В давние времена толкователя очень уважали, потому что как без него найти общий язык в многоязыковом мире? Современный толкователь С. Борщевский искусно владеет всеми видами перевода и имеет замечательный дар — переводить, сохраняя высокий уровень украинской переводческой школы. Сергей Ефимович пишет проникновенную лирическую поэзию, блестящие эпиграммы и держит верность слову — в книгах и жизненных поступках.
Увлекшись с детства переводческой магией, Сергей Борщевский окончил Киевский университет, потом работал редактором, переводил фильмы для кинотеатров, песни для детских мультфильмов. А еще был и такой период жизни, когда овладел профессией... кочегара и ночного дежурного. В творческой наработке Сергея Ефимовича переводы для театров Украины — свыше 30 пьес с испанского, английского, польского, немецкого и русского языков, среди них мировая классика — произведения Лопе де Веги, Кальдерона, Шекспира. Воспроизводил прозу Г. Гарсиа Маркеса, М. Варгаса Льосы, А. Роа Бастоса, Х.Л. Борхеса, Х. Кортасара, поэзии испанских и латиноамериканских авторов. На испанский он перевел около двух десятков украинских песен, в частности поэзии Тараса Шевченко, поэмы Бориса Гринченко «Матильда Аграманте» и Бориса Олийныка «Ода музыке».
После провозглашения независимости Украины Сергей Ефимович долгое время был на дипломатической работе (имеет ранг Чрезвычайного и Полномочного Посланника). Борщевский — первый вице-президент Ассоциации украинских писателей, лауреат литературных премий им. И. Кошеливца, М. Рыльского и Н. Гоголя «Триумф».
Недавно вышла в свет книжка эссе аргентинского писателя Эрнесто Сабато «Будем самими собой» («Кальвария») в переводах четырнадцати молодых переводчиц, составителем которой является Сергей Борщевский (см. «День» №158), с этого проекта и началась наша беседа.
«НЕЛЬЗЯ ПЕРЕВОДИТЬ, НЕ СОЗДАВАЯ ВОКРУГ СЕБЯ ЯЗЫКОВОЕ ПРОСТРАНСТВО»
— Аргентинская литература чрезвычайно богата, и если бы я на мой возраст переводил только ее, мне бы хватило работы и многое осталось бы непереведенным, — говорит Сергей БОРЩЕВСКИЙ. — Напомню, Эрнесто Сабато — знаковая фигура в Аргентине. Начинал как физик и некоторое время работал в команде Жолио-Кюри, потом он отстранился от физики, подобно Андрею Сахарову, увидев ее разрушительные возможности, и стал писателем, а на склоне жизни очень хорошо рисовал. Когда время военных хунт в Аргентине закончилось, президент страны поручил именно Эрнесто Сабато возглавить Комиссию по расследованиям преступлений, в народе так и говорили «Комиссия Сабато». Мне было интересно показать мировоззрение Сабато не через художественное произведение, а именно через его эссеистику, и от того, что он войдет в обращение в Украине, мы только выиграем.
— Почему вы доверили переводить книгу своим студенткам?
— В 2010 году меня пригласили преподавать практику художественного перевода для старшекурсников Киевского университета, впоследствии все мои студентки приняли участие в книге. Хотелось им помочь, показать, «каким оно есть и каким оно становится», и теперь девушкам есть, что предъявить. Я больше радуюсь, чем собственной книге. Мои переводы выходили и еще будут выходить, так скоро выйдут Перес-Реверте и Карпентьер, но знаковая в этом году именно книга Сабато. Это так же важно для меня, как премьера в Молодом театре пьесы Хуана Майорги «Любовные письма к Сталину».
— Сергей Ефимович, расскажите, каким был ваш опыт преподавательской деятельности?
