Известный украинский кинокритик Людмила Лемешева — о феномене кинематографистов-шестидесятников
14 сентября — День украинского кино. Праздник сравнительно недавний. Утвержден в 1996 году. Хотя, с другой стороны, прошло уже почти 20 лет, но даже профессионалы редко вспоминают эту дату (может быть, потому что она скользящая — каждая вторая суббота сентября, да и с кинематографом в Украине в эти годы не очень клеилось), по привычке поздравляя друг друга в августе, 27-го. До распада Советского Союза именно в этот день шумно и весело отмечали День кино. А мы — журналисты киноредакции Украинского телевидения — непременно и с удовольствием делали к празднику портреты мэтров, репортажи со съемочных площадок, киноконцерты из фрагментов любимых фильмов.
Вспомнилось мне это по двум причинам. Во-первых, потому, что многих из героев того времени уже нет с нами. Программы не сохранились. Их просто размагничивали, не думая о том, что пройдет совсем немного времени, и эти документальные свидетельства могут стать на вес золота. А во-вторых: накануне Дня Киева сценарист Люся Лемешева и режиссер Сергей Лысенко получили престижную премию «Киев» имени Ивана Миколайчука (ежегодно вручается в различных областях искусства — за весомый вклад в развитие национальной культуры и высокое профессиональное мастерство — выдающимся киевлянам). За многострадальный документальный фильм (его производство — от заявки до сдачи картины — длилось десять (!) лет) «Тайная свобода». О счастливой и драматической судьбе украинского кино 1960—1990-х годов. О тех кинематографистах, чьи имена — гордость культуры нашей страны. И кого в День украинского кино, в первую очередь, хочется поздравить с их профессиональным праздником!
«МОИ УКРАИНСКИЕ ПРЕДКИ НЕ СТАЛИ РАБАМИ»
— «Тайная свобода» — по сути, фильм-портрет. Портрет талантливого, веселого, безденежного и рискового поколения киношников — шестидесятников. А в моей библиотеке есть книги Людмилы Лемешевой «Украинское кино: проблемы одного поколения» (1987 г.) и «Профессия: актер» (1987 г.). Их герои также Иван Миколайчук, Леонид Осыка, Юрий Ильенко, Николай Мащенко, Роман Балаян, Олег Фиалко, Константин Степанков, Лариса Кадочникова, Ада Роговцева и другие замечательные актеры и режиссеры, при упоминании фамилий которых тотчас вспоминаются знаковые ленты, прославившие Украину. Затем с режиссером Анатолием Сырых вы сделали картину «Иван Миколайчук. Посвящение». И, наконец, фильм «Тайная свобода».
На протяжении многих лет, даже десятилетий, ты неизменно обращаешься к одной и той же теме, к одним и тем же героям, к одним и тем же фильмам. Почему? Считаешь, что этот период украинского кинематографа недостаточно исследован? Может быть, на выбор темы влияет фактор личного знакомства, даже дружбы с твоими героями? Или это — ностальгия по молодости, когда и «деревья были большими», и чувства более обостренными?
— Видишь ли, наверное, чтобы что-то глубоко понять, нужно долбить в одно место. Мы, современные люди, отличаемся жуткой поверхностностью. В нашей жизни больше всего мне не нравится то, что никто ни во что не хочет углубляться.
Мы ничего о себе не знаем. Сами о себе, потому что не заглядываем даже в собственную глубину. Я не догадываюсь не только о том, что у тебя в душе творится, — себя до конца не знаю. Боюсь этого знания. В собственные тайные глубины заглядывали разве что русские классики — Достоевский, Толстой...
Скажу личное. Когда-то, в самом начале перестройки, нынешний главный редактор «Телекритики» Наташа Лигачева, которая тогда работала в киноредакции УТ, делала обо мне небольшой сюжет. И задала вопрос: «Что вы больше всего любите?» Я, ни секунды не размышляя, сказала: «Свободу!» Почему так ответила, не знаю. Казалось бы, женщина должна предпочесть любовь, творчество, детей, а я сказала: «Свободу».
