Музыка этой прозы — прекрасна, и потому писать о ней сложно — ее хочется цитировать. Пожалуй, у книги «Так будет всегда» (издательство Laurus, 2014) есть один недостаток — она кончается. И много дивных свойств, начиная с обложки, с которой льется свет, тонко очерчивая профиль маэстро на фоне космической тьмы. Чистая фразировка, блистательный гротеск, щемящие лирические паузы. Слог — афористичный, воздушный, ироничный, доверительный создает музыкальное пространство текста жизни, где чередуются эпизоды драматические, трагические, анекдотические. Здесь встретятся личности очень известные — Шостакович, Стравинский, Ростропович, Вирский, Рахлин, Бибик, Пярт, Сильвестров и даже Горбачев. И — «так называемые, простые люди, хорошие и разные, счастливые и не очень»... И золотые россыпи эксклюзивного кофмановского юмора, как, например, в финале предисловия: «В заключение поделюсь хорошей новостью: книжку, которую ты, читатель, держишь в руках, можно начинать читать с любой главы. Это выгодно отличает ее от остальных произведений мировой литературы»!
В книгу включен рассказ, написанный в 2004 г.; он называется «Из хроники колхоза «Лень Путина» (бывший «Путь Ленина»)» и повествует о невероятных приключениях колхозного симфонического оркестра на зарубежных гастролях. В конце читатель узнает о решении придумать колхозу новое название: «Предложений было много, но ...недостаток средств сковывал полет фантазии. Надо ведь было изготовить из фанеры огромные буквы, а денег не было ни на фанеру, ни на плотника. Поэтому решили обойтись прежними буквами, но для новизны что-нибудь переставить»... И вот один из героев, Фома Лукич Айзенберг, выйдя на прогулку, увидел, как «на площади у ворот вместо привычного «Путь Ленина» громоздилось непонятное «Лень Путина».
«Вымысел от первого до последнего слова, — уточняет автор, — но в нем, по сути, больше правды, чем в любом протоколе или документальной ленте...»
«День» обратился к Р.И. Кофману с просьбой приподнять занавес над тайнами творчества.
«Я ПИШУ КАРАНДАШОМ»
— Роман Исаакович, в предисловии вы сообщаете, что в детстве коллекционировали марки, но когда коллекция попала в... кастрюлю с супом, который варила ваша тетушка (не храните альбомы на полке над кухонной плитой!), вы переключились на «закрепление в памяти множества пестрых картинок бытия», которые щедро дарит жизнь. И результатом такого коллекционирования стала книга, которая читается на одном дыхании.
— Она писалась на двух дыханиях: сначала, почти вся, — на одном, потом был перерыв. А потом случилось так, что рукопись пропала. Меня утешало то, что рукописи не горят, но я долго не мог ее найти, и когда мой зять ее случайно обнаружил, я был страшно рад. Спасибо сотрудникам издательства Laurus: они ждали, торопили, поощряли, «угрожали» — и очень помогли мне, в том числе, с набором. Я пишу карандашом, как писал Виктор Некрасов. И ощущаю карандаш, как что-то теплое, родное, школьное, а ручка — это уже посредник. Компьютер я не освоил, это чужой для меня инструмент.
— У книги красивое начало: на отдельный лист вынесено посвящение — «Моей жене Ирине». Об истоках биографии Ирины Николаевны Саблиной, основателя всемирно известного украинского хора «Щедрик», вы пишете в главах «Я, Мао Цзедун, Хрущев и другие» и «Дочь диверсанта».