— Я преподавал один год и удостоверился, что литературных переводчиков нужно готовить абсолютно не так, не на 5-6 курсах. Начинать надо с 1 курса, на основе конкурса, это должны быть литературно одаренные люди, и только на таких условиях можно принимать на художественный перевод. Если человек не пишет стихи, он никогда не сможет переводить поэзию. Нужна специализация: испанская, латиноамериканская литература, общее литературоведение, основы поэтики. И, конечно, украинская литература. Это может быть проект Союза писателей и Национального или Лингвистического университетов, или Могилянки, на двусторонней основе, с обязательной взаимной стажировкой. Я имею в виду стажировку в Украине молодых, литературно одаренных иностранцев, которые бы впоследствии были переводчиками украинской литературы. Сегодня мы с послом Аргентины ведем в Лингвистическом университете конкурс на перевод аргентинского произведения, с посольством Испании я делал конференции в Харькове и Донецке, вел мастер-классы, но это разовые акции.
— А какова сегодня ситуация на ниве украинского перевода, какие проблемы вас волнуют?
— Это болезненная для меня тема. Сегодня фактически уходит из жизни поколение наших классиков. Нет Кочура, нет Лукаша, Перепади, Москаленко, Андрухова, Корниенко... Недавно ушел из жизни Юрий Завгородний. Остаются пустоты! Умер Николай Мирошниченко, теперь нет равнозначных ему переводчиков тюркских литератур (азербайджанской, крымскотатарской, турецкой). Сегодня испанскую прозу переводим Виктор Шовкун и я — все!
Идет смена поколений. Я чувствую, как падает уровень. Часто мы радуемся, что книга вышла, не задумываясь, что там искажено содержание или форма произведения. Стали появляться переводы с русского перевода, это недопустимо! Когда я начинал, такое было невозможно. Как контролировать? Я предлагаю делать «черные списки» издательств и переводчиков и рассылать посольствам, чтобы такое издательство больше не имело возможности в той или другой стране заключать контракт.
Есть в Польше очень хороший поэт Богдан Задура, главный редактор журнала «Творчество», и когда он приезжал в Киев, был его вечер в книжном магазине «Є». Он пишет рифмованную и нерифмованную поэзию, а на том вечере не было зачитано ни одного перевода рифмованного стихотворения. Это о чем-то говорит? Я считаю, что переводчик имеет право переводить нерифмованную поэзию, но только в том случае, если он умеет переводить рифмованную. В мире сегодня практически поэзию не переводят так, как она у автора, но это не наша тенденция. Мы должны сохранить украинскую школу перевода, которой есть что показать. Почему Рыльский мог? Почему Кочур мог? Почему Лукаш мог? Почему мы должны деградировать?
Еще одна проблема — сохранение языка. Нельзя переводить, не создавая вокруг себя языковое пространство. Когда я начинал, Интернета не было, просто было хорошее чтение, я читал в оригинале Гарсиа Маркеса, Кортасара и сохранял язык. Приведу интересный пример. У меня есть знакомый японец Хироси Катаока, который начинал как русист, а когда-то попал в Петербургский этнографический музей, зашел в зал украинистики, и это его так поразило, что он начал изучать украинский и поселился в Киеве, сознательно создав себе реальное языковое пространство. Сегодня прекрасно владеет украинским языком, преподает в университете японский. Он способен переводить украинскую литературу на японский, работал над повестью Коцюбинского «Тени забытых предков». И когда я представлял его на днях украинской литературы в Днепропетровске, то читал свою эпиграмму:
«Якщо ти чужою говориш,
мов раб,
А рідною гребуєш досі,
За те українську
ти вивчи хоча б,
Що нею говорить Хіросі».
«ДВА КОЛЬОРИ» — НА ИСПАНСКОМ
— Известно, что вы являетесь автором переводов украинской поэзии и песен на испанский язык.
