Самое главное научное исследование Чубинского и его соратников
— семитомное издание в девяти книгах «Праці етнографічно-статистичної експедиції
в Західно-Руський край», и до сегодня являющееся «Библией этнологии». Собственно,
«Праці» заложили фундамент украинского научного народоведения. Академик
Александр Веселовский причислил их к тройке «самых крутых» фольклорно-этнографических
исследований всех времен и народов.
Но даже «золотой дождь» (золотая медаль Российского географического
общества, «золото» международного конгресса в Париже, самая престижная
премия Санкт-Петербургской академии наук — Уваровская), пролившийся на
ученого, не спас Чубинского, секретаря Юго-Западного отдела РГО, как и
других деятелей знаменитого (и симпатичного, по моему мнению, всеми этими
«словарюваннями», «ярмаркуваннями», «колядуваннями», «бенкетуваннями»)
Киевского общества, от властного прессинга — после императорского эмского
«наезда» на украинство.
Стукач и тайный советник Михаил Юзефович в своей «патриотической»
записке «О так называемом украинофильском движении» заклеймил Чубинского
и Михаила Драгоманова, будущего политэмигранта, как «наиболее вредных»
врагов единства империи, назвав первого «шарлатаном и неугомонным агитатором».
Хотя как странно, но почти за пятнадцать лет до этого, а именно, когда
Чубинский был впервые репрессирован и выслан в северный край, он «сагитировал»
и «украинизировал» фельдъегеря, сопровождавшего его на перекладных до места
ссылки. Но, как известно, новая власть всегда перекрывает кислород по-новому.
В этот раз ученого вывозили из Украины в «почетную» петербургскую ссылку
в «золотой клетке» — как чиновника, получившего новое назначение. Впоследствии
эти две модели «северного» искоренения «мазепинцев» широко будут применяться
в практике государственных умников следующего, ХХ века.
Творческие же «дети» — модернисты (поколение Леси Украинки
— Леся Курбаса), отказавшись на рубеже веков от «чистого» украино- и казакофильства
своих предшественников-народников, потребовали «возвращения к Европе, возвращения
к себе», «возвращения нации ее мозга — интеллигенции». (Какие аналогии
с сегодняшним днем: со всеми этими «культурными войнами», как их понимает
Энтони Смит, постмодернистскими формулами наподобие «иронического возвращения
к себе», как сказал Умберто Эко, или неомодерными доктринами типа «возвращения
демиургов»!)
Выступив против «консервирования» старой национально-культурной
идентичности, новые творческие генерации предложили путь «европеизации»,
«космополитизации», одним словом, модернизации украинской культуры, ввели
творческие инновации, основывавшиеся на «иных» образах художественного
мышления и вещания.
Чубинский же как энтузиаст сохранения низового массива
национально-духовного богатства, инициатор «укоренения», в интерпретации
Симоны Вейль, денационализированного «города» и как «связной» между прошлым,
современным и будущим нации, стал знаковой фигурой в истории украинского
общества. К сожалению, все эти тысячи украинских песен, обычаев, обрядов,
сотни сказок, легенд, загадок, пословиц, десятки вариантов свадебной мистерии,
составляющие «золотой запас» нации и зафиксированные на бумажном носителе,
а следовательно, и сохраненные для потенциального коллективного потребителя
духовной продукции Чубинским, после 1878 года не переиздавались. Если не
считать двух коротеньких «независимых» книжек, являющихся бледной секвестрованной
тенью многотомного объема творческого наследия выдающегося ученого.
Но, несмотря на это, фольклористическо-этнологические потомки
Чубинского, в наше время почти бесплатно работающие в академическом профильном
институте и которым еще не выплатили зарплату за последние три года, по
законам национального романтизма продолжают с вдохновением распевать первые
слова самого известного поэтического произведения своего патрона — «Ще
не вмерла Україна!» Хотя именно эти слова уже со значительной долей «прагматической»
иронии воспринимают некоторые пораженные всеми презентациями и вечеринками
профессиональные постмодернисты.
