«Народ, который верит, что какая-то соседняя страна или империя построит ему государство, никогда не сможет стать на собственные ноги и будет всегда паралитиком, а его политические группы будут задними колесами для чужих агентур». Это — Олег Ольжич, поэт, политик, публицист, патриот Украины (патриот не красивых пафосных речей, а жизненного выбора сверх мыслимого предела человеческих сил), это его чеканный, сжатый, лаконично-стальной стиль. И это — его пророчество (к нашему общему украинскому позору, эти слова Ольжича очень точно описывают то, что происходит в нашем государстве сегодня).
Олег Ольжич (Кандыба), сын выдающегося украинского поэта-лирика Александра Олеся, своими муками и кровью получил право на почетное место в нашей национальной истории. 12 дней непрерывных истязаний в гитлеровском концлагере Заксенхаузен (нацисты стремились сломать волю одного из высших руководителей ОУН /мельниковской/, но Ольжич победил в этом поединке, не вымолвил ни слова врагам — карандашом, который не могли держать распухшие от пыток пальцы, написал палачам, что ни о своих друзьях, ни о своей работе в ОУН показаний давать категорически не будет) — вот его пропуск в бессмертие. На 13-й день, 10 июня 1944 года, Ольжич умер на цементном полу камеры смертников №14 секретного объекта «Уелленбау» — наиболее тщательно охраняемой части Заксенхаузена. Он не выдал никого — хоть его били страшно.
Героизм Ольжича не может не поражать. Однако моральный долг всех, для кого Украина не является абстрактным понятием (а тем более «территорией проживания») — знать не только о его несравненной доблести, не только об исключительной его роли в управлении националистическим подпольем в Украине в 1941—1944 годах, но и о наследии Ольжича — публициста, политического мыслителя, украиноведа, историка, археолога, человека, который еще с юности выстроил себе нерушимую украинскую «скалу ценностей» и был ей верен до самой смерти. Возможно, публицистическому наследию Ольжича повезло меньше, чем его сугубо литературному творчеству. Тем большей является потребность хотя бы «эскизно» заполнить этот пробел. При этом следует ясно видеть не мифического, а исторически реального Ольжича такого, каким он был в действительности, и понимать, что определенная часть его идей была жестко обусловлена именно конкретным безжалостным временем 20—30-х годов прошлого века, эпохой поединка империй, тоталитарных систем, поработителей Украины (и это не могло не наложить отпечаток на взгляды нашего героя, напрочь лишив его всякой сентиментальности). С Ольжичем не обязательно стопроцентно соглашаться — однако не может не зажигать его огненная любовь к Украине.
Идеология украинского национализма 20—30-х годов, одним из действующих репрезентантов которой был Олег Ольжич, в идейном и организационном плане жестко противостояла как тоталитарному советскому большевизму сталинского образца, так и западным либеральным и консервативным доктринам. Относительно сталинизма, здесь Ольжич, буквально еще с детских лет, будучи свидетелем агрессии красной Москвы против Украины, никогда на своем веку не имел никаких иллюзий. Зрелый политический лидер ОУН, Олег Кандыба указывал в статье «Войовнича неокласика» (1935): «Понятно, что молодой дух нации должен был противопоставить увлекательной сказке коммунизма — пафос государственной идеи». И дальше, очень важная мысль: «Началось с пробуждения исторической памяти». Потому что, собственно, для Ольжича прошедшая украинская давность времен древнерусского государства и казачества была горячим, трепетным нынешним временем, была ценностью, которую патриоты Отчизны должны воскрешать «здесь» и «сейчас», а не где-то в абстрактной будущности. «Государство строится сегодня» — эту формулу Ольжич разработал достаточно рано, отстаивал ее настойчиво и жестко, вплоть до мученического конца жизни.
«Преодоление смерти, нахождение ценностей, которые выходят за рамки жизни единицы и поколения, — вот достижение последней эпохи». Это еще одна печатная формула, которая хорошо передает «credo» Ольжича (кстати, задумаемся: а нынешняя, в значительной степени формальная, «флагово-гербовая» независимость украинского государства — разве уменьшает актуальность слов Ольжича, сказанных более чем 70 лет тому назад?). Однако Ольжич не только выстраивал нерушимую «скалу ценностей» — он, кроме того, был глубоким и проницательным аналитиком главных политических и особенно культурных процессов эпохи.