— В этом году 29 апреля мы с Ириной Николаевной отпраздновали 55-летие нашего бракосочетания, а до свадьбы семь лет дружили и ходили за ручку. Кроме того, у нее 7 мая был день рождения, а она родилась в хорошей компании (в один день с Чайковским и Брамсом). И я преподнес ей подарок — концерт. Из главы «Дочь диверсанта» можно сделать роман, и, надеюсь, я его напишу: жизнь ее родителей заслуживает отдельной книги. Николай Иванович Саблин, мой тесть, никогда не рассказывал о пытках, которым его подвергали во время следствия. Его обвиняли в том, что он «японский шпион» и переправлял золото, которое добывали на прииске, где он работал, в Японию, а еще в том, что он взорвал пять мостов. Его спас друг детства, который оказался следователем НКВД. Он его допрашивал и, когда заходило начальство, страшно ругался и бил газетой по щекам, чтоб не очень больно было, а когда они оставались вдвоем, разговаривали и вспоминали детство. И он уговорил Николая Ивановича подписать признание, чтобы его оставили в живых. Так и получилось, ему дали максимум, который тогда присуждали, — 10 лет без права переписки. Такой, как будто не страшный максимум, но на практике это было бесконечное заключение, когда по разным поводам добавлялись сроки. Посадили в 1937-м, а реабилитировали в 1956 г., и только через девятнадцать лет Николай Иванович встретился с женой и дочкой. Он прожил почти 90 лет и был самым веселым человеком в нашей семье. Играл на гармони, хорошо знал хоры Березовского и Бортнянского (в детстве пел в церковном хоре: его дед летом работал кузнецом, а зимой служил регентом церковного хора в глухой деревушке в Омской области).
— Еще один рассказ, поразительный по нравственному посылу, — «Хор мальчиков», герой которого Гарри, он же Герман Перельштейн (1923 — 1998 гг.), сын репрессированных родителей, чудом спасенный от смерти в сталинских лагерях, стал в советской Литве выдающимся дирижером и создал один из лучших детских хоров в мире.
— К Герману Годовичу в Вильнюс, как в хоровую Мекку, ездили хормейстеры всей страны — понаблюдать, как он работает с детьми. Ирина Николаевна тоже ездила и говорила, что испытывала особое ощущение, когда он вел репетицию. До сих пор она поддерживает связь с руководительницей хора из Омска, с которой познакомилась в Вильнюсе, — Герман стал модератором общения очень многих людей. Великий мастер — и замечательная личность. Он уехал в Америку в 1980-е годы; я тогда работал в консерватории, и он прилетел в Киев на несколько часов — попрощаться с нами. Его очень ценили в Литве, и даже прощание было беспрецедентным: визит к секретарю партии, который пообещал выполнить любую его просьбу, лишь бы он остался. Герман ответил, что все равно уедет. А попросил новое пианино для своего хора и ковер в коридоре, чтобы дети, бегая во время перерыва, не разбивали коленки. И его просьбу выполнили. Созданный Германом хор «Ажуолюкас» («Дубок»), в котором свято чтят его имя и заветы, и сейчас существует, как известный бренд, тем более что Литва — независимая страна с позитивным имиджем. Возможно, там и сейчас стоит это пианино...
«МЕЖДУ НАМИ, КУДЕСНИКАМИ»
— На страницах книги живут десятки персонажей, с которыми у вас происходили мимолетные встречи в разных странах. Валторнист-скрипач-пианист мистер Фогельгезанг, чья фамилия переводится как Птичья песня. Влюбленный в музыку канадский старичок-миллионер, который платил деньги за то, чтобы ему разрешили поиграть на репетициях. Администратор оркестра Семеныч, уверенный, что жизнь артиста была бы прекрасной, если бы не репетиции и концерты... И, конечно, обаятельные дядька Василь и мистер Брэдли...
— Это подлинные имена рабочих сцены — нашего и американского. На гастролях Ансамбля народного танца Украины в Америке, которые продолжались три месяца, так называемые сопровождающие объяснили Павлу Вирскому, что дирижеры — я и Игорь Иващенко — должны дирижировать по одному отделению. Потому, что если один из нас будет дирижировать весь концерт, другой в это время может уйти гулять, общаться не с тем, с кем нужно, вести себя не так, как следует. Я обычно дирижировал второе отделение, а в первом вел себя по-разному: стоял у барьера в оркестровой яме, сидел в зале, выходил из здания и бродил рядом с театром, что не приветствовалось сопровождающими лицами... За кулисами, не раз наблюдал, как дядька Василь и мистер Брэдли сидели на деревянных ящиках для реквизита и вели беседы. При этом дядька Василь не знал ни одного английского слова, кроме «мани», а Брэдли — ни единого русского, кроме «спутник»! Я и сейчас вижу эту картинку — мистер Брэдли долго о чем-то рассказывает, и Василь согласно кивает головой. Когда Брэдли умолкает, дядька Василь произносит: «Отож я і кажу!» и начинает свой рассказ. Разговаривали, не зная языка собеседника, и прекрасно понимали друг друга на уровне, недоступном самым искусным лингвистам. «Дуже розумна людина!» — сказал мне дядька Василь о мистере Брэдли.
