До сих пор ситуация в нашей стране и Европе описывается с точки зрения отклонения от демократической нормы, а не как новое общественно-политическое устройство со своей нормативностью и системой ценностей. Признать эту трансформацию трудно не только русским, но и европейцам при оценке событий в России, Венгрии, Беларуси, а теперь уже и в Грузии. В Украине это пока не так.
Если приверженцы демократии и люди, считающие себя оппозиционерами (независимо от политической ориентации), признают это, то принципиально изменится их самоидентификация: они вынуждены будут, наконец, осознать, что являются частью системы властвования и управления, по-своему ей служат и помогают.
Не могут это признать и аналитики-политологи, политтехнологи культурологи и прочие, вслух и письменно рассуждающие о судьбах страны и мира. Во многом это объясняется тем, что их прежнее знание полностью обесценится на внешнем рынке, где фундаментальные исследования становления неототалитаризма не нужны. Там необходимо другое — руководство по лоббизму, знание ходов-выходов и подробностей межклановых отношений в правящей элите. Без этого не разобраться, прежде всего, в перспективах экономического развития России и ведения с ней бизнеса. И, конечно, в том, чего можно ждать от нее во внешней политике. Правда, как правило, все это знание — результат мифотворчества, но именно оно будет покупаться.
Впрочем, последние действия Госдепартамента США, свертывающего программу грантов для бывшего СССР, показывает, что госзакупки подобного знания закончились. Теперь уж точно можно сказать, что интерес к России со стороны Госдепартамента США является агитпроповской выдумкой.
Признать качественное обновление общественно-политического устройства России интеллектуалы не могут еще и потому, что и внутренний рынок требует от них совсем другого — постоянных обещаний о скором падении режима, который на самом деле с каждым днем набирает силу. Мыслящему тростнику хочется слышать убаюкивающие рассказы о том, что он еще чего-то значит в этой стране. И при этом может ничего не делать: все устроится само собой.
Вспоминаются прогнозы довоенной эмигрантской и западной демократической прессы. Осиновый кол вам, большевики! Ленин не продержится и года. Противоречия меж большевиками после смерти Ленина уже через несколько месяцев приведут к краху советской власти. Сталин разрушил сельское хозяйство — осенью его сметет всенародное восстание. Заговор, раскрытый на московских процессах, свидетельствует о крайней слабости сталинского режима, которому осталось не больше года. Гитлера ждет неминуемый экономический крах. Гитлер подавится Судетами.
После того, как Гитлер и Сталин начали Вторую мировую войну, вместе напав на Польшу и поделив ее территорию, прогнозы поутихли
Что же должно произойти, чтобы утихли прогнозы людей, которые погубили в девяностые годы демократию в России (Сатаров, Немцов, Касьянов, Кудрин и др.), которые в каждой победе режима видят признаки его краха в течение ближайших двух недель? Они не в состоянии задуматься, что недавнее признание Путина самым влиятельным политиком в мире свидетельствует о мировом кризисе ценностей, от которого, по обыкновению, выигрывают силы, враждебные демократии.
Отказ от нового знания о новой действительности превращает людей в объект манипуляций, заставляет делать ложный выбор, ведет к разочарованию в любой общественной рефлексии и деятельности. Так, сейчас главный вопрос, какая именно модель ляжет в основу нового устройства — сталинская или брежневская, педократическая или геронтократическая, вертикальная или основанная на горизонтальных связях внутри элиты. Пойдет ли власть по пути постоянного перетряхивания и обновления правящей элиты (а значит, и передела собственности) или же позволит ей укрепляться и самовоспроизводиться.
Очевидно, что вторая модель и человечнее, и перспективнее. Но очевидно и другое. При таком понимании нынешнего положения дел (текущего момента, повестки дня) сталинистами следует признать Навального, Немцова, всех борцов с коррупцией, партией жуликов и воров, депутатами и чиновниками. И вся надежда демократии — на Валентину Матвиенко, призывающую сохранить чиновничество как класс.
Пока применение термина «застой» как синонима брежневского времени при описании путинской модели — искажение действительности с точностью до наоборот. Путинский режим — неототалитаризм на стадии становления, брежневский — поздний тоталитаризм. Потому путинский режим сопоставим с динамичным и изменчивым сталинским временем, а не со стабильным брежневским. Динамичность и стабильность характеризуют, прежде всего, состояние элиты, постоянно обновляемой до Брежнева, при котором прежде преследуемые горизонтальные связи внутри элиты стали таким же элементом управления, как и аппаратная вертикаль. Власть Путина сегодня параноидально вертикальна и исключает любые договоренности, компромиссы, обязательства со стороны власти.