— Если говорить об Аргентине — там огромная украинская диаспора, столетие которой отмечалось в 1997 году. Для многих, конечно, теперь родным является испанский, и именно для них важно переводить украинскую литературу, чтобы до них доходили «тени забытых предков». В Харьковском переводческом альманахе «Хист і глузд» напечатано 19 моих переводов украинских песен, двуязычные, и все они поются. Нужно было бы найти партнеров и сделать такую книгу для Аргентины, там люди почитают, а может, и запоют. Пожалуйста, бесплатно, я отдам все права. На Кубе, когда там работал, пели мои тексты: и «Два кольори», и «Дивлюсь я на небо», и «Карії очі, чорнії брови». А теперь готовлю мини-антологию одного стихотворения, там будет 25—30 украинских поэтов на испанском.
— Интересно, а какие еще языки привлекают вас как переводчика?
— С белорусского уже переводил, ведь пять с половиной лет работал в Минске на дипломатической работе. Когда побили и посадили Владимира Някляева, напечатал здесь его поэтическую подборку, потому что я его лично знаю. Знаю Ригора Барадулина, живого классика, которого выбросили изо всех хрестоматий, а он народный поэт Беларуси с 1994 года. Я не перевожу много с польского, но есть определенная заинтересованность, например, Юзеф Лободовский — крупнейший переводчик украинской поэзии на польский. Уникальная личность, украинофил, он переводил от «Слова про Ігорів похід», включив его в украинскую антологию, до Евгения Маланюка, Василя Стуса, Василя Симоненко. В Музее Рыльского в 2009-м меня пригласили выступить на дне рождения Максима Тадеевича, а это еще был и день столетия Юзефа Лободовского (польский писатель, поэт, переводчик и публицист. Переводил с испанского, русского и украинского на польский. Он увлекался украинской культурой и пропагандировал ее в Европе. — О.С.). Поэтому я читал Лободовского, хотя от меня ждали с испанского, а я читал с польского!
«НИКОГДА НИКУДА НЕ ВЫЕЗЖАЛИ. ВСЕ СИДЕЛИ ЗДЕСЬ, КАК ПРИВЯЗАННЫЕ»
— Сергей Ефимович, почему, выбирая профессию, вы отдали преимущество именно испанскому языку?
— Все начиналось с детства. Я рано начал писать стихи, печатался в газете «Звезда», в журнале «Пионерия», был участником первого семинара начинающих авторов. Меня очень интересовали языки и перевод. Кстати, у Лукаша тоже все началось со школы: песня Гретхен из «Фауста» была переведена им, кажется, в 8 классе, так она и вошла в книгу, но то Лукаш... В школе я учил немецкий язык, пробовал переводить Гете, Гейне, учился на языковых курсах. Тогда курсы были трехлетними, и их преимущество заключалось в том, что там преподавали разные отщепенцы, то есть люди, если воспользоваться образом Фазиля Искандера, «не допущенные к капусте», но преимущественно носители языка. Мне очень повезло, потому что учителем немецкого был немецкий поэт и переводчик Иона Исакович Груббер. А испанский преподавал Лев Борисович Олевский, знавший меня с детства. Уже потом мы с ним вдвоем перевели роман Варгаса Льосы, который был напечатан в журнале «Всесвіт». Когда Олевский спросил меня: «А что же ты ко мне не ходишь?» — я пошел параллельно на испанский. А когда поступал в университет — выбрал испанский. Признаюсь, я вообще чувствую эстетическое удовлетворение от хороших текстов на испанском языке. В дальнейшем этот язык дал мне возможность очень интересных встреч и знакомств.
В Киев в советские времена приезжали писатели, а нас, молодых, привлекали к встречам — переводить. Первый такой опыт я получил в 1969 году, когда познакомился с кубинским поэтом и художником Файядом Хамисом и уругвайским писателем Хесуальдо. Мы с ними гуляли по городу, а тогда шла активная подготовка к празднованию 100-летия со дня рождения «вождя мирового пролетариата». И представьте, что мы увидели на улице Ленина, сейчас она называется ул. Богдана Хмельницкого, в витрине зоомагазина: стоит чучело лисы слева, чучело волка — справа, на заднем плане — чучело павлина, а на переднем плане — бюст В.И. Ленина (между двумя покойными зверушками в ореоле павлиньего пера)!