— Фантастическая история произошла в Черновцах, когда во время выступления Вольфа Мессинга вы вызвались сторожить его в артистической, чтобы он не подглядывал, куда будет спрятана расческа. Профессию дирижера не без оснований наделяют магическими свойствами, а Мессинг сам вам сказал об этом?
— Да, я видел, как он работал. Волшебник? Вероятнее всего, Мессинг улавливал импульсы: держал за руку женщину, спрятавшую расческу, и не просто шел по проходу, а делал попытки свернуть в каждый ряд и по ее реакции чувствовал, что идет не туда. Кто ему мог подсказать? У него была ассистентка, но тогда микроустройств в ушах еще не существовало. В тот вечер он был нервозен и даже мрачен. Я понимаю поведение человека на сцене и не могу сказать, что его энергия была позитивной, мне казалось, он хочет, чтобы концерт скорее закончился. Тем не менее, мы успели побеседовать, он спросил: «А вы кто по роду занятий, простите?» — «Дирижер». — «Мы занимаемся одним и тем же»... Я согласился с прославленным магом, но заметил, что спрятанную расческу я бы не нашел. Мне и свою то по утрам найти нелегко!
— В книгу вошли две главы о Бетховене. Известно, что благодаря вам Боннский симфонический оркестр, которым вы руководили пять лет, получил название «Бетховенский».
— Текст «Играя Бетховена» я написал, работая в Бонне, для немецкой газеты Bonner General-Anzeiger и получил благодарственное письмо от ее главного редактора. При этом он отметил, что мое мнение не совпадает со взглядом на Бетховена большинства немцев. Дело в том, что в Германии, да и у нас существует расхожее представление о нем как о бунтаре и революционере, считается, что это его главная особенность. Но для меня он, прежде всего, выдающийся лирик, и я об этом пишу. Да, Бетховен — революционер, в том смысле, что взломал много музыкальных правил. Не социальный, а музыкальный революционер. Но каждый из великих композиторов ломал многое, что было до него, и в этом суть новизны и величия музыканта, артиста, художника.
«МЫ ВСЕГДА БУДЕМ ЖИТЬ В ОЖИДАНИИ ЗАВТРАШНЕГО КОНЦЕРТА»
— Вы — главный дирижер двух коллективов: Академического симфонического оркестра Национальной филармонии Украины и Киевского камерного оркестра. Этот музыкальный сезон проходил в условиях напряженной политической ситуации в стране: часть концертов пришлось отменить или перенести, но коллектив филармонии, находясь в эпицентре драматических событий, стремился поддержать людей высоким искусством, и все ваши выступления собирали аншлаг. И, конечно, киевляне не забудут ваш с симфоническим оркестром концерт Памяти погибших героев Майдана Небесная сотня 26 февраля — он прозвучал как молитва... Тревожной зимой, когда филармония целую неделю вообще не работала, первым после перерыва стал концерт, открывающий ваш проект «Все симфонии Чайковского. Памяти Натана Рахлина». А заключительный концерт проекта будет закрывать филармонический сезон. И, наверное, уже есть планы на осень?
— Наш оркестр исполнил шесть нумерованных симфоний Чайковского, а 24 июня прозвучит симфония «Манфред». Байроновский Манфред — герой романтический, и кому, как не Чайковскому, было дано вторгнуться в эту сферу. Петр Ильич был замечательным «формалистом», профессором композиции, и у него самое экстатическое и эмоциональное содержание вкладывалось в идеально выверенную форму.
