Практически за каждой строчкой кроется определенная символика. А вообще Западная Украина — отдельная субстанция. Там намешано много крови: поляки, немцы, венгры, румыны, чехи, евреи. От каждого народа взяли лучшее, поэтому они гораздо европеизированнее. Я люблю Украину: утром просыпаюсь с ненавистью к ней, а вечером засыпаю с любовью!
— Эротическое кино стало не только открытием, но и «серийным» потоком низкопробной попсы. Смотрите ли вы ее, чтобы отделять пошлость и цинизм от умения показать «это» профессионально? Где та грань, которая отделяет низкие и «основные» инстинкты от истинного чувства?
— То, что вы называете «эротической попсой» — профессионально меня интересует, но для того, чтобы не повторить. Смотрю, поскольку все в мире имеет свои тенденции, видоизменения, и мне любопытно, что и как происходит.
Грань «низкое — высокое» — это противопоставление «искусство — ширпотреб», которое не очертишь, не определишь. Она существует априорно. Истинность помыслов человека, который снимает кино, всегда очевидна. Великий Пазолини как ни пытался силой своего таланта унизить любовь, довести ее до полного скотства — не удалось. Любовь в его «САЛО, или 120 дней Содома» все равно сильнее всего на свете. Произведение, исповедующее любовь, какой бы чудовищной и дьявольской не казалась зрителю форма, в которой оно сделано — все равно божественно!
— Кого в украинском кинематографе в освещении любовной темы вы считаете своим предшественником?
— Параджанов в «Тінях забутих предків» и Довженко в «Землі» показывали обнаженное тело, но я не считаю их фильмы эротическими. Важно ожидание зрителя, пока самого действия еще не произошло, то есть, если перефразировать слова Эквелиана: «Предчувствие страдания страшнее самого страдания». Любимым режиссером был, есть и остается Висконти. Он мне близок по нерву.
— В украинской литературе и кино есть много медленного, тягучего, «под тарковочку» ощущения времени и действия. А есть ли динамизм, энергия, порыв?
— Не только Украина грешит медлительностью и тягучестью — это издержки менталитета. Но пусть это будет как угодно, но — интересно! Медлительность — знак таких гениев мировой культуры, как Пруст, Джойс, Фолкнер, а в кино — Ален Рене, Кшиштоф Занусси, Бергман, Шлендорф. А зритель и знатоки — буквально заворожены. Вот с этим у нас сложности. Но еще не вечер.
— В художественных картинах вы используете сюжеты украинской классики XIX века, мало знакомые широкой аудитории. Но делаете не экранизации, а фильмы по мотивам Франко, Кобылянской, Вовчок...
— Старался никогда не заниматься чистой экранизацией. Роман, повесть или рассказ каждый читатель видит по-своему. Я выбираю неизвестные произведения, но с сильным эмоциональным «толчком». В «Пастке» потрясла сцена убийства Стальского (главного героя «Перехресних стежок»). Мне важно состояние, настроение, а не резюме истории.
— Вероятно, вы цените писателей, которые умеют передать особый трагизм любовных коллизий. И чаще всего — это народный колорит ...
— Не могу сказать, что есть кумир... Пожалуй, Леся Украинка. В ее произведениях, у Франко и Винниченко разная палитра людских судеб. А очень часто украинская классическая литература — это посыпание головы пеплом, рыдания, стенания. На самом деле — у нас генетически колоссальная приспособляемость к условиям, выживаемость, закаленность. Обидно, что имеем замечательную литературу, но в мире наших авторов практически не знают. Нужно шаг за шагом, пусть и очень медленно, все же показывать их миру. И потом — украинскому режиссеру на чужом, неукраинском материале вряд ли можно сделать какие-то открытия.
— А как вы отбираете актеров для своих фильмов?