Я водил Файяда и Хесуальдо к Сергею Параджанову, и он тайком показал фильм «Саят-Нова». А это было важно для Параджанова, потому что Хесуальдо возвращался через Рим и был шанс, что он расскажет о фильме своему другу Антониони. Таким был мой дебют. Потом в Киев приезжали Марио Бенедетти, Алехо Карпентьер, парагвайский поэт Эльвио Ромеро.
В те времена для общения с носителями языка в Киеве были определенные точки. Первая — гастроном на Крещатике, вторая — около кинотеатра «Дружба» была «стекляшка» — «Чай. Кофе», в народе ее называли «Чека». Туда всегда приходили латиноамериканские студенты, мы с ними пилы кофе и разговаривали. На Красноармейской стоял киоск «Ремонт обуви», там работал испанец, я с ним ходил пообщаться. Кстати, Лукаш и Кочур тоже ходили по «забегаловкам» слушать носителей языка, они же никогда никуда не выезжали, все сидели здесь, как привязанные. А как-то меня пригласили на день рождения одного чилийца, мы сидели в павильончике на склонах Днепра за филармонией. Моим соседом оказался колумбийский студент, он узнал, что я переводчик, и сказал: «У меня в общежитии есть книга, которая тебя может заинтересовать». И мы поехали к нему. Так появилась «Осень патриарха» Гарсиа Маркеса.
— А с ним вам пришлось пообщаться?
— Я много переводил Гарсиа Маркеса, и когда в 1987 году узнал, что его пригласили на Московский кинофестиваль, решил, что обязательно встречусь с писателем. В газете «Молодая гвардия», где печатался, пари на меня ставили, увижу я его или нет. Дали командировку. В Москве жил мой хороший приятель, колумбийский поэт Хенри Луке Муньос. Вместе с ним у меня вышла книга «Колумбийские пословицы и поговорки», он делал предисловия к моим переводам Гарсиа Маркеса, написал «Песню казака», когда мы с ним ездили по гоголевским местам. Он и его жена Сарита стали моими «лоцманами» в Москве. Главное было попасть в гостиницу «Россия», где проживал классик, а там — охрана безумная! В интервью я прочитал, что любимые цветы Маркеса — розы цвета «Карибского моря в три часа дня». В то время я не знал, какого они цвета. Мы с Саритой поехали на рынок, и она сказала: «Бери эти». Они были зелено-желтые (она же колумбийка и знала точно). Около гостиницы увидели, что подъехал автобус, вышла группа белокурых скандинавов, и, хотя у Сариты индийская внешность, мы прошли с ними мимо охраны. Узнали, что писатель живет на 17 этаже, поднялись, и я зашел к Гарсиа Маркесу с украинским переводом «Осени патриарха». Он взял и начал смотреть с конца книжки. В романе последняя глава написана всплошную, одной фразой — нет абзацев, прямой речи, а в русском переводе это не было сохранено. Писатель увидел, что в украинском все, как следует, а следовательно, можно разговаривать. Мы часа полтора пообщались, и он оставил фантастический автограф, который для меня важнее любых литературных премий: «Сергею с благодарностью от переведенного им Гарсиа Маркеса».
— А розы ему понравились?
— Да, и я увидел, что жена поставила ему на письменный стол одну розу — для вдохновения.
— Каким он вам запомнился?
— У него очень хорошее чувство юмора. И я больше ни у кого не видел таких проницательных глаз.
— Раскройте секрет, начиная работать над новой книгой, какую цель ставите перед собой?
— Я себе говорю: на моего украинского читателя это произведение должно произвести то же впечатление, что и на человека, который читает на языке оригинала. И с эстетической точки зрения, и с точки зрения языка. Всегда пытаюсь переводить то, что мне интересно. Я должен жить этим произведением, чтобы заинтересовать читателя. Мне в этом смысле повезло: я некоторых авторов в Украине вводил в обращение, того же Гарсиа Маркеса.