Но и брежневское время можно называть застоем исключительно с точки зрения обновления элит. СССР 1982 года — совсем другая страна по сравнению с годом 1964-м. Главный итог — появление непоротого, непуганого, уверенного в своем статусе слоя аппаратчиков и интеллектуалов. Они и похоронили советский тоталитаризм.
Социологические опросы Левада-центра показывают, что у населения сложился запрос на стабильность и уверенность в своем социальном положении. Общество ищет свободы и покоя, понимая их по-своему. А путинский режим, эволюционируя по прежним схемам русского и немецкого тоталитаризма, ничего этого предложить не может. В том числе и того, что вплоть до вторжения в Афганистан гарантировал режим брежневский — мира не только внутри страны.
Но вот это главное противоречие путинского режима не фиксируется интеллектуальной элитой, хотя это и есть его реальное слабое место. Однако преодолеть стереотипы политического сознания русская интеллигенция не в состоянии. Она до сих пор уверена, что ее протестные акции и в самом деле пугают власть и делают ее слабее.
Тупая вербальная агрессия — все, на что способна прогрессивная общественность, которая в этих проявлениях хуже власти. Поскольку выдает себя за противостояние последней, в то время как только укрепляет ее. Опора власти — низость во всех ее проявлениях. И прежде всего в оппозиционных. Главным заказчиком, исполнителем и выгодополучателем очередного циклического поворота на 360 градусов, приведшего к возникновению в России неототалитаризма, распространяющегося уже не только на постсоветском пространстве, но и в Европе, является русская интеллигенция. Совершенно безразличная к тому, что происходит в странах, входивших в СССР, не пытающаяся разобраться в существе идущих там процессов, наладить связи с общественностью «через головы правительств».
Фундаментальное, принципиально важное в движении России к демократии — отказ от статуса сверхдержавы, одностороннее разоружение и интернационализация энергетических ресурсов. Без признания этих принципов никто не может именоваться оппозиционером и сторонником демократии. Без этого любой остается соучастником власти в построении неототалитарного общества, критикующим ее отдельные недостатки.
При всем уважении к классиками тоталитаризмоведения надо признать, что один мыслительный шаг они сделать не решались. Для них всегда главным действующим лицом была власть и политики-лидеры, а установление тоталитарного строя они рассматривали, несмотря ни на что, как насилие. И сущность этого режима видели в терроре и насилии.
При исследовании неототалитаризма на первый план выходит Большой Позитив — неототалитарный консенсус и роль всех, включая радикально оппозиционные, общественных сил в установлении нового строя.
Одной из сторон этого строя является распространение социальной наркомании — так называемых малых дел. Это благотворительность, развитие самоуправления, региональной и локальной общественной деятельности, которая, по мнению многих, приведет к тому, что развитие страны пойдет «медленно и глубоко».
Не пойдет. И не в том дело, что всегда и во всем начинать надо не с малого, а с главного. И не в историческом опыте, показывающем, что до сих пор все перемены в России происходили под внешним влиянием и в результате движения в правящей элите, а не в так называемом обществе, которого нет (как нет и государства). Все дело в том, что малые дела именуются так потому, что измеряются относительно чего-то большего. А в России большее под запретом. То есть малые дела — не сознательный выбор человека, который волен определять уровень и масштабы своей деятельности, а следствие унижения и подчинения насилию и произволу.
В России малые дела — удел человека, примирившегося с ограничением свободы, лагерная самодеятельность, отрядное самоуправление, самоконвоирование, какими бы благородными порывами они ни объяснялись и какие бы результаты ни приносили. Свободных людей, свободного общества, свободной нации, свободного государства они не создадут никогда, поскольку — этого никто не хочет признавать — несовместимы с чувством человеческого и гражданского достоинства. Результатом всегда будет презрение к самому себе.
