Руководитель германской разведки БНД докладывает о своих подозрениях: в окружении российского президента намечается раскол. Что донесли ему агенты из Москвы, не разъясняется, но соблазн понятен. И если он необорим даже для разведчиков, что говорить о досужих аналитиках, арсенал исследовательских средств которых сводится к процеживанию мутного потока сплетен и версий.
ЧУДО С РАЗОБЛАЧЕНИЕМ
Российское верховное начальство оказалось в абсолютно новой для себя ситуации – это правда. Слишком долго и снисходительно посмеивалось оно и над скромностью запросов своих идейных пращуров из политбюро, и над наивным людом, уверовавшим, что им довелось лицезреть чудо возвращения в счастливое вчера.
Где кто просчитался, уже никто не признается. А может быть, и не станет вдумываться. Ведь с советской системой было как с советским футболом: система, неспособная на подлинное озарение, все-таки худо-бедно обеспечивала себя крепкими середняками. И совсем уж банальные взяточники, бездари и воры отфильтровывались уже на уровне мелких райкомов. Это было частью системного баланса, суть которого во многом отличает демократическую технологию от любой другой. В первой ведь этот баланс в основном поддерживается самой моделью, а во второй его вычисление каждодневная мука. Причем, довольно самоедская, поскольку, будучи средством, сама превращается в цель.
По признаку более или менее управляемой разбалансированности живут все, на чьем языке можно выговорить про суверенную демократию. Как только с управляемостью обнаруживаются сложности, начинается что-нибудь цветное-революционное, поэтому задача внесения самого слова «майдан» в реестр ругательных становится принципиальной.
Но, как принято в описываемой модели, борьба со следствием вместо борьбы с причиной кончается очередным кризисом, а в том, что с причиной бороться не получается, никто не виноват. Причина в том и заключена, что все постсоветские правители, даже те, кто побеждает на революциях, ничего тысячелетнего строить не собираются. И потому не намерены мириться с той вопиющей советской несправедливостью, в рамках которой ежедневная необходимость держать руку на пульсе не дает сполна насладиться безудержностью власти.
И не мирятся.
Большинство постсоветских стран уверенно идут вразнос, а власть привычно исходит из задачи дожить до вечера, а потом до следующего, и в этом секрет ее выживаемости, и это отнюдь не только о России. Стиль един.
Россия отличается от всех остальных лишь технологией имперского реванша, которая не хуже и не лучше других технологий жизни до вечера, но за 15 лет она не только доказала свою эффективность, но и позволила накопить изрядный политический капитал.
Вопрос теперь только в том, насколько его хватит. Собственно, его и задал шеф германской разведки.
ПРЕДАТЬ ИЛИ ВОВРЕМЯ ПРЕДВИДЕТЬ?
Власть будто в самом деле размышляет, какие аргументы для элиты, которая всегда готова предать, будут более действенны: страх или корысть?
Запас прочности, фиксируемый и Гэллапом, и ВЦИОМ, конечно, не стоит преувеличивать, но даже в качестве точки отсчета, с которой начнется спуск, он впечатляет. А спуск может оказаться скоростным.
Эксперты прогнозируют в следующем году падение ВВП на 2 процента в силу санкций, еще ощутимый удар по нему нанесет Крым. Пенсионные накопления, в которые, как привыкла считать власть, экспроприировать с политической точки зрения наиболее безопасно, тоже являются ресурсом ограниченным. Судя по всему, ожидаемые потери несравнимы со страхами трехлетней давности по поводу мирового кризиса, когда страну на некоторое время накрыла волна экономии. К тому же эффект выглядит кумулятивным: послевкусие от Олимпиады усугубляется предвкушением чемпионата мира по футболу, и накладные, так сказать, расходы будут наверняка сопоставимы с олимпийскими.
Плюс еще так некстати ЮКОС, акционеры которого потребуют свои отсуженные в Гааге 50 миллиардов долларов, и рассказы про десятилетия апелляций могут в изрядной степени оказаться лишь очередным и обманчивым антидепрессантом.