Вот как определял украинский поэт и борец большевистские принципы политики в сфере культуры: «В чувстве своего мессианизма большевизм не только — как фашизм — получает нужную себе культуру, а хочет нести новую культуру, свою собственную, как «виплід кляси», которая перебирает руль истории, следовательно, творит пролетарскую культуру. Эта пролетарская культура — разумеется — должна быть интернациональной, так как, по Ленину, целью социализма является не только уничтожение распорошенности человечества на мелкие государства, любого разделения наций, не только сближение наций, но и слияние их. А относительно того, что «к неминучему слиянию наций человечество может прийти только через переходную эпоху полного выявлення всех угнетенных наций, то есть, их отделения», — как раз и создана формула культуры «национальная по форме, интернациональная по содержанию». И дальше Ольжич отмечает: «Внутренняя противоречивость и конечная «беспросветность» строительства национальной культуры в этом аспекте и спровоцировали всю непоследовательность и расшатанность большевицкой культурной политики». Вот почему он говорит о «гибели большевицкого патоса, на месте которого воцарились фальшь и притворство, патоса, который нельзя заступить никакими полицейскими распорядками». А резюме автор дает такое: «Следовательно, при всей плановости и обстоятельности — культурная политика большевизма не дает желаемых результатов. Причиной этого является, невзирая на бесплодность материалистической философии, в основе своей ошибочное наставление применять в сфере художественного и научного творчества административно бюрократические способы управления и разного рода полицейские санкции. Культурное творчество, которое нуждается в могучем внутреннем ощущении правды и настоящего патоса, тратит свои источники, когда туда врывается грубая рука унтера Пришибеева. Кроме того, решающей является все-таки атмосфера притворства и лжи, которую плодит советская общественно-политическая действительность, в которой умирает каждое творчество и которая полностью была перенесена большевицкой культурной политикой в сферу искусства и науки». Очень похоже на приговор истории догматическому учению, которое изо всех сил стремилось воспитать «нового», невиданного до сих пор человека на 1/6 части земного шара (в Украине в том числе!). Нужно лишь заметить, что здесь Ольжич ведет речь о культурной политике сталинского режима; излишне говорить об отношении писателя к политической доктрине большевизма, который уничтожал его родную Украину.
Однако, ради объективности, нельзя игнорировать также и критику (временами очень острую и беспощадную) Ольжичем теоретических основ западного либерализма. Да, он пишет о «устаревших общественных идеалах либерализма, обессилевших его идейных стимулах» (статья «В авангарді героїчної доби», 1938), что и вызывает «его постоянное отступление на поле культуры перед националистическим духовым творчеством. Релятивизм ценностей, слабость либеральных реакций (на все, кроме национализма, что либеральному миру в целом угрожает), беспрограммность и бесплановость в работе — является дальнейшей причиной». Причем Ольжич стремится тщательным образом исследовать исторический корень либеральной доктрины. Он делает экскурс в прошлое Европы и приходит, в частности, к таким выводам: «Демолиберальная культура, которая выросла на почве, в первую очередь, позитивистской и материалистической философии, инспирирована политически идеями французской революции и разными доктринами социализма — с этой-то культурой украинская нация вступила в мировую войну и свою революцию — подверглась страшному удару! Во-первых, не выдержали ее идейные основы в политической плоскости. Украинская демократия и социализм, неся на себе ответственность за национальное поражение, скомпрометировали всю мировоззренческую основу демолиберализма. Но уже сама естественная духовая реакция масс в революции с самого начала разошлась с этой духовностью, давая революции стиль высокого героического воодушевления, значимости и жертв. Жестокая действительность, которая воцарилась на территории Украины после поражения, перетопила расслабленную XIX веком украинскую душу на давний исторический металл. На Восточной Украине либеральная психика была радикально устранена большевицкой действительностью, которая вызывала против себя еще более твердую и еще отдаленную от понятий и примет либеральной психологии националистическую духовность. Так поле резистенции либеральной духовности и культуры было ограничено на западные украинские территории и эмиграцию».