Может быть, это вырвалось инстинктивно, потому что свобода у меня в крови. Мои предки по отцовской линии жили в Путивльском уезде Черниговской губернии. Даже названия двух сел знаю — Веселое и Бурынь. Когда в XVIII веке, во время правления Екатерины II, крепостное право достигло своего пика, они бежали. И поселились в глухих курско-брянских лесах возле ручейка: перекликались через него, жили, почти как пещерные люди, лишь бы не стать рабами. В 60-х годах XIX века крепостное право отменили, и село, откуда моя родня, бунтовало, не соглашалось с условиями, которые им предлагали. Четыре года бунтовало. Пока не прислали команду: их выпороли всех на панском холме, а одного моего пращура, Григория Примака, не тронули (хотя он был среди организаторов восстания), потому что Григорий пожертвовал церкви плащаницу. В те времена уважали подобные поступки. Даже рабам прививали понятие чести. Зато его сослали в Сибирь, где он через два года умер. Папа мой был историком, он и раскопал эту историю.
Так что, хоть я и русская по паспорту, этнические корни у меня есть и украинские. Более того, в России жила только до 17 лет, потом приехала в Киев. Это моя вторая родина. Мне не все равно, что происходит сегодня в Украине. Меня действительно интересует, что такое «свобода»: есть ли у нее границы и где они, когда человек может позволить себе быть свободным, когда — нет.
Чем бесценен для меня опыт поколения шестидесятников, почему я уважаю этих людей? Потому что убеждена: свобода — категория аристократическая, а не демократическая. Даже сомневаюсь, стоит ли эту сентенцию озвучивать, она многих обижает. Но я считаю, что это так.
«ПАРАДЖАНОВ СЫГРАЛ СВОЮ РОЛЬ «НА ТЕАТРЕ СВЕТА» ДО КОНЦА»
— Если вспомнить поименно, герои фильма «Тайная свобода» — Иван Миколайчук, Николай Мащенко, Сергей Параджанов, Леонид Осыка, Юрий Ильенко, Михаил Беликов, Лариса Кадочникова, Иван Драч, Константин Степанков, Кира Муратова, Роман Балаян, Николай Рапай, Вадим Скуратовский, Вилен Калюта, Богдан Ступка. Извини, если кого-то забыла. Поистине золотой фонд украинской культуры, говорю без доли пафоса. На твой взгляд, кто из этих талантливых людей был наиболее свободным в стране, которая называлась Советский Союз?
— Думаю, Сергей Параджанов. Понимаешь, любую ситуацию, которую анализирую, я рассматриваю метафизически. Так вот, каждому из моих героев было дано испытание свыше — кто сколько выдержит, кто сколько вытянет... Параджанов был очень цельной личностью, как ни странно. Притом, что он был и неуловимым: в Сергее «сидело», по меньшей мере, человек 25!
Бог послал ему тюрьму, но Параджанов даже там сыграл свою роль до конца. Роль «на театре света», как говорил Сковорода. Он жил в нечеловеческих условиях, однако нашел возможность делать в тюрьме своих кукол, коллажи, сценарии придумывал. И вышел оттуда победителем, героем. Чтобы затем вполне заслуженно мир понес его на руках.
Знаешь еще одну причину (кроме того, что менялось руководство Госкино, режиссеры картины, не было финансирования), почему мы так долго делали этот фильм? Подспудно я сама оттягивала момент его завершения: хотела «досмотреть» судьбу каждого моего героя до конца.
Основная сюжетная мысль в сценарии для меня — судьба свободы. Судьба украинской свободы. Но, увы, пока я сама разбиралась в нюансах жизни и творчества моих героев, восемь из них ушли. Восьмым был Богдан Ступка... (Уже после нашего разговора не стало Николая Мащенко. Девятого героя фильма «Тайная свобода». — Авт.)
Должна тебе сказать, что каждый из этих людей не только свою жизнь, но даже смерть свою выстраивал по собственным законам. И по законам собственного искусства. Из моих героев именно Сергею Параджанову удалось это как никому другому. Со свойственным ему артистизмом он и из своего ухода устроил трагический аттракцион. Можно было бы подумать, что это преувеличение, но я однажды услышала, как Софико Чиаурели, близко знавшая Параджанова, сказала потрясающую фразу: «Я не понимала, не верила, что ему больно — он ушел, играючи...» Сергей до конца помнил, что он — Параджанов, и весь мир следит, как он расстается с этой жизни. И доигрывал, превозмогая боль, страдания... Как жил, так и умирал.