После малайзийского боинга с этими антидепрессантами стало намного сложнее. По последним опросам, почти семеро из десяти россиян продолжают верить в то, что его сбили украинцы, то ли ракетой, то ли истребителем. Но, судя, по отдельным утечкам, у очень многих людей в элите нет особых сомнений ни насчет того, кто откуда стрелял, ни относительно мировой реакции на ясность, которая скоро в этом деле может окончательно наступить. В том числе и для этих людей лично. Есть косвенные признаки, что отдельные представители этой генерации склоняют власть к постепенному признанию ответственности ополченцев, причем такое признание предлагается использовать как повод для дистанцирования от них.
С другой стороны, власть искушают опасениями: а ну как она сейчас отступится – не придется ли тогда уходить и из Крыма? И вдруг народ, почувствовав себя обманутым несвершившейся русской весной, выйдет на майдан, но совсем под другими флагами?
КОНСЕНСУС ПО-РУССКИ
Сама по себе ситуация не катастрофична. Никто ни на какой майдан не выйдет, дело Болотной на долгие годы скомпрометировано, и любая попытка подвергнуть сомнению всемирно-историческое значение русской весны будет объявлено происками тех, кто разворовал страну в 90-е, и лично посла США, как старого, так и приступающего к обязанностям. Этот ресурс неизбывен, его хватит на годы.
Как показывает практика, иногда на улицу выходят не в столицах, а в регионах, не за Крым, а за материнское пособие или против новых правил перегона автомобилей из Европы. Но эта же практика показывает, что, во-первых, толики недорогого внимания к паре матерей или пенсионеров, вовремя прозревших, оказывается достаточно. Во-вторых, вожаки в таких мероприятиях тоже не савонаролы, и если их даже не напугать, то можно вполне бюджетно заинтересовать.
Готовность протестовать проявляют обычно там, где верят в хоть какую-то небесплодность своей ярости. Или хотя бы при наличии хоть какой-то альтернативы. Она не предлагается, да и спрос на нее далеко не очевиден, что, в свою очередь, хорошо понимают в ропщущей по дорогим подмосковным ресторанам элите. Оказаться в положении «Башнефти», явно приговоренной к приобщению к «Роснефти», не хочет никто, и никто ни за кого в случае чего не выступит и не заступится, что тоже все знают. С другой стороны, даже в условиях санкций по нынешним российским правилам бизнеса еще неопределенное время будет играть настолько выгодно, насколько позволяет брезгливость. Она позволяет.
Но не зря знатоки предупреждают, что инфляционные ожидания бывают фактором покруче самой инфляции. Власть ведь уже поверила, что приучила мир говорить с собой на ее языке разводок и конкретных договоренностей, и предложенный этим миром язык политических ультиматумов искренне воспринимает как грубый кидок. И как себя вести в этой ситуации, чего ждать, она так же искренне не знает – не ее жанр.
Скорее всего, по этой причине власть не предпочтет ни один из сколь-нибудь деятельных вариантов. В трудные минуты она вообще, как замечено, действует по инерции, доверяя ходу событий навести ее в конце концов на решение или линию поведения. Именно инерционным продолжением стало выступление Путина на совете безопасности по поводу несусветной ситуации с территориальной целостностью страны, которой, как оказалось, ничего не угрожает. И, соответственно, сигнал: ничего нового мы делать не будем, все в прежнем русле, потихоньку додавливать фронду, но без излишней кимченыновщины, поддерживать огонек на Донбассе, но без вызывающей дерзости, по погибшим авиапассажирам скорбим.
Инерция обладает несомненным достоинством: она позволяет избегать ответственности за решения, особенно в той ситуации, когда от этой ответственности, казалось бы, никак не спрятаться. Но любое решение обрекает элиту на хоть какой-то выбор, а его власть ей давать не хочет. Как она не рвется, впрочем, его получать. Это, между прочим, и есть консенсус. В школах БНД про консенсус на основе взаимной безответственности, скорее всего, не проходили.