Здесь будет логично сказать хотя бы несколько слов об общей концепции украинской национальной истории, как ее видел Ольжич (кстати, ощутимым является влияние на его взгляды учения Дмитрия Донцова, то есть интегрального национализма, но это тема для отдельного основательного анализа). Ольжич был убежден, что «вся история Украины — это борьба двух сил: конструктивной, которая накапливает украинскую мощь, чтобы направить ее наружу, и руинной, которая распыляет ее во взаимном самопожирании и несет разделение и разрозненность. А вслед за этим всегда шло господство чужестранцев над Украиной. В этой вечной борьбе творческого созидательного духа со стихией степи и руины верим твердо, что творческий дух победит хаос и разложение, откуда бы он не происходил и как бы не проявлялся. Потому что иначе не было бы смысла в нашей жизни и борьбе» (исследование «Дух руїни. По сторінках історії», 1940). И трагический ход событий 1941—1944 годов в Украине, активнейшим участником которых был Ольжич, снова и снова убеждал его, заместителя председателя Организации украинских националистов, в правоте собственных слов: «Нашей болезнью является то, что мы добром группы затмеваем добро народа и нацию видим через призму группы или организации, к которой принадлежим, а не наоборот». Однако, невзирая на все раздоры и вражду между «своими», Ольжич был всегда убежден: «Украинский национализм возник из внутренней необходимости нации», прежде всего, из необходимости сохранить и укрепить собственное государство, а не был инспирирован кем-либо извне (кстати, Ольжич не раз называл Тараса Шевченко «першим речником українського націоналізму», четко и недвусмысленно определяя тем самым уникальную роль высшего духовного авторитета украинцев в зарождении и развитии националистического движения).
Несомненно, для Ольжича нация («вечная и неизменная, как Бог») была высшей ценностью — кстати, можно и стоит поспорить о представлении нашего поэта относительно «неизменности» нации, ведь любая нация разве не является субстанцией исторической и не подпадает под законы исторического развития? Однако Ольжич искренне считал (очевидно, не без влияния историософии Дмитрия Донцова), что никакие категории рационализма вовсе не пригодны для постижения сущности нации — лишь мистические виденья могут здесь помочь. Для полноты картины и ради справедливости (потому что настоящий Ольжич был не «приглаженным», выровненным ультрапатриотом, а человеком крайне противоречивым, личностью, которая постоянно находилась в творческом поиске, ошибалась и снова искала заповедные пути спасения нации) нельзя не обратить внимание и на такие аспекты мировоззрения Ольжича (не второстепенные для него!), как определенный «культ вождя» и, кроме этого, «культ силы» («культ меча»). Вот характерные мысли из статьи «Украинское историческое сознание» (1941 год): «Гений историотворческого поступка нации воплощается в ведущую единицу, фигуру Богом данного Стерника. Ему, несравненному, дано вершить судьбу народа и формировать его будущее. Жажда сильной единоличной власти в украинстве была всегда очень напряженной, вопреки всем приписываниям ей руинных особенностей степи. Республиканское Казачество стало эпохой применения сугубо принципа вождя». И далее: «В основе украинской духовности лежит мужественное и активное восприятие жизни. Украинскую духовную личность определяет тоже выразительный и сильный боевой инстинкт. Воинственность в украинском сознании создает неотъемлемую черту и одну из основ национального мировоззрения, которая давала народу мощь и уверенность в себе на своем историческом пути. Действительно, меч, который когда-то в степях Надднепрянщины боготворили скифы, а позднее так хорошо ковали мастера старого Киева, стал символом Украины и ее исторической судьбы».
Вдумаемся в слова Ольжича: «Отыскав героический жизненный идеал, нация не боится уже никаких физических ударов. С чувством высшего благословения на челе, навсегда определена в своем пути, в революции рожденная современная Украина спокойным ликом встречает ненастье и бури, зная, что они развеются, а Она будет». Думаем, что даже читатель, далеко не во всем согласный с Ольжичем, невольно будет обожжен силой веры и силой убеждения, которая пылает в этих строках (из статьи «У двадцятиліття»). А нельзя забывать, что именно силы веры в Украину так не хватает обществу сегодня.