Самая сложная ситуация с Миколайчуком. Иван среди моих героев оказался самым слабым.
— И самым близким тебе по духу? Я правильно понимаю?
— Иван, конечно, Иван. Как был, так и остается.
«МИКОЛАЙЧУК НЕ БЫЛ СВЯТЫМ, НО В НЕМ ЖИЛ АСКЕТ»
— Можно узнать, почему именно Иван Миколайчук? Он талантливее других? В нем есть некая загадка? Его дарование созвучно твоему пониманию сути украинского актера, режиссера? Может быть, существуют личные мотивы?
— Мы с Иваном познакомились, когда я уже написала о нем один текст в журнал «Советский экран». Когда встретились, он поцеловал мне руку, поблагодарил и сказал, что был уверен: статью писал какой-то московский критик. У нас, мол, так не пишут... (Смеется.) И мы с ним три дня подряд встречались и разговаривали, разговаривали, разговаривали... Правда, я ничего не записывала: диктофонов тогда не было. Кроме того, боялась нарушить эту доверительность, абсолютную открытость, которая возникла между нами. Согласись, когда человек говорит при включенном диктофоне, он все равно себя корректирует. Мне эта игрушка сегодня не мешает лишь потому, мы давно знакомы и хорошо понимаем друг друга.
За эти три дня у меня возникла эмпатия (понимание эмоционального состояния другого человека посредством сопереживания, проникновения в его субъективный мир. — Авт.) по отношению к Ивану. В человека как бы входишь, впускаешь в себя и начинаешь его чувствовать... Вот почему для меня так важно сосредоточение, заглядывание в глубину. Пока этого не сделаешь, ничего о человеке не поймешь.
Ивана я почувствовала сразу. Он единственный среди моих героев жил интенсивной внутренней духовной жизнью. Это был постоянный процесс, наглухо скрытый для посторонних. Кстати, Лариса Кадочникова как-то сказала в интервью: «Миколайчук был очень закрытым человеком, никого к себе не подпускал, с ним было трудно общаться. Он был гораздо более закрытый и сложный, чем Параджанов».
Казалось бы, Параджанов... Невероятно многослойный человек! Но Параджанов — армянин: он играл с этим миром, а что у него творилось в душе, один Бог знает. Иван же держал дистанцию. А меня он как-то сразу впустил в свой мир, доверил его мне, доверился... Однажды сказал: «Люся, мне иногда кажется, что вы понимаете меня лучше, чем я сам себя».
— Вы были с ним на «вы»?
— Почти 20 лет, представляешь! Много общались, бывали в гостях друг у друга, но: «Люся, вы...» — «Иван, вы...» Мы установили некую грань, которую не преступали. Хотя понимали друг друга с полуфразы. Бывало, стоим на «пятачке» около «синего» зала в Доме кино: «Люся, посмотрите, это же призраки! Иллюзион, они не всамделишные...» Так Иван воспринимал киношную тусовку, как сказали бы сегодня. Как что-то неприродное, неестественное. А кино?.. С одной стороны, оно его влекло, а с другой... Он рассказывал мне, что когда снимался в «Тенях забытых предков», ощущал некую фальшь: «Одно дело, если в театре играешь — там все условно. В кино же: попадаешь на природу — лес, птички поют!.. — а ты начинаешь что-то изображать, и тебе так стыдно!..»
Про Ивана я могу говорить часами и сутками. Он — хрупкий. Уязвимый очень. Есть такой тип человеческий. Тип художника. Миколайчук, конечно, художник до мозга костей. Правда, с философской хваткой. У него отец был склонен к философии. И Иван у меня стопроцентно ассоциируется с Григорием Сковородой. Сковорода, ведь был не только философ, но и поэт, и музыкант, и бродячий странник — сеятель добра. Мне кажется, Миколайчук, родись он в другую эпоху, вполне мог ходить по миру, наблюдать его, думать, размышлять, иногда петь, иногда что-то сочинять. Он шире актерской профессии, глубже.
