Прежде чем продолжить изложение статьи В. И. Вернадского «Украинский вопрос и русское общество», хотелось бы обратить внимание читателя на одно весьма существенное обстоятельство. Тяготея по своим политическим взглядам к левому крылу российской партии кадетов, Владимир Иванович не был (по крайней мере в 1915—1916 годах, когда создавалась разбираемая нами статья) убежденным сторонником государственной самостоятельности Украины. Хотя, добавим, широко известным фактом является то, что именно Вернадский возглавил осенью 1918 года Всеукраинскую академию наук, создаваемую как высшая научная инстанция независимой украинской гетманской державы. Несомненно, это был сознательный выбор ученого, и мимо этого факта нельзя пройти. Но еще важнее другое. Абсолютно аргументированные призывы Вернадского к правящим кругам тогда еще имперской России: дайте же украинцам как нации все законные возможности для свободного национально-культурного и духовного развития (в рамках единого государства!) — остались «гласом вопиющего в пустыне». Ибо «украинский вопрос» (отношение к неотъемлемому праву нашего народа на государственное самоопределение) и тогда, и через 100 лет после Вернадского остается лучшим индикатором «демократизма», «либеральности» и «интернационализма» (это — что касается советской эпохи!) правителей «единой и неделимой» и их нынешних правопреемников и наследников. И потому — давайте читать Вернадского.
Вернемся к тексту статьи. «Отношение широких кругов русского общества к украинскому движению прошло значительную эволюцию, — пишет Владимир Иванович. — Спокойно-равнодушное вначале, с некоторым интересом к нарождающейся литературе и с идейным сочувствием к национальному возрождению украинцев со стороны отдельных представителей славянофильской мысли, в дальнейшем оно дифференцировалось. Националистические течения относились к украинству подозрительно-враждебно, примыкая к официальной политике. Культурное значение пренебрегалось, социальная сторона вызывала опасения, национальная — отвергалась. Прогрессивные круги отвлеченно сочувствовали, но практически держались пассивно, не вникая в положительные стороны движения и не останавливаясь на принципиальной недопустимости стеснения в области культуры. Широкое развитие украинской изящной литературы, успехи украинской науки в Галиции, культурный и экономический подъем украинского населения в этом крае как наглядное доказательство плодотворности национального начала в народном просвещении — все это прошло мимо внимания русских общественных кругов. На этом фоне общественного равнодушия лишь временами выделялись единичные случаи глубокого понимания вопроса и активно сочувственного отношения, мотивируемого широко толкуемыми интересами национального единства и целостности России. Выражением такого положительного отношения к украинскому вопросу явилась записка Академии Наук 1905 г. (за подписью академиков А. Шахматова, Ф. Корша, С. Ольденбурга и других; в документе убедительно доказывалась несостоятельность великодержавных шовинистических взглядов на украинский язык и литературу и обосновывалась недопустимость любых преград их «свободному развитию в общечеловеческих интересах». — И.С.). В последнее десятилетие с усилением в обществе националистических настроений выяснилось отрицательное отношение к украинскому движению даже в известной части прогрессивных элементов общества, в глазах которых главная опасность движения заключается именно в его культурной роли, угрожающей России национальным и культурным расколом. Эти элементы сознательно поддерживают противоукраинскую политику правительства; из этой среды появляются затем провозвестники великорусского империализма, признающие право творить культуру только за большими нациями и на этом основании обрекающие культуру 30-миллионного украинского народа на растворение в великорусском море.
Успехи России на австрийском фронте в первые месяцы войны 1914 года дали возможность ее правительству при содействии националистов предпринять уничтожение ненавистного «очага мазепианства». Осуществлялся этот план с чисто германской последовательностью и жестокостью, — путем полного разрушения украинской общественности и культуры в Галиции и насильственного изгнания из нее интеллигентных сил.
Период неудач, повлекший за собой отступление из Львова, отрезвил увлекшихся националистов и побудил правительство смягчить свою нетерпимость к украинской национальности в оккупированных частях Галиции. Но общее отношение к украинскому движению не изменилось, о чем свидетельствует тяжелое положение высланных галичан (напомним: статья писалась в 1915—1916 гг. — И.С.) и продолжающиеся цензурные притеснения украинской прессы и литературы в России, которые в последнее время, по-видимому, имеют тенденцию восстановить для украинского слова действие доконституционного режима.