— Вначале для меня важен импульс. Я человек увлекающийся. Материалом нужно буквально переболеть, дабы стал навязчивой идеей. Логически выстроить. Могу гордиться, что от предложенных ролей актеры у меня не отказываются. Практически не делаю проб. В «Пастке» я видел только Богдана Ступку. На него специально писал сценарий франковских «Перехресних стежок». Но энтузиазма своей идеей не вызвал. Богдан Сильвестрович сказал: «Така банальна річ! Навіщо за неї братися?» Только после прочтения готового сценария он изменил свое мнение. Материал получился интересный, огромное поле для проявления его недюжинного дарования. Он снимался практически за копейки. С ним работать и легко, и трудно. В фильме «Гріх» произошла ситуация, когда на середине картины мы почти рассорились. Спорили из-за одного принципиального эпизода. Видели его по-разному, вплоть до ультиматумов. Каждый настаивал на своем или — расходимся в разные стороны. Пришлось идти на компромисс, делать два варианта.
— С каждой последующей картиной у вас все меньше звезд. Хотя в зарубежном кинематографе без известных имен продюсер не даст попросту денег на съемки. На «звездах» делается популярность фильма. Вы идете своим путем, делая ставку на молодых?
— С «Гріхом» прошел мой переходной период, когда я попрощался с практикой приглашения московских актеров. В своих лентах всегда делал ставку на украинских исполнителей. У нас колоссальные творческие силы разных поколений, совершенно не реализованные в работе. Очень интересны старшекурсники Киевского театрального института, но им можно только посочувствовать. Сегодня слишком мало снимается фильмов и смогут ли они дождаться своего часа? Хватит ли сил, характера и долготерпения — вот вопрос? Для меня главное — как исполнитель раскрывает предложенный ему образ, нерв, его неадекватность поступков в предложенных обстоятельствах. А известен он или не очень — не столь важно. Наша школа по технике, внутренней наполненности, историчности — значительно сильнее зарубежной.
— Режиссерами не рождаются — ими становятся...
— Режиссерами рождаются! Эта профессия не приобретается системой знаний. В 17 лет я понял, кем хочу стать. Поиск внутреннего «я» шел мучительно. Рисовал, писал стихи, музыку. Мой концерт для фортепиано с оркестром передавали по радиостанции «Юность». Очень лестными эпитетами награждали. Занимался всем понемногу. А в результате из меня получился режиссер, которому приобретенные навыки понадобились. В 1966 году закончил школу. И единственный из Украины был приглашен для конкурсного поступления во ВГИК, на курс Сергея Герасимова. Но именно в то время разводились мои родители, и я не поехал в Москву. Годы учебы в Киевском театральном институте вспоминаю с теплотой, хотя мои однокашники, к сожалению, не реализовались по самым разным причинам.
— Нынче модно рисовать свое родовое дерево. Искать дворянские корни. О скольких поколениях вы знаете?
— У нас обыкновенный род, без «белой кости». Знаю три поколения дедов и прадедов. Отец (уже покойный) — военнослужащий, Герой Советского Союза. Первым на танке ворвался в Берлин. Его имя записано во всех энциклопедиях о Великой Отечественной войне. До последнего дня верил в идеалы своей юности — марксизм-ленинизм, восхищался Сталиным. При этом был честным, порядочным и фанатично преданным своей стране, строю. Мы с ним очень разные. По многим вопросам имели полярные мнения. Мама свой талант певицы положила на алтарь семьи. Закончила консерваторию, обладала замечательным голосом (лирико-колоратурное сопрано). Ей прочили блестящую карьеру. Но вышла замуж. Отцу нужна была не актриса, а жена... Родила четверых детей. Выжили лишь мы с сестрой. Я самый младший. Можно сказать, над нами был рок. Как только исполнялось семь месяцев братьям, они умирали. Диагноз один и тот же — воспаление среднего уха. Маму словно «зациклило» на имени Олег. Всех нас троих она называла этим именем. Я тоже переболел именно в том возрасте. Побывал на том свете. Врачи ничем помочь не могли. Тогда бабушка от отчаянья отнесла меня к какой-то знахарке. Шептала ли она или каким-то зельем лечила — не знаю, но свершилось чудо. Имею абсолютный музыкальный слух. Вот только уши часто побаливают.
— В творчестве вы себя называете увлекающимся человеком, а в личной жизни?
— Вся моя жизнь подчинена только творчеству. Именно там реализую то, чего не хватает в личной судьбе.