Я вообще не совсем понимаю, что такое актерство. Это лицедейство. Гениальный лицедей — Богдан Ступка. Я когда-то процитировала: «У нежити своего лица нет, она ходит в личинах». Актер — его вроде бы не существует в природе. Это не плохо. Это особый дар. Вот я абсолютно лишена его. Мне даже критика из себя сложно изображать. Потому что я не аналитик по природе. Пожалуй, в этом смысле у нас есть общее с Иваном. Я тоже странницей хотела бы быть — немножко куртизанкой, немножко монашкой. (Смеется.) То сидеть в монастыре, размышлять, то странствовать, травку собирать. Потом немножко развлекаться, как мадам Помпадур. Эта сторона жизни мне также интересна!..
Так и Иван. Он не был святым, но, с другой стороны, в нем жил аскет.
— Мне не довелось быть знакомой с Миколайчуком, но, глядя его актерские и режиссерские работы, порой кажется, что если у него и было чувство юмора, то скрытое, не явное. Он представляется мне чересчур серьезным, даже несколько, «по-западенски», угрюмым. Это так?
— Ну, а «Пропавшая грамота»?!. Господь с тобой! Если бы Иван был лишен чувства юмора, он никогда не снял бы такой прелестный и остроумный фильм. Однажды я сделала попытку психоанализа — сравнила Миколайчука и Балаяна: у Ивана — ночное сознание, у Романа — дневное.
Балаян — трезвый, реалистичный, и лишь иногда проскальзывает, как у отшельника из армянского монастыря, такая тоска в глазах... Глубинная, древняя. Иван же всегда был глубокомысленно серьезным, а порой из него выскакивало такое веселое «чортеня»!
«ИЛЬЕНКО — САМЫЙ «ДОСТОЕВСКИЙ» СРЕДИ УКРАИНСКИХ РЕЖИССЕРОВ»
— Может быть, мне показалось, но в фильме «Тайная свобода» не всегда соблюдено равновесие в рассказах о героях. Например, Юрию Ильенко вы с Сергеем Лысенко уделили гораздо больше времени, чем Богдану Ступке. Это случайность или на то были причины?
Это и так, и не так. Что касается Юрия Ильенко: меня поразил его уход из жизни. Просто поразил! Он ведь, как и Параджанов, срежиссировал его!.. Потом я прочитала книгу «Доповідна Апостолові Петру». И Юра стал сейчас меня интересовать больше, чем при жизни. Я испытываю чувство вины, что все-таки недооценила его. Ильенко на меня обижался, и у него, в общем-то, были основания. Он знал себе цену, и когда — после выхода «Мазепы» — его пригласили на радио и спросили, с кем бы он хотел беседовать, Юра сказал: «С Люсей Лемешевой. Я знаю, она не все принимает в моем фильме, но лучше с умным человеком спорить, чем слушать пустые бредни глупого». А я отказалась... Юрий Герасимович все равно положил бы меня на лопатки, я не смогла бы полемизировать с ним на равных... В книге Ильенко меня потрясла степень искренности по отношению к самому себе. Поначалу «Доповідна...» меня оттолкнула — он слишком резко, грубовато, иногда и жестоко, судит других. Но когда дошла до тех мест, где Юра выносит приговор себе, простила ему многое. Он делал это беспощадно. Что меня поразило и примирило с ним. Жаль, что так поздно.
Юрий Ильенко для меня — самый «Достоевский» среди украинских режиссеров и самый интересный для анализа. Кире Муратовой, кстати, в моем сценарии больше всего понравились эпизоды об Ильенко. Хотя сам Юра обиделся. Он очень предвзято читал, ему казалось, что его хотят выставить неудачником. Но, на самом деле, именно в том, что он бывал таким разным, и есть его цельность.
Что касается Богдана Ступки... Он так истово жил последнее время, безумно много работал и так отдавался любому делу, за которое брался! Не щадил себя совершенно. И делал это не ради премий, не ради денег... Мы неоправданно мало уделили ему внимания в фильме (сейчас уже можно говорить об этом, картина снята), потому что весь отснятый материал с Богданом Сильвестровичем был утерян. Три с половиной часа разговора! Ступка был так откровенен с нами, так трогательно принимал группу. Был щедр, внимателен, потратил на нас семь часов своего драгоценного времени. Но что случилось — то случилось, и изменить ничего нельзя...