Осенью, 19 ноября состоится мой концерт с хором «Щедрик» — первым исполнителем сочинения Гии Канчели «Ангелы печали» для двух солирующих инструментов — скрипки и виолончели и детского хора. Впервые оно прозвучало в исполнении хора «Щедрик», Гидона Кремера и Гедре Дирванаускайте в Германии, в Кронберге на международном виолончельном фестивале и в Берлине, 7 октября 2013 г., в день убийства Анны Политковской. Гидон Кремер хочет обязательно сыграть «Ангелы печали» в Киеве — на родине хора и в Грузии, и единственный день, когда он может попасть в Киев, — 19 ноября.
— В том, что вы сказали, есть перекличка с вашим рассказом «Пир Платона». Поясню для читателей: Гидон Кремер хотел исполнить в Киеве «Серенаду» Бернстайна по «Диалогам» Платона только с вами, хотя вы еще не числились в штате филармонии. А приехать он мог только в определенный день, и вам, по счастью, удалось вырваться из Кривого Рога, где должен был проходить праздничный концерт с участием Ансамбля Вирского в честь задутия домны № 9. Как вы пишете, «Наш с Гидоном Кремером концерт состоялся: с той поры мы на протяжении многих десятилетий не упускаем возможности вместе помузицировать». Ваша книга вселяет надежду, в том числе, своим кодовым названием.
— Надежда появляется при правильном отношении к жизни. А название возникло в последний момент — это цитата из последней главки. К нам домой, на бульвар Дружбы народов, где мы прожили 29 лет, приходили музыканты и композиторы. Гидон у меня бывал чаще, Арво Пярт — реже, и видеть такого человека дома казалось невероятным. Как и Альфреда Гарриевича Шнитке. Мы тогда исполняли его Кончерто гроссо для двух скрипок, клавесина, подготовленного фортепиано и струнного оркестра, и партию подготовленного фортепиано в моем оркестре играл Шнитке. У меня дома он побывал несколько раз. Альфред Гарриевич был олицетворением интеллигента в широком смысле слова. Невероятно образованный человек, очень неразговорчивый, очень скромный — и очень элегантный. Это его суть — скромность и элегантность. Он никогда не жаловался на притеснения, недооценку, замалчивания. Первое «почетное» звание — лауреат премии имени Крупской за музыку к мультфильмам (!) — получил, когда все его коллеги уже были народными артистами и лауреатами всевозможных премий. А ведь в это время его имя было уже широко известно в мире...
Вернемся в квартиру на бульвар Дружбы народов: «В детской музицирует Татьяна Гринденко, в спальне упражняется Гидон Кремер, в гостиной беседуют о вечном Шнитке и Пярт. Место встречи — кухня... Мы говорили обо всем на свете, кроме одного: никто не обозначал словами настроение, владевшее каждым из нас. Теперь-то я знаю, каким оно было: нам хорошо, так будет всегда, мы молоды, мы всегда будем жить в ожидании завтрашнего концерта, и это никогда не закончится».
СПРАВКА «Дня»
Роман КОФМАН — дирижер, писатель, поэт, режиссер, скрипач, композитор, педагог. Народный артист Украины. Главный дирижер Академического симфонического оркестра Национальной филармонии Украины и Киевского камерного оркестра. Профессор Национальной музыкальной академии Украины. Пятилетняя деятельность в Германии (генеральный музыкальный директор Бонна, главный дирижер оркестра Боннской оперы и Боннского симфонического оркестра) отмечена высшей наградой «Крест за заслуги перед Федеративной Республикой Германия». В Украине осуществил музыкальные проекты «Роман Кофман и его друзья», «Все симфонии Бетховена», «Все симфонии Шуберта», «Великие имена», «Все симфонии Моцарта» (впервые в Украине в течение одного концертного сезона одним оркестром были исполнены все сорок одна симфония Моцарта), «Украинский авангард», Международный фестиваль «Неделя высокой классики с Романом Кофманом». Автор книг: «Нюансы», «Лицо земли», «Книга небытия», «Дирижер и оркестр, или 100 ненужных советов молодым дирижерам», «Пасторальная симфония, или Как я жил при немцах», «Так будет всегда».