Вместе с тем «освобождение подъяремной Руси» 1914—1915 гг. свелось сперва к разрушению украинской культуры во имя русского единства, а затем — к отдаче украинского населения Буковины и Галиции в жертву румынизации и полонизации. Нового в этом для украинской народности, впрочем, мало. И в прошлом ее интересы жертвовались государством в пользу более сильных или более нужных в данный момент соседей, чаще всего, в пользу поляков, несмотря на извечную русско-польскую вражду. В XVII веке Андрусовский договор (1667 г. — И.С.) разделил украинскую территорию между Россией и Польшей. В XVIII веке Екатерина помогла полякам подавить восстание украинского крестьянства против польской власти в то самое время, как восставшие считали, что они действуют в интересах России.
Голос украинской интеллигенции, при укоренившихся предубеждениях против украинского движения, не может быть убедителен для правительства и широких, мало знакомых с сущностью вопроса общественных кругов. Опасность для России не в украинском движении как таковом, а в предвзятой трактовке его в качестве вредного и, притом, наносного явления в государственном и национальном организме. При таком взгляде движение, по существу естественное, органическое и имеющие равное право на существование со всеми аналогичными движениями, отодвигается в ряды бесправных, а потому враждебных данному государственному укладу явлений. При отказе от традиционной политики (не произошло этого отказа! — И.С.) самое широкое развитие украинской культуры вполне совместимо с государственным единством России, даже при соответствующих стремлениям украинцев реформах внутреннего строя (увы, тут уже мы имеем дело с иллюзиями великого ученого... — И.С.).
Антагонисты украинства не желают допустить свободы украинского движения из страха политического и культурного ущерба для России — украинцы видят ущерб именно в отсутствии этой свободы и в возможности сомнений и колебаний по такому ясному и простому вопросу. Лучшие из сомневающихся не уверены, что следует допустить украинское движение, украинцы же считают преступлением против общечеловеческого права противодействие просветительской и культурной работе в каких бы то ни было живых национальных формах. Отсюда растущая пропасть взаимного недоверия, переходящего во вражду.
Так как украинское движение органично и питается корнями народной жизни, то оно никогда не угаснет, а, следовательно, положительное разрешение украинского вопроса для государства, не отказывающегося от основных начал правового строя, неизбежно, и всякие отсрочки и проволочки в этом разрешении только углубляют внутренний разлад в государстве, обществе и народе. Вопрос идет об охране интересов самой подлинной культуры, притом способной проникнуть в народные массы гораздо глубже и шире, чем та общерусская культура, именем которой оперируют враги украинского движения.
Представители сочувственно относящихся к украинскому движению кругов русского общества должны взять этот вопрос в свои руки. Необходимо признать, что ни преследования со стороны правительства, ни отсутствие общественной поддержки не приостановят работы, которую несет на себе, в интересах своего народа, украинская интеллигенция. Но общественное равнодушие (России. — И.С.) перед фактом национального бесправия может поселить в украинцах убеждение в полной безнадежности нормального эволюционного пути для достижения условий, благоприятствующих их национальной работе».
Итак, читатель, перед нами — анализ Владимира Ивановича Вернадского. И хотя конкретная программа действий («повестка дня» 1916 года), предложенная автором, никоим образом не была радикальной («установление правильного взгляда на украинское движение в специальных изданиях от имени группы русских ученых и общественных деятелей», «содействие скорейшему разрешению школьного вопроса путем освещения роли родного языка в народной школе и мер освобождения украинского языка от лежащих на нем в этом отношении ограничений», «содействие введению специальных дисциплин по украиноведению в высшей школе и соответствующих предметов в средней», «содействие отмене всяких ограничений в области литературы, прессы и культурной работы, установленных для украинцев») — история пошла своим, радикальным, безжалостным, страшным, праведным и справедливым путем. Этот путь кровавого ХХ столетия не имеет аналогий в истории человечества. И не так просто найти аналогии тем лютым репрессиям, которые кремлевские власти обрушивали на национально-освободительное движение народов, соединенных в «союзе нерушимом», который «сплотила навеки великая Русь». Но, отнюдь, не «навеки»; народы бывшего Союза, в их числе и украинский, обрели свободу. Если мы, украинцы, будем едины, то это — навсегда.