«НА ОМКФ МЕНЯ ПРОСИЛИ СНЯТЬ ВТОРУЮ СЕРИЮ ФИЛЬМА — ОБ ОДЕССКИХ КИНЕМАТОГРАФИСТАХ»
— Как ты думаешь, на какую аудиторию рассчитана «Тайная свобода»? Понятно, что старшее поколение с ностальгией вспомнит о молодости, об ушедших друзьях, о том, что когда-то в Украине снимали хорошие фильмы. Но молодежь ведь смотрит сегодня иное кино — имена многих ваших героев ей даже не знакомы, к сожалению...
— Приведу лишь один пример. В прошлом году наша картина принимала участие в Одесском международном кинофестивале. Я волновалась безмерно. Зал был полон — очень много молодежи. Смотрели тихо-тихо, как мышки. Меня необычайно тронуло, что после просмотра ко мне подходили дивные девочки и мальчики, искренне благодарили за фильм. Один одессит даже попросил сделать вторую серию картины. О режиссерах одесской киностудии. Мол, жаль, что среди ваших героев лишь Кира Муратова, а в Одессе работали и другие замечательные режиссеры... А другой молодой человек долго не мог прийти в себя, увидев в зале Ларису Кадочникову, и растерянно повторял: «Если бы я знал, что встречу живую Маричку, обязательно принес бы букет цветов...» Я познакомила его с Ларисой, ей было приятно видеть искренний восторг юного поклонника. Вот тебе и ответ, на кого рассчитана «Тайная свобода».
СПРАВКА «Дня»
4 сентября 1965 года в киевском кинотеатре «Украина» состоялся премьерный просмотр кинофильма Сергея Параджанова «Тени забытых предков», снятого по мотивам повести М. Коцюбинского. После выступления режиссера в обсуждении ленты принял участие Иван Дзюба, который сообщил публике о недавних тайных арестах среди украинской интеллигенции и назвал имена арестованных. Директор кинотеатра пытался оттолкнуть И. Дзюбу от микрофона, из зала послышались возгласы: «Неправда!» Кто-то включил пожарную сирену. А Вячеслав Чорновил воскликнул: «Кто против тирании — встаньте!» Часть зала поднялась, но начался фильм. В перерыве между частями стихийный протест поддержал Василь Стус: «Протестовать должны все: сегодня хватают украинцев, через неделю хватать будут евреев, затем русских!» Акция не была подготовлена. Просмотр, задуманный как торжество официальной украинской культуры, получившей международное признание (фильм уже был отмечен золотой медалью на Международном кинофестивале в Милане) — превратился в стихийную демонстрацию протеста (из материалов Харьковской правозащитной группы). Выступление Ивана Дзюбы касалось репрессивной кампании, начавшейся в Украине. После свертывания «оттепели» часть молодых украинских интеллектуалов (шестидесятников) стала сотрудничать с коммунистическим режимом, а часть стала на путь противостояния власти. В украинском культурно-просветительском движении все больше проявлялись политические черты — украинский самиздат приобретает оппозиционный характер, широко распространяются эмигрантские издания. Чтобы прекратить эти тенденции, нанести превентивный удар по инакомыслию как общественному явлению вообще, пока оно не получило опасного размаха, органы госбезопасности УССР по указанию из Москвы в конце августа — начале сентября 1965 г. спешно провели ряд арестов. Всего было арестовано более 25 представителей украинской интеллигенции. Акция в кинотеатре «Украина» сразу же стала широко известной , и «митинг гласности» в Москве 5 декабря 1965 года, где был заявлен протест против ареста Андрея Синявского и Юлия Даниэля, стали первыми публичными правозащитными мерами в СССР в годы правления Брежнева. Реакция властей последовала незамедлительно: уволили с работы И. Дзюбу, В. Черновила исключили, из рядов КПСС Ю. Бадзьо, М. Коцюбинскую, из аспирантуры — Стуса.