В масштабах управления страной власть, очевидно, должна способствовать вовлечению все большего числа людей в малые дела, но при этом будет вынуждена усиливать контроль над ними. Граница дозволенного здесь очевидна. Гражданам разрешается делать за государство его работу, но они не смеют совершать хоть какие-то обобщения, выводить проблемы на уровень политического обсуждения. Более того, новый закон о партиях может рассматриваться как попытка превратить политику в некую совокупность малых дел, усиливая монополию власти на любую генерализацию и концептуализацию. Тогда и в политике окажутся люди с малым честолюбием и малым самоуважением, что власти и потребно.
Кроме малых дел у русской интеллигенции всегда была еще одна иллюзия — надежды на молодежь. Однако среди тех, кого можно назвать лидерами модернизации в различных странах, молодых людей не было и нет. В России же пытаются отождествить модернизацию и педократию (см. «Вехи»). И это один из признаков того, что не модернизация это, а фуфло.
Понятие «поколение» в демографии одно, а в общественно-политической жизни другое. И те, кого принято считать средним и старшим поколением, политически куда моложе и перспективнее путинской комсомолии. Кто оказался в дураках, так это не люди среднего и старшего поколений, пережившие советскую власть и с интересом взирающие на потуги власти нынешней ей уподобиться. У них есть то, что они сделали, и будет то, что еще сделают. Их никто не обманывал и не кидал на «съезде победителей». Вот «победителей» кидают. Кинули молодых и рьяных, которым в новой (а она будет новой) политической системе места не будет, что бы им ни обещали в последние лет этак десять.
Так что же? Надо оставаться над схваткой? И это не получится. Надо учиться быть в меньшинстве, не принимая его за избранность или, напротив, неполноценность.
Никакого «над схваткой» в России нет, не было и нет, ибо нет схватки. Нет и никогда не было сил, сознательно стремящихся к качественному обновлению нации, а не к власти той же природы, что была и есть. Нынешняя ситуация нова тем, что развивается в рамках массовой культуры и коммуникационной революции, оказавшейся совсем не демократической. Власть и оппозиция равно тоталитарны и отсеивают людей на уровне языкового фильтра, по принципу использования ими вербальных клише, заменяющих идеологию.
Личностная стратегия в таком случае сводится к деятельности для общества вне общества.
Надо понять и осознать (то есть понять со всеми причинами и последствиями) очень простую вещь: нет ни малейшего практического смысла гадать, что еще учудит власть. И еще меньше смысла в том, чтобы оценивать ее по совершенно чуждым ей критериям. Власть эта на всех уровнях будет делать то, что захочет, с кем захочет. Любым выбранным ею способом. Ни правовых, ни моральных ограничений у нее нет, повлиять на нее невозможно. Договориться с ней немыслимо. Предсказать ее действия легко и просто, но эти прогнозы никак не могут способствовать выживанию.
Самое пустое и бессмысленное — возмущение и обличение, которые заменяют анализ действий власти. Тем паче, что власть умна, хитра, изобретательна и манипулирует обличителями, обращая их действия в свою пользу. Еще глупее — пытаться понравиться власти, это только вызовет у нее подозрения.
Осознание всего этого дарит человеку необъятную свободу. Он не должен более ни обличать, ни приспосабливаться. Каждую минуту он может быть раздавлен, унижен, лишиться близких и имущества, как бы он себя ни вел и что бы ни делал. Правил, договоров, обязательств нет. Это и есть настоящая свобода — за минуту до неотвратимой гибели, физической или социальной — и минута эта может длиться всю жизнь.
Оппозиция нынешней русской власти может быть только идеалистически-гуманитарной. Она может опираться не на тех, кто хочет жить лучше, а на тех, кто хочет быть лучше, жить по-другому
Новая песня Юрия Шевчука о свободе — это песня о новом времени и о новом осознании свободы. «Нет, не могу, прости, в мертвую жизнь врасти».
«Мы ждем перемен» в прошлом. Пассивно ждем, когда что-то переменится. Шевчук о другом — об опыте свободы, о переменах не внешних. Это глубже и серьезнее. Его пока не слышат. Все ждут перемен, сами не меняясь.
Шевчук не о враге внешнем. Власть — не враг, а всего лишь часть окружающей среды, как и мы сами. Мы сами себе враги. Себе и своей свободе. Вот об этом Шевчук. И это не мейнстрим — это на шаг впереди своего времени. Для людей постарше не потеряно ничего. Но вот следующие поколения — это самая большая проблема. Их социализация будет проходить совсем в других условиях.
Чем головой об стенку биться, лучше об этом подумать.
