Человек приезжает в Киев и жадно впитывает его пейзажи, его божественных девчонок, картонный лоск Андреевского спуска, Растреллевскую легкость Мариинского дворца и стремительный взлет церкви Андрея Первозванного. Человек бродит парками, пьет пиво и, протягивая пустую бутылку не менее вдохновенному бомжу, вспоминает мечту еще более вдохновенного Батыя зацепить город на аркан и потянуть за собой в «тьму тараканью». Человек понимает Батыя, и за неимением аркана хочет пустить здесь корешок, если не в собственном жилище, то хотя бы в коммуналке или даже в общежитии.
Человеку нравится столичная флора и совсем не нравится фауна, которой недавний коммунистический рай начисто отбил дар Божий улыбаться, а вместо языка вонзил раздвоенное жало. С его помощью фауна лепит фантастический язык базарных диалогов, трамвайных передряг и невероятную «феню» «нового украинца». Центральный персонаж свежей волны анекдотов, он преимущественно делает деньги, а лето, где-то под Новый год, догоняет на Гавайях, удивляя пляжную публику едко-красным «спинжаком». В ресторане этот симпатичный парниша, не зная языка, заказывает все меню и, сотовым телефоном выковыривая из зубов кусочек экзотической лягушки, скучает по хорошему ломтю сала. От тоски не спасает даже хорошо вымытая женская попка от Кардена.
Человек слеплен из противоречий. Из четырех распростертых на все стороны дорог наш богатырь выбирает одну — назад в Киев, к братве, в шалманный дым, в разморенность сауны, мордобой разборок и лед на голову с большого бодуна. Я его понимаю. Я тоже слеплен из противоречий и тоже с большого бодуна.
